настояниям отца…
С минуту длилось неприятное молчание; источник разговора исчерпался, только Цеся, не упуская из вида своей цели, кидала тут и там словечко колкое или могущее возбудить беспокойство. Картина этого счастья, этой свободы, этой веселости мучила ее, как угрызения совести.
— О, как они счастливы! — повторяла она мысленно. — Как Франя сжилась уже с этой атмосферой роскоши и избытком! Никакое горе не может коснуться их! А Вацлав? Негодный! Ни одного воспоминания не осталось в его груди!.. О, подождем, придет и моя очередь; а теперь… надо сдружиться, сблизиться, привязаться к Фране.
С первого же этого посещения начала она приводить в исполнение свой последний план. Она была нежна с Франей, хороша даже с Бжозовской, которую успела пленить, братски дружна с Вацлавом, таившим в себе какой-то страх, какое-то предчувствие, но стыдящимся в то же время своих подозрений, от которых не мог отделаться. Кинув зерна, которые должны позднее принести плоды, Цеся наконец, осмотрев все, отыскав какой-то приличный повод в скором времени приехать в Пальник, уехала, оставив по себе самое неприятное впечатление. Как ни верила Франя своему мужу, тяжело все-таки было ей подумать, что кто-нибудь другой на свете до помешательства полюбил, если не его самого, по крайней мере, его образ; ее огорчала мысль о разделе. Цеся сумела разными способами возбудить в ее душе беспокойство. Вацлав также опечалился из сожаления, из страха, ибо видел, что ближайшие сношения Цеси с Франею грозят его будущности.
Он должен был предостеречь Франю и открыть ей страх души своей. Любопытная Бжозовская некстати подслушала его и, не будучи в состоянии выдержать, влетела в комнату.
— Уж позвольте сказать вам, — отозвалась она, — что вы сами не знаете, отчего боитесь графини! Это такое доброе создание! Какая любезная! Какая веселая! Что же вы заметили в ней?
— Любезнейшая панна Бжозося, я знаю ее давно, осторожность не помешает.
— Да полноте! Это хорошо, что она сошлась с нами: иногда, ей-Богу, у нас скучно; она, по крайней мере, привезет с собой свежего воздуха, поболтает, посмеется, пошутит. Чего ее вам бояться! Любопытно знать, что она нам сделает?
Вацлав рассмеялся, Франя также.
— Ведь уж вас не поссорит: что ей из этого? Напрасный страх: плюньте и бросьте.
Не столько убежденные советами Бжозовской, сколько уверенные в своих чувствах, Франя и Вацлав обнялись в молчании, а Бжозося, по обыкновению, захлопала в ладоши этому выражению нежности; она очень любила хорошие отношения между супругами.
— Вот так, это другое дело! — воскликнула она. — Любопытно знать, кто вам что сделает, если будете любить друг друга? Да я бы тому глаза выцарапала! И откуда это вам показалось, что она зла вам желает? Кто не полюбил Франи и Вацлава, того стоило бы в ад!..
Между тем жизнь идет однообразным порядком в Пальнике и в Дендерове; граф Зигмунд-Август готовится к контрактам, обдумывая, следует ли ему сильно заболеть или нет к приближающемуся сроку; Сильван ищет развлечения в охоте и обновлении старых знакомств в гардеробе графини; Цеся перебирает черную нить прошедшего, а Эвелина высматривает в окно приезд мужа; барон уехал «на некоторое время в Галицию, а графиня Евгения зачитывается романами, которыми в жизни уже не воспользуется; пан судья Слодкевич, не шутя, задумал просить руки Цеси. Он постоянно повторял себе:
— Что у этого Смолинского в голове? Коли захочу, так и женюсь. У меня тысяча душ! Да, тысяча душ!
Уверив себя, что это может удаться, судья стал смело готовиться; и хоть неприятно было ему расставаться с деньгами, делать нечего, заглянул в кошелек, отсчитал и начал экипировку.
Он купил лошадей, колясочку, шоры, нанял лакея и, призвав портного, в продолжение недели обшивался из нового и из старого, уверенный, что явится необыкновенным франтом. Особенно рассчитывал он на один гранатовый фрак с желтыми пуговицами, который называл bon ton, и на гранатовую также венгерку с необыкновенно богатыми вышивками: один прибор стоил до двухсот злотых. Замшевые перчатки были вымыты, сапоги сделаны на месте, но сапожник поклялся, что сошьет их по-варшавски. Одевшись на пробу, Слодкевич, который никогда еще не видал себя таким красавцем, улыбнулся, глядясь в зеркало.
— Плутяга-молодец, тысяча душ! Посмотрим, — пробормотал он про себя. — Знай нас, пан Смолинский!
На другой день, собравшись торжественно, он отправился в Де-ндерово; в дороге уже только начал обдумывать он, как начать. Ему предстояло два пути, он не знал, который выбрать: начать ли с барышни или, по-старинному, просить ее руки у графа? Слышал он, что в свете и тем и другим образом это делается.
— Увижу барышню, на толки людские положиться нельзя. А что как крива? Это случается. Говорят, даже теперь корсетами так подделывают, что и не заметишь; но у меня глаз верен! Ого! Если понравится мне, скажу графу так-таки прямо, ясно, отлично и понятно; что мне таить?
Приехав во дворец перед самым обедом, Слодкевич застал в зале несколько гостей, графиню, дочь ее и старика Дендеру. Он вошел в комнату, придав себе самый неуклюжий вид, который казался ему приличнейшим к его наряду: голова вверх, чуб вверх, грудь несколько вперед; закругленная левая рука ловко держит обновленную шляпу, ноги несколько назад, на губах улыбка, глазки щурятся, а самоуверенность придавала ему печать такого комизма, что собравшиеся гости чуть не разразились смехом. Сильван, нисколько не стесняясь, тотчас при встрече стал осматривать его со всех сторон, словно какого-нибудь невиданного зверя. Старый Дендера искал причины, которая могла бы принудить его к таким частым посещениям, и так как не был ему ничего должен, то не мог догадаться.
Слодкевич, хоть и поскользнулся сильно раза два на паркете, раза два уронил шляпу, однако же, сняв зубами перчатки, сел в кресло подле дочери графа.
Он начал бы даже безотлагательно разговор, кидаясь смело в омут волокитства, если бы пружины кресла, к которым он не привык, не обеспокоили его немного в самом начале. Он оглянулся несколько раз, не строят ли ему каких-нибудь штук; чувствуя, что он подымается, хотел избежать этого удовольствия и, пожав плечами, обратился к Цесе.
Если б не печаль и досада на душе, Цеся давно выбрала бы неоцененного провинциального оригинала целью своих шуток, но теперь ей было не до того. Она и Сильван только переглянулись, как бы соболезнуя, что дела отца приводят к ним подобные фигуры. Хотя Слодкевич воображал, что с барами легко разговаривать, однако, когда пришлось заговорить с Цесей, он не знал, с чего начать.
— Для начала весны у нас время ничего! — сказал он, наконец, полагая, что это пойдет дальше.
— Что? —