Господи, о Господи, он еще жив — и тут же упал на колени рядом с ним, поскальзываясь в грязи, хватаясь рукой за его грудь, где сердце все еще билось в одном ритме с выплескивающейся кровью.
Господи, помоги мне!
Он лихорадочно подыскивал слова. Ничего. Все слова утешения, которые он тщательно готовил, весь его запас…
— Ты не один, — выдохнул Роджер, прижимая руку к вздымающейся груди, словно мог удержать человека на земле, в которой тот утопал. — Я здесь. Я тебя не оставлю. Все хорошо. С тобой все будет хорошо.
Он повторял это снова и снова, крепко прижимая руки, а затем посреди бурлящей вокруг бойни почувствовал, как жизнь покидает тело.
Она просто… ушла.
Роджер сидел на корточках, хватая ртом воздух, не в силах сдвинуться с места. Рука застыла на неподвижном теле, будто приклеенная. А потом зазвучали барабаны.
Слабая пульсация среди ритмичных звуков выстрелов. Он безотчетно ощущал ее волны всем телом: вот схлынула первая шеренга стрелков, затем к краю редута прилила вторая; началась стрельба. Что-то подсознательно заставляло его отсчитывать: один… два…
— Какого черта, — тряхнув головой, хрипло сказал Роджер и поднялся.
Рядом он увидел троих мужчин: двое все еще лежали на земле, третий пробовал встать. На нетвердых ногах Роджер подошел к нему, подал руку и, не говоря ни слова, потянул вверх. Один из двух других явно был мертв, второй еще нет. Роджер отпустил того, которого держал, рухнул на колени рядом с умирающим и заключил его холодное лицо в свои ладони.
— Я здесь, — произнес он в затуманенные от страха и кровопотери темные глаза. Слова утонули в грохоте пушечного выстрела.
Барабаны. Теперь он отчетливо слышал их и еще — пронзительный вопль множества мужских голосов. А потом — грохот, хлюпанье, всплески и вдруг со всех сторон — топот коней… Скачущих на чертовы редуты с кучей орудий.
Грохнули выстрелы, кавалерия разделилась: половина лошадей рванула назад, остальные разбежались в стороны. Гарцуя среди упавших людей и стараясь не наступать на тела, они дергали большими головами и рвали поводья.
Роджер не бежал — не мог. С болтающейся у ноги шпагой он медленно брел по полю и останавливался у тех, кто лежал на земле. Одним он подносил воды или зажимал рану, пока кто-то из товарищей накладывал повязку. Другим помогал словом и благословением. Когда попадались мертвые, он возлагал на них руку в знак прощания и с краткой молитвой вручал их души Господу.
Он нашел раненого паренька и в дыму, по лужам отнес его подальше от пушки.
Снова гул голосов. Четвертая колонна побежала по изрытой земле, чтобы броситься в бой у редута. На его глазах офицер с флагом достиг редута: он что-то кричал, а потом упал с простреленной головой. Маленький черный солдатик в синем и желтом схватил флаг и скрылся из виду за массой тел.
— Боже правый, — произнес Роджер, потому что ничего другого сказать не мог. Он чувствовал, как под промокшей тканью мундира бьется сердце раненого парнишки. Потом оно остановилось.
Кавалерийская атака была полностью разбита. Лошадей отогнали или увели; некоторые из них, огромные и мертвые, лежали на болотистой земле, другие с паническим ржанием пытались подняться.
Какой-то офицер в яркой форме отползал от дохлой лошади. Роджер опустил тело мальчика и тяжело подбежал к мужчине. Кровь текла по его бедру и лицу. Роджер стал рыться в кармане, но ничего не нашел. Мужчина согнулся пополам, сжал руками пах и произнес что-то на незнакомом Роджеру языке.
— Все хорошо, — сказал он офицеру, беря его за руку. — Все будет хорошо. Я с тобой.
— Bòg i Marija pomóżcie mi[244], — выдохнул тот.
— Да, верно. Господь тебя не оставит.
Он перевернул раненого на бок, вытащил и оторвал подол рубахи, скомкал его и затолкал мужчине в штаны, прижимая к горячей влаге. Он надавил на рану обеими руками, и мужчина закричал.
Группа кавалеристов, говорящих враз на нескольких языках, оттолкнула Роджера с дороги, подняла офицера на руки и унесла прочь.
Стрельба по большей части стихла. Пушка молчала, но в ушах будто звенели пожарные колокола; голова раскалывалась.
Роджер медленно сел в грязь и почувствовал, как дождь стекает по лицу. Он закрыл глаза. И спустя некоторое время слова вернулись к нему.
— Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи, услышь голос мой![245]
Хотя его все еще трясло, он встал и, шатаясь, побрел к болотам, чтобы помочь похоронить убитых.
93
Портрет мертвеца
В воздухе все еще висела гарь, а к привычному запаху болот вечерний ветер с берега примешивал легкое зловоние смерти. Однако битва завершилась поражением американцев. Лорд Джон явился после полудня — испачканный пороховой копотью, но в приподнятом настроении — и заверил, что все закончилось благополучно.
Бри не помнила, чтобы кричала, однако лицо Грея, черное от пятен пороха, застыло. Он крепко сжал ей руку, сказал: «Я его найду» — и ушел.
На следующий день Брианна получила записку, в которой говорилось: «Я обошел все поле со своими людьми. Мы не нашли его ни среди мертвых, ни в числе раненых. Взято около сотни пленных — среди них его тоже нет. Хэл направил официальный запрос генералу Линкольну».
Ни среди мертвых, ни в числе раненых, — шептала она себе под нос снова и снова в течение дня, чтобы самой не броситься прочесывать чертово поле, переворачивая каждую песчинку и травинку. Вечером опять явился лорд Джон, измученный и уставший, но с улыбкой на уже вымытом лице.
— Вы сказали, ваш муж хотел поговорить с капитаном Мэрионом — кажется, теперь он подполковник, — поэтому я с белым флагом отправился на его розыски в американский лагерь. Мэрион и в самом деле говорил с Роджером; ваш муж ушел с ним с поля боя целым и невредимым и собирался помочь с погребением павших американцев.
— Слава богу.
Бри села, ощущая слабость в коленях и неразбериху в чувствах. Он не умер, не ранен. Ее захлестнула волна облегчения, но вместе с ним — сомнения, вопросы и непреодолимый страх. Если он жив, то почему не здесь?
— Где? — наконец спросила она. — Где… их хоронят?
— Не знаю. — Лорд Джон слегка изогнул бровь. — Я выясню, если желаете. Вероятно, похороны уже завершены: хотя крови пролилось немало, по подсчетам подполковника Мейтленда, убитых не более двухсот. Он командовал