Они дрейфовали прочь от Земли и, разгоняемые нежным, но постоянным давлением солнечного света, образовали обширное рыхлое облако вокруг Солнца. Заключённые в свои споры, бактерии были почти бессмертными. И они были выносливыми межпланетными путешественниками. Бактерии покрыли свои нити ДНК маленькими белками, которые отвердели, образуя спиральные формы, и отражали химические атаки. Когда спора прорастала, она могла мобилизовать специализированные ферменты, чтобы восстановить любое повреждение ДНК. Можно было восстановить даже некоторые радиационные повреждения.
Солнце продолжило бесконечно кружиться вокруг ядра Галактики — планеты, кометы, облака спор и всё остальное.
Наконец, Солнце заплыло в плотное молекулярное облако. Это было место, где рождались звёзды. Здесь в небесах было тесно: ослепительно вспыхивающие молодые звёзды толкались большим роем. Неистово горячее Солнце со своими разрушенными планетами напоминало озлобленную старуху, ворвавшуюся в детскую.
Но одна из витавших в космосе спор Солнца совершенно случайно столкнулась с зерном межзвёздной пыли, богатым органическими молекулами и водяным льдом.
Фрагмент облака, бомбардируемый излучением соседних сверхновых, разрушился. Родилось новое солнце, новая планетная система — сформированные из газа гиганты и твёрдые каменистые миры. Кометы падали на поверхность новых каменистых планет — так же, как их удары некогда вспоили Землю.
И в некоторых из этих комет содержались бактерии с Земли. Всего лишь несколько. Но ведь и требовалось всего лишь несколько.
Солнце продолжало стареть. Оно вздулось до чудовищных размеров, пылая красным огнём. Земля скользила вдоль рассеянного края раздутого Солнца, словно муха кружилась перед слоном. Умирающая звезда-гигант сжигала всё, что могло гореть. Заключительные приступы зажгли огромную оболочку из газа и пыли, которая обращалась вокруг Солнца. Солнечная система превратилась в планетарную туманность, сферу, сверкающую великолепными красками, видимую с расстояния многих световых лет.
Эти великолепные спазмы отметили собою окончательную гибель Земли. Но на новой планете новой звезды эта туманность была лишь слабым огоньком в небесах. Важнее было то, что было здесь и сейчас — океаны и суша, где складывались новые экосистемы, где облик живых существ менялся в соответствии с изменениями в окружающей их среде, где вслепую работали изменчивость и отбор, придавая форму и усложняя.
Жизнь всегда пользовалась случаем. И сейчас жизнь нашла пути для выживания во время заключительного события вымирания. В новых океанах и на странной суше эволюция началась вновь.
Но она не имела никакого отношения к человечеству.
Измождённая, покрытая слоем пыли, с множеством мелких царапин, ушибов и уколов на теле, Последняя, хромая, шла к центру древнего карьера, держа ребёнка в руках.
Земля выглядела ровно утрамбованной ударами, а солнце висело над ней, словно громадный пылающий кулак. И на первый взгляд не было никаких признаков того, что хоть кто-то всё ещё жил в этом пустынном мире — ни единого знака.
Она приблизилась к самому Древу. Ей были видны очертания больших свисающих предметов — завёрнутых в коконы людей, неподвижных и чёрных. Древо стояло на месте, тихое и неподвижное, ни осуждая, ни прощая её маленькое предательство.
Она знала, что должна была сделать. Она нашла сложенный шар из листьев. Она осторожно раздвинула листья, придавая им форму импровизированной колыбели. Затем она осторожно поместила внутрь своего ребёнка.
Ребёнок булькал и ворочался. Ей было комфортно здесь, среди листьев: она была счастлива вернуться к Древу. Но Последняя уже видела, как тяж чревного корня, извиваясь, полез в своё отверстие на животе ребёнка. И белые усики высунулись из пор в листьях, бережно держащих ребёнка, протягиваясь к её рту и носу, ушам и глазам.
Боли не будет. Последняя была довольна и спокойна, зная об этом. Она погладила пушистую щёку ребёнка ещё один, последний раз. Потом она без сожаления сдвинула листья и плотно прижала их друг к другу.
Она забралась наверх, нашла свой собственный любимый кокон и забралась внутрь него, аккуратно сдвигая вокруг себя большие кожистые листья. Здесь она оставалась бы до лучших времён: до дня, который был бы чудесным образом прохладнее и влажнее, чем остальные, до того времени, когда Древо сочтёт возможным освободить Последнюю от своих охранительных объятий, ещё раз выпустит её в большой мир, и даже посеет в её животе новое поколение людей.
Но нового оплодотворения, нового рождения, нового обречённого ребёнка уже не будет.
Один за другим коконы будут усыхать, когда их обитатели, запечатанные в зелени, будут поглощаться огромной массой баранца — и в итоге сам баранец, конечно же, сдастся — тысячелетний, стойкий и непокорный до конца. Сияющая молекулярная цепь, которая протянулась от Пурги через поколения существ, которые лазили и прыгали, учились ходить, ступили на грунт иного мира, а затем вновь уменьшались, теряя разум, и возвращались на деревья — в конце концов, эта великая цепь прервалась, потому что последняя из правнучек Пурги оказалась в такой критической ситуации, с которой уже не могла справиться.
Последняя была самой последней из всех матерей. Она даже не сумела спасти собственного ребёнка. Но она пребывала в мире.
Она погладила чревный корень и помогла ему проползти червём в глубины своего кишечника. Анестезирующие и заживляющие химические соединения Древа успокоили её больное тело, исцелили её маленькие раны. А когда психотропные растительные лекарства стёрли острую, глубоко въевшуюся память о потерянном ребёнке, её наполнило зелёное счастье, и она чувствовала, что оно будет длиться вечно.
Не такой уж и плохой конец для этой долгой истории.
Эпилог
Снова наблюдали группу одичавших детей — на сей раз на острове Бартоломе. Поэтому Джоан и Люси захватили сети, электрошоковые пистолеты и винтовки с усыпляющими зарядами, и сейчас плыли по Тихому океану на своей лодке на солнечных батареях.
Ровный свет экваториального солнца отражался от воды на рябую кожу Джоан. Сейчас ей было пятьдесят два, но она выглядела гораздо старше — настолько сильный ущерб нанесла её коже, не говоря уже о волосах, окружающая природа, изменившаяся после Рабаула. Но Люси за свою недолгую жизнь встречала очень мало действительно старых людей, и ей мало с кем можно было проводить сравнения: для неё Джоан была просто Джоан — её матерью, её ближайшей спутницей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});