Читать интересную книгу За свободу - Роберт Швейхель

— В лесу, близ Римпара, мне нередко приходилось слышать их вой, — сказала молодая женщина. — Зимой мы слышали, как они завывают за Плейхахом, в Грамшацском лесу, и так жутко становилось.

— И ты спешила юркнуть с головой под одеяло? — поддразнил он ее.

— Разве я городская барышня? — рассмеялась она в ответ. — Да, на камине лежит письмо из Ротенбурга. Его принес Вёльфль. Если с ответом время терпит, он заедет. За ним на обратном пути из Вюрцбурга. Должно быть, он еще в деревне со своим товаром.

— А что он принес для тебя? Дала ли ты ему что-нибудь заработать?

— Да, мне нужны были кой-какие мелочи. Но прочитай письмо. Остальное потерпит.

— Ясно, ясно. Единственное, что не может терпеть, это женское любопытство, — шутливо продолжал он. — Так неужто у Вёльфля не нашлось для тебя ничего занимательного?

— В Оренбахе случилось страшное дело, — замявшись, отвечала она и рассказала о выселении Конца Гарта, о самоубийстве его жены, утопившейся вместе с двумя маленькими детьми, и о том, как Гарт из мести поджег церковные амбары в Эндзее. Сам он, говорят, скрылся, забрав с собой старшего мальчика.

В глазах фрау Барбары блестели слезы, и она крепко прижала к груди дитя. Муж слушал ее, нахмурившись, и шагал взад и вперед по комнате.

— Кровавый посев даст кровавые всходы. Что ж, пусть сами пеняют на себя, — произнес он, стиснув зубы.

Потом он подошел к жене, посмотрел на сына, который вытаращил на него глазенки, и сказал:

— Бедный ребенок. Ты появился на свет в печальное время. Всюду царит насилие и произвол. Несчастный народ, замученный непосильным трудом, изнывает под гнетом. Что ждет тебя в будущем? Увидишь ли ты зарю освобождения? Пробьется ли она сквозь черные тучи? Доживешь ли ты до того дня, когда восторжествует свобода и справедливость? — Он провел рукой по лбу и продолжал: — Один в поле не воин. Чтобы завоевать свободу, мы все должны объединиться. Нужно вырастить из нашего мальчугана бесстрашного борца за правду и справедливость.

— Это не так уж трудно, — ответила фрау Барбара. — Чтобы стать человеком с благородным сердцем, сильной волей и бесстрашным духом, ему достаточно брать пример с отца.

— Замолчи, Барбара! — сурово воскликнул рыцарь Флориан.

— Нет, мой дорогой, я вовсе не льщу, — живо возразила она. — Я лишь повторяю то, что говорят все. Впрочем, я и сама знаю тебя до самых глубин твоей души. Однако пора к столу.

Она вышла из комнаты, чтобы отдать ребенка няне и распорядиться обедом. Он взял с камина письмо, вскрыл кинжалом перешитый крест-накрест конверт и углубился в чтение. Когда фрау Барбара вернулась, она застала его в глубоком раздумье с письмом в бессильно повисшей руке.

— Опять дурные вести? — озабоченно спросила она.

— Это письмо о моем незабвенном друге, Ульрихе фон Гуттене[55], — сказал он, покачав головой, и, сложив его, спрятал за пояс. — Автор мне неизвестен. Это некий Макс Эбергард, доктор права. Конечно, там, в Ротенбурге, говорить открыто о трудах и взглядах Ульриха невозможно, и вот он высказывает мне, чужому человеку, свое преклонение перед Гуттеном и открывает свое сердце. Гуттен внушает страх своим врагам даже после смерти, и ненависть, преследовавшая славного рыцаря при жизни, не пощадит, вероятно, и камня на его одинокой могиле.

— Благо, что он обрел наконец покой, — тихо промолвила фрау Барбара. — Ты ведь рассказывал, что он много лет страдал неисцелимым недугом.

— Его пламенный дух понуждал тщедушное тело служить ему до конца. Но когда после злосчастного похода Зиккингена против архиепископа Трирского я оставлял друга в Ландштуле, наскоро пожав ему руку, то я не думал, что мы расстаемся навсегда. Он отправился тогда в Швейцарию за помощью, Франц — на Рейн, а я — сюда, чтобы расшевелить наше тяжелое на подъем дворянство и заставить его вложить ногу в стремя.

— Что до меня, то я нисколько не жалею, что ты не заперся с Францем фон Зиккингеном в его Ландштуле, — сказала фрау Барбара, многозначительно посмотрев на него смеющимися глазами.

Он понял намек. Как раз тогда, в замке Римпар, родовом гнезде Грумбахов, где она жила вместе с братьями Гансом и Вильгельмом, он и встретился с нею впервые. Он обнял ее за плечи и прижал к своей груди.

— Счастье улыбнулось Ульриху лишь однажды, — сказал Флориан, чувствуя на себе ее полный нежности и гордости взгляд, — и это случилось как раз в те дни, когда мы встретились впервые. То было в Вюрцбурге, зимой тысяча пятьсот семнадцатого — восемнадцатого года. Он только что вернулся в Германию из Болонского университета, и в Аугсбурге сам император Максимилиан увенчал его во время сейма лаврами поэта. Венок сплела для него красавица Констанция Пейтингер. Он был молод, в ореоле славы, полон веры в то, что возвещенная гуманистами заря действительно взойдет. Таким он был, когда я встретился с ним при дворе епископа Вюрцбургского, Лоренца фон Бибра, склонявшегося к идеям Реформации. То была прекрасная пора. В такое время стоило жить, как говорил, бывало, Гуттен. А теперь — черная ночь, какой еще не видела наша страна.

И он махнул рукой, точно отгоняя гнетущие мысли.

Молодая женщина ласково потянула его к столу, где уже ждал их обед: говядина с брюквой и жареная задняя нога вепря. Рыцарь Флориан был состоятельным человеком и мог бы себе позволить более изысканный стол, но он не испытывал в этом потребности. С юных лет, закалив свое тело на охоте и в ратных делах, он был врагом всяких излишеств и роскоши, расцветавших тогда пышным цветом. Поступив еще в юные годы на службу к императору Максимилиану, он обучался военному искусству у Георга фон Фрундсберга, который в корне преобразовал армию, выдвинув на первый план пехоту. Рыцарство, как основное и привилегированное военное сословие, составлявшее до того времени вместе со своими дружинами ядро армии, отжило свой век. Феодальное войско из рыцарей, закованных в тяжелые доспехи, стало ненужным с изобретением пороха. Рыцарский дух угасал, и рыцарство само подписало себе смертный приговор, когда еще во время гуситских войн, в сражении под Таусом[56], при одном известии о приближении народной армии, состоявшей преимущественно из крестьян, оно разлетелось, как мякина на ветру, несмотря на то что сам кардинал освятил его оружие на борьбу с еретиками.

Император Максимилиан взирал благосклонным оком на молодых дворян, вступавших в его ландскнехтские отряды для изучения новой военной тактики. Это пополнение могло дать неплохих военачальников. В одном из таких отрядов, численностью в четыреста человек, обучался военному искусству, начиная с копейных приемов, и рыцарь Флориан Гейер. С этим отрядом он проделал поход в Италию, где под знаменами Георга Фрундсберга сражался против французов. Несмотря на свою молодость, он, должно быть, проявил незаурядные способности, ибо, когда в 1519 году, в год смерти императора Максимилиана, герцог Ульрих Вюртембергский, нарушив всеобщий мир, напал на имперский вольный город Рейтлинген якобы за то, что рейтлингенцы убили фогта Ахальмского лесничества, и когда Швабский союз[57] выступил, чтобы по приговору имперских властей изгнать герцога, Флориан Гейер получил под свое командование самостоятельную часть. В то время как главные силы Союза во главе с Трухзесом фон Вальдбургом двинулись к Гогенаспергу и Тюбингену, Флориану было приказано повернуть на север против Геца фон Берлихингена[58] — рыцаря с железной рукой, защищавшего в Мекмюле дело герцога. И грозный эпигон кулачного права вынужден был сдаться молодому полководцу и следовать за ним, как пленник, в Гейльброн. Во время этого же похода, в результате которого Вюртемберг попал в руки австрийского правительства, рыцарь Флориан встретился с Францем фон Зиккингеном, который пригласил его в Эбербург — «убежище справедливости», как окрестил этот замок Гуттен. Ибо там должна была взойти заря новой эры — эры справедливости, когда в государстве не будет иного главы, кроме императора, и иной церкви, кроме протестантской.

— Но теперь я больше не жалею, — продолжал свои мысли вслух хозяин замка, сидя за обедом, — что Зиккингену пришлось заставить поплясать архиепископа Трирского, не дождавшись, пока будет подготовлена почва для свержения князей. Хотя по настоянию Гуттена Зиккинген и договорился с имперскими городами, но он с чисто дворянским предубеждением недооценивал роль бюргерства и городских масс, а о привлечении на свою сторону крестьян не допускал и мысли. С Реформацией он считался, но как с делом второстепенным. Главной же его целью было, теперь мне это ясно, расчистить себе, с помощью дворянства и новой религии, местечко среди князей и в качестве светского курфюрста самому усесться на трон архиепископа Трирского. Достигнув вершин могущества, богатства, славы, Зиккинген не мог бы примириться с положением подданного. Если б он победил и даже помимо собственной воли двигался бы дальше к намеченной цели, у нас была бы теперь аристократическая республика с бессильным императором во главе. Вместо кучки князей появился бы целый легион мелких деспотов из знати, которые выжимали бы из народа последние соки. Империя стала бы жертвой безграничного произвола. Подумать страшно.