Денщик на всякий случай кашлянул.
Михаил Илларионович тотчас же проснулся и сел.
– Ну что? – с тревогой спросил он, глядя на Ничипора и Марину, которая выглядывала из-за денщика.
– Мабуть, позавчо́ра наши оставили энтую, как ее, Дрысю…
– Оставили Дриссу? – оживился Кутузов. – Как, с боем? Сражение было?
– Нет, ваше сиятельство, стражения не было, наши сами ушли без боя. Не пондравилось. А боя не было – французы еще далече, за Полоцком, – затараторила Марина.
– И куда же наша армия движется?
– Идет в энтот… – начал Ничипор.
– Идет в Витьбеск, в Витьбеск движется, – сказала Марина.
– Эге ж, я и кажу: в Витебск!
– Вот это здорово! – обрадовался Михаил Илларионович. – Ну-ка, расскажите подробнее, как дело было?
– Ты, Марина, не лезь поперед батька в пекло, не перебивай мене. Я сам их сиятельству как следует доложу! – обернулся к горничной денщик.
Марина обиженно поджала тонкие губы и стала обдергивать платье, делая вид, что эти слова к ней не относятся.
– Шо ж, стоимо́ мы, звесно, я, потим – она, – пренебрежительно кивнул на Марину Ничипор. – Семен, денщик того генерала, как его…
– Денщик генерала Сукина, что в Новой Голландии, в красном доме живут, и жена у них такая светлая блондинка, Елена Ивановна, – не выдержала, вмешалась Марина.
Ничипор не сказал ничего, только сердито глянул на нее.
– И я кажу: Сукина! И до нас подойшол лакей Козодавлева, Спиридон. Вот стоимо, разговариваем час и другий, а кульера всэ нема.
– Да что ты тянешь, рассказываешь от потопа! Говори про курьера! – возмутился Кутузов.
– Та я ж, ваше сиятельство, за кульера и кажу.
– Нет, лучше пусть она рассказывает! – показал на Марину Михаил Илларионович.
– Хорошо, ваше сиятельство, я сейчас все вам как надо быть представлю! – выступила вперед Марина, а Ничипор смущенно чесал затылок и смотрел на горничную так, как смотрит собака на жужжащую перед ее носом надоедливую муху.
– Вот стоим мы, ваше сиятельство, и час, и второй, и третий…
– Не бреши: трех часов не стоялы!
– Нет, стояли! Мы пришли, только полуденная пушка в крепости ударила. А когда закричали в толпе: «Едет, едет!» – я глянула: на миралтейских часах было десять минут четвертого! Кульер, ваше сиятельство, такой молоденький, с усиками, такой великатный, нарядный, как картинка: курточка у него в талию, малиновая, грудь расшита шнурами, исподние, простите, красные. Козодавлевский Спиридон говорил: лейб-гвардии улан!
– И не улан, а гусар. Знает твой Спиридон. Стильки у него в словах правды, як у козы хвоста! – буркнул Ничипор.
– Да перестанете ли вы наконец спорить! – прикрикнул Кутузов.
– Вот выскочил энтот улан из повозки, а на нем, бедненьком, пыли, не приведи господи! И на курточке, и на сапожках, и на шапке. А шапка у него с хвостом! Стал, бедненький, встряхиваться! – засмеялась Марина, манерно поджимая губы, точь-в-точь, как барыня Екатерина Ильинишна.
– На кой черт мне знать, сколько на курьере было пыли? Рассказывай, что он говорил!
– Как выскочил кульер, все к нему так и бросились: да что, да как? Господин улан, ваше благородие, расскажите на милость, где наша армия, где французы? Он встряхивается и кричит: «Наша армия, кричит, ушла из лагеря, из энтой»… простите, ваше сиятельство, – стыдливо улыбаясь, сказала Марина. – Право, я не смогу сказать…
– А еще берешься рассказывать! – укоризненно посмотрел на нее Ничипор. – Из Дрыси…
– Ну и что ж дальше? – торопил Кутузов.
– И вот он отвечает: ушла, отвечает, оттеда, как Ничипор сказал. Тогда у офицерика спрашивают: а куда, спрашивают, ваше благородие, идет наша армия? Так он уже в дверях министерства крикнул: «В Вильню!»
– То есть как это в Вильну? – удивился Михаил Илларионович.
– Эх ты, ворона! Не в Вильню, а в Вытебск! – поправил Ничипор.
– И это все, что вы узнали?
– Все, все, ваше сиятельство!
– А чого ж бильш треба?
– Э, от вас толку не добьешься! Поеду сам. Беги, Марина, скажи, пусть запрягут лошадей, а ты, Ничипор, Давай одеваться! – с необычайной легкостью засуетился Кутузов.
– Ваше сиятельство, кареты нет, – вернулась через минуту Марина.
– А где же она?
– Барыня уехала.
– Куда?
– К девице Жорж.
– Ах, черт ее, эту девицу! – вспылил Михаил Илларионович. – Пусть запрягут кого угодно и во что угодно! Беги, да поскорее!
Марина побежала распоряжаться насчет лошадей, а Ничипор стал помогать барину одеваться. Михаил Илларионович уже ни о чем не расспрашивал, а весело напевал:
Скучно было б расставатьсяИ любезных покидать,Если б мы не шли сражатьсяИ злодеев побеждать…
Сенатор, генерал от инфантерии, граф, Кутузов вынужден был ехать в военное министерство в дребезжащей от старости, скособоченной коляске, запряженной парой плохоньких, разномастных лошаденок, на которых возили из Невы воду.
На этот раз Кутузов пошел к самому Алексею Ивановичу Горчакову и узнал от него все подробности об оставлении укрепленного лагеря у «Дризы», как в последнее время печатали «Санкт-Петербургские ведомости».
Прибыв с армией в Дриссу, Александр I продолжал наивно верить, что лагерь очень крепок: царь считал себя полководцем, но не видел вещей, которые увидел бы толковый унтер-офицер.
Все генералы свиты, кроме Фуля и его единомышленника Вольцогена, понимали гибельность этой затеи. Понимали, что в дрисском лагере русская армия будет отрезана от хлебных южных губерний и прижата к бесплодному северу и морю. Все возмущались, негодовали, но никто не решался сказать о никчемности плана Фуля самому императору. Русским генералам говорить это Александру было совершенно невозможно: царя почему-то всегда больше задевало, если о каком-либо недочете в армии говорил русский человек.
Сказать царю всю правду о дрисском лагере решился служивший на русской службе сардинский инженерный полковник Мишо. Он через генерал-адъютанта князя Волконского попросил у императора аудиенции.
Александр выслушал Мишо и поехал с ним посмотреть все недостатки на месте. Замечания Мишо были основательны и верны. Укрепления оказались очень слабыми, к левому флангу вплотную подступал лес, за которым мог свободно укрыться неприятель, внутри лагерь прерывался оврагами, спуски к четырем мостам через Двину были так круты, что не только орудия, но даже повозки приходилось спускать на руках.
Александр, приехав в лагерь, не видел в нем недостатков, но теперь, после того как умный и добросовестный Мишо на месте указал на них, разъяснил все, до императора наконец дошло. Вернувшись с осмотра, Александр созвал всю свиту и устроил нечто вроде совещания. Мишо должен был повторить при всех свой разбор недостатков дрисского лагеря.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});