– Мистер Тесла, я читал, что к десятому году электрифицируют каждый уголок в Европе, о том и статистика говорит …
В ответ Тесла так выпучил глаза, что Циммер сразу же пожалел о сказанном.
– Как утверждал один мой добрый приятель, есть три разновидности лжи – грязная ложь, наглая ложь и статистика[53]. Уж слишком это заманчиво – когда тебе в руки попадает право приписать нолик здесь, нолик там… Потому никогда не апеллируйте к статистике, мой юный друг! Вы хоть представляете, что сейчас сотворили?
Павел испуганно потряс головой.
– Вы рванули тормозной рычаг прогресса, юноша! Хотя с другой стороны, не случись этого, в один прекрасный день я мог ненароком рвануть на себя тормозной рычаг всей планеты. Мощности «Мировой системы» действительно могло хватить, чтобы расколоть орех… А что? Что такого? Наша планета – свора вечно грызущихся собак! В пичку их матерь[54]!
Циммер с испугом слушал, как речь великого человека становится всё более бессвязной, и уже начинал подумывать о том, чтобы вежливо откланяться.
Тесла подошёл к окну. Тучи собирались опять, готовясь все-таки разрешиться ливнем. Где-то вдалеке вспыхнула молния, но звук грома не долетел до гостиницы – его скрали шпили и высокие крыши домов, загораживающих полнеба. Учёный подскочил к балконным дверям и одним движением распахнул их.
– Начинается! – провозгласил он, и еще какое-то время восторженно наблюдал приближающуюся стихию.
Юный студент смотрел и боялся вздохнуть, ибо воздух вокруг точно наэлектризовался. Чувствовалось странное – небо держалось не законами природы, а вот этим долговязым человеком…
… В своей мастерской на Галерной улице, инженер Павел Циммер стряхивает туман прошлого и на секунду замирает, глядя на стеклянную табличку с текстом, который он так тщательно нанёс вчера вечером. Протягивает руку потрогать краску – не высохла ли. Когда палец прикасается к стеклу, молодой человек уже знает ответ на мучивший его вопрос.
– Спасибо, мистер Тесла, – шепчут губы. – Тогда, в Праге, я, сам того не ведая, помог вам совершить жизненный поворот[55]. Вы отплатили мне таким же манером, посоветовав научиться отделять науку от фокусов… Что же, господа сектанты, давайте покажем пару фокусов, надеюсь, публика останется довольна! И волки будут сыты… и зайцы целы!
Павел широко улыбается.
«Поди ж ты, уж пять лет прошло, а вкус того кофе, что остался недопитым на столе в номере пражской гостиницы, помнится до сих пор».
Глава 7
Всепожирающая страсть
12 января 1913 г.
Когда большое дело близится к концу – на душе, несмотря на зимнюю стужу, весенние жаворонки заливаются. Оборудование, заказанное Павлу щедрыми сектантами, полностью готово и доставлено на место, в скором времени его установят, и тогда – гуляй, душа…
Остроконечный купол лютеранской кирхи, на котором трудятся двое из меблирашек Карманова, местами обледенел, поэтому детина Игнат и его рябой напарник Пётр весьма осторожничают, из-за чего работа спорится страх как не быстро.
– Обожди, стерва, дельницу[56] подберу! – орет волообразный Игнат напарнику.
Тот что-то отвечает, но Павел его не слышит – глядя на стрельчатые обводы здания, он размышляет о схожести между собой всех готических храмов. Реформатская кирха, украшающая набережную Мойки, удивительно похожа на Кёльнский собор, буде кому-то вздумалось бы распилить его пополам, только кирха раз в пять мельче. И Павел, которому в пору золотого детства довелось побывать в Кёльне на Рейне, глядя сейчас вверх, пытается восстановить полустёртые временем воспоминания.
Труженики на куполе замолкли, и инженер на всякий случай решил подогнать их окриком:
– Да скорее же, золоторотцы!
С крыши отозвались:
– Господин иженер, не звольте испокоиться, бретко[57] села, буддысь так и было!
Конечно же, между собой работнички совершенно иначе комментировали происходящее.
– Торопит, вражина! – зло прошипел рябой Пётр. – Чё торопит?! Сам же страдал – туже вяжи, туже!
– Тебе деньгу плотють? – едко осведомился здоровяк. – Тады хайло закрой и вяжи туже!
Вскорости, как не препятствовало тому всемирное тяготение со скользкой крышей, работа была сделана. И Циммер, совершенно успокоившись, бухнулся в кузов санок – прямо поверх наваленного там инструмента.
«Кончено! Неужели всё кончено?! С технической стороны всё выполнено безупречно… Золотое… нет, бриллиантовое исполнение заказа. Что касается моральной стороны, тут не всё так просто. Впрочем, время покажет, правильно ли я поступил, доверившись мнению Николая Милутиновича. Время покажет…
Работники, получив расчет, уселись на облучок. Санки сдвинулись с места.
– Чё, поди на крыше-то оробел? – пихнул под бок товарища Игнат.
– Чё-чё… – с готовностью взвился рябой. – Али тебе с той кромки ближее падать было? Али костлявой не боисси?
Детина пожал плечами.
– Не-а, боюсь, как и все, ан знаю ишшо: от костлявой никому не уйти, всё одно помирать.
– Чудной ты, Игнатик, ей-ей, чудной! Не нашенский какой-то…
– Вожжами по хребту не хошь?
– Я дело баю, – солидно изрек Пётр. – Одно дело, кады скоро помирать придёси, другоя – кады за незнамо каким лешим на церковну дуру карабкаси, а?
– Бздун ты, Ерёма, – сказал вздохнув Игнат. – И всех делов.
– Хто бздун?! Я бздун?! С кем разговоривашь?! Нашёл бздуна!
Здоровяк благодушно объяснил:
– И дружки про то же говорят…
– Какие оне дружки мне! В глаза плюну! Ты больше ухи звесивай, Игнатик! В моем деле без мушества никак!
Игнат весело глянул на рябого.
– Каком – «твоём», болван?! Тебя ж фартовые от себя после первого же скачка погнали!
– Ничаво, ентим ватажникам ко двору не пришёлси, так к другим пристану, – обиженно взвился рябой. – Я ж деловой! А оно тако плёво дело! Не-е-е, я те кажу, быват ого-го! Да не ого-го, а ОГО-ГО!
В ответ, Игнат громко расхохотался, а вслед за ним хихикнул и слушавший разговор босяков Циммер. Петра такое отношение разъярило до крайности.
– А ежели сторож не упилси? – закричал он. – Ежели с «пукалкой» на тя прёси? Тады как? Нужно мушество?
Игнат снова хохотнул.
– Я те вот чё скажу…, – начал было рябой.
– Молчи уж, все и так ясно – бздун ты, каких свет не видывал: свово пука – и того боисси
– Э, не! Какой же я бздун, ежели я такова повидал, какова ты отродясь не видывал. Дело-то вот как было, у нас во Пскове…