полумраке упустившие добычу гуулы, шелестела сухая трава, да далекий вороний грай донесся едва слышно на самом пределе восприятия… А жизнь — где-то там, за пределами болот, уже без Гэджа — по-прежнему продолжалась, и заканчивалась ночь, и наступал рассвет, и в проталине тумана над головой орка внезапно блеснули звезды — странно яркие на спокойном, синевато-посветлевшем предутреннем небе.
Звезды сверху видели всё — и смотрели бесстрастно.
***
— Значит, в последний раз ты видел Гэджа в Росгобеле?
— Ну да. И Гэндальфа тоже. И Келеборна…
Саруман задумчиво пощипывал бороду.
— Любопытнейшие новости, Гарх! Конечно, ждать себя с ними ты заставил изрядно, но, кажется, оно того стоило. Везучий ты, однако, старый валенок! — он хрипло усмехнулся. И, чуть помолчав, добавил негромко и даже как будто с неохотой, глядя в сторону: — Впрочем, я всегда верил… вернее, хотел верить, что ты не погиб.
Это было сказано так небрежно, отрывисто и между прочим, что Гарх, восседавший на краю стола, разом неописуемо возгордился и — одновременно — растроганно сомлел. Слишком хорошо он знал Сарумана, чтобы эта небрежность и невозмутимость могли его обмануть… О, да, да! Переживал ведь за пропавшего посланника, старый сыч, хоть и не желает сейчас в этом признаваться! Всё разом было забыто — и сомнения, и страхи, и полный опасностей ночной перелет через болота; во́рона распирало от счастья и осознания собственной значимости, и, как он ни старался напустить на себя вид чинный и равнодушный, грудь его выпячивалась колесом как-то сама собой, а перья на горле топорщились веером, совершенно дурашливо и по-мальчишески несолидно.
Отчаянным усилием воли он заставил себя укротить неподобающее волнение, придал голосу побольше холодноватой сдержанности и степенно пояснил:
— Ну, я, собственно говоря, тоже вовсе не ожидал тебя тут увидеть… Орчоныш сказал, что ты где-то на юге.
— А что ещё он говорил?
— Что намерен вернуться в Замок и что я должен ждать его — или тебя — здесь… Впрочем, потом за ним по лесу гонялось с дюжину эльфов, так что я не уверен, что ему действительно удалось сбежать.
Саруман приоткрыл ставню и выглянул во двор, где расползались по углам ночные тени, крался вдоль стены серый облезлый кот, и растрепанной метлой размазывал по мостовой грязную лужу какой-то тощий заспанный снага.
— Уже светает. Если бы ему удалось уйти от погони и благополучно миновать болота, он бы сейчас был в Замке.
Гарх дёрнул головой.
— Думаешь, его поймали?
— Девяносто шансов из ста, что поймали. Вопрос — кто и где? Если эльфы — то это еще не самое худшее. Они его, конечно, накажут и запрут в чулане, но до серьёзной расправы дело, надеюсь, не дойдёт… А идти ночью через болота — не самая замечательная идея.
— По-твоему, я мог его переубедить? — уныло прокаркал Гарх. — Он мне и клюва не дал раскрыть, всунул эту проклятую штуку в лапы и был таков.
Саруман взглянул на «эстель», который мирно возлежал на столе, серебристо поблескивая, точно первая, взошедшая на ночном небе ясная звездочка.
— Ладно, как бы там ни было, «эстель» теперь у меня. Осталось заполучить «сит»… — Он решительно подошел к столу, распахнул дверцы настенного шкафчика, забулькал там какими-то снадобьями. — Чтобы вытащить из неприятностей этого глупого орчоныша, мне нужно сначала выбраться из Замка… или хотя бы попытаться это сделать. К счастью, у Каграта весьма кстати закончилось болеутоляющее.
— Ты отравить его хочешь, что ли? — пробормотал ворон.
— Что за кровожадность, Гарх? Всё гораздо проще. — Посмеиваясь, Саруман достал из загашника поддельный «эстель» — тот, который отдал ему Гэдж, — и, показав ворону, небрежно подкинул на ладони. — Дам ему сонных капель, пусть вздремнет полчасика, а я тем временем заменю «сит» вот на эту эльфийскую цацку, должна же она наконец хоть на что-то сгодиться. Не слишком остроумная мысль, но все же лучше, чем совсем ничего.
— Угу. Потрясающая идея. Каграт, конечно, совершенно ничего не заметит и не обнаружит подмены.
— Если и обнаружит, то, надеюсь, не сразу. Эта вещица, конечно, дорога ему, как память, но вряд ли он любуется ею по пять раз на дню. Ладно, не каркай, — он вздохнул, — лучше пожелай мне удачи.
***
Рассвет мало-помалу разгорался, и Крепость просыпалась: где-то на задворках уже гоготали гуси в ожидании утренней кормежки, скрипел во дворе колодезный ворот, тянуло с поварен запахом хлебов и ячменной каши, там и сям вяло переругивались полусонные орки. В казармах кашляли, чихали, храпели, шаркали, хлопали дверьми, плескали водой и гремели умывальными ковшами. Кагратова каморка, против ожиданий мага, оказалась заперта, но сам Каграт, мрачный, как ночь, топал откуда-то со стороны подвалов, Саруман столкнулся с ним в коридоре.
— Ну что, — хрипло спросил орк, — этот гаденыш так и не воротился?
— Нет. Ты, кажется, обещал отправить своих ребят на поиски.
— Маурхар и еще парочка бездельников с рассветом ушли, — буркнул Каграт. — А ты какого лешего тут таскаешься? Зелье принес?
Саруман многозначительно побулькал склянкой.
Каграт щёлкнул ключом в замке своей конуры, пинком распахнул дверь, вошел, зубами вытянул пробку из бутылки, жадно глотнул, запрокинув голову, поперхнулся, закашлялся. Недовольно сморщил нос.
— Ну и дрянь! Что ты туда влил, старая сволочь, крысиный яд?
— Крысиный яд — лучшее средство от крыс, — вскользь заметил Саруман. — Сильнодействующее.
— За крысу меня держишь, м-м? — Каграт хмыкнул, впрочем, довольно добродушно. — Так мы тут все такие, в крысятнике-то. И я… и ты. Или ты себя не крысой считаешь, а кем-то другим? Котом, например?
— Так ли уж важно то, кем я сам себя считаю? — заметил Саруман. — Гораздо важнее то, кем меня считают другие.
— Другие считают тебя крысой. Доволен? — Каграт коротко зевнул, прикрывая рот лапой.
— «Другие» — это ты?
— А хоть бы и так! Ну ладно, я считаю тебя большой крысой, гордись! Это почти похвала, в нашей-то паршивой норе! — Он хрипло хохотнул, потом вновь смачно, с подвыванием зевнул и, опустившись на полати, встряхнул головой. — Леший! Что-то сморило меня за́раз…
— Нечистая совесть ночью спать не давала? — полюбопытствовал Саруман.
Орк смотрел осоловело.
— Нет, визгуны с их дурацкими поручениями. Ходы-выходы им внезапно потребовалось проверить, м-мать! А совесть у меня в печенке сидит, сам не знаешь? — Он потёр кулаками глаза, отчего стал похож на огромного неуклюжего младенца. — Слушай, я, пожалуй, и впрямь малость всхрапну… а ты давай дверь прикрой оттуда, снаружи, слышишь? Маурхар явится, пусть разбудит. Понял?
Он лениво стянул с ноги один сапог, упираясь в его пятку носком другого, начал было стягивать второй, но бросил это трудное дело на полпути; так,