— Попадетесь вы мне еще!
— Как бы ты нам не попался, — буркнула я, с трудом удерживаясь, чтобы не наколдовать этому нехорошему человеку чего-нибудь тоже нехорошего. Например, чтобы ему сильно захотелось попроверять, нет ли драконов в кустах. Но это было бы низко, я бы потом стыдилась. К тому же, могла бы случайно напортачить, и не он бы проверял драконов, а они его.
Кстати, а почему его в стишке Пувилона так задел именно дракон? Почему он завопил, что не летал на нем? Потому что все остальное было правдой? Да ну, не мог же он правда съесть лошадь! Хотя почему не мог? Конина вполне съедобна, особенно если хорошо приготовить. А вот насчет кареты — явный перебор. Ее хоть жарь, хоть отваривай — много не откусишь. Зато с короной в штанах наш поэт весело придумал. Это же он намекнул, что врунишка слишком низко прицелился — подумаешь, незаконный сын барона! Уж врать так врать, не барон, а сам король, который, переодевшись, пошел в народ. Ну а что, такие случаи в литературе не раз описывались, даже и в кино сюжеты были.
Между прочим, тогда бы вполне логичным выглядело его поведение: эта велеречивая спесь, пренебрежительный выпендреж… И тут меня словно током шандарахнуло: а что если и правда? Что если я проворонила того, к кому как раз и направлялась?
— Пувилон! — обернулась я к лодочнику. — Причаль еще раз к берегу! Срочно! Пожалуйста! Догадку одну проверить надо.
— Не причалю, — проворчал тот, не поднимая на меня взгляда. Вот те раз! А что случилось? Я повторила это вслух и услышала:
— Случилось то, что ты ведьма.
— Что?! — ахнула я. — Ты поверил этому вруну? Но ты же сам сочинил про него стих, кто он есть на самом деле… Хотя, может, это и есть на самом деле. Погоди, а ты знаешь, какой у короля нос?
— Я королям носы не меряю, я лодочник. А вот ты…
— Так, — остановила я его, решительно вытянув руку. — Не продолжай, ты уже сказал, кем меня считаешь. Но если это даже так, то все, любовь прошла, козявочки завяли?
— Да я что, — заерзал на скамье Пувилон. — Но вот мама…
— Эх, ты, — сказала я. — Высаживай меня, жених, да к мамочке скорей возвращайся.
— Уже доплыли почти, — пропыхтел лодочник. — Вон она, столица-то.
Я посмотрела вперед. Лучи восходящего солнца как раз осветили видневшуюся вдалеке стену большого города. Нужно было решать, что делать: высаживаться здесь или плыть до столицы? Какова вероятность того, что Лапутун — это переодетый король? Странно появился, не менее странно себя вел, сошел вот… Между прочим, если это и правда король, чего бы ему выходить, не доехав до конечной станции совсем немного? Может, как раз затем, чтобы не проколоться — привратники-то его наверняка бы узнали. А здесь его могли поджидать заранее оставленные люди. И лошади с каретой. Он даже свое возмущение мог специально разыграть, чтобы сойти именно здесь, не вызвав у нас подозрений. Ну так что — и мне сойти здесь? С другой стороны, он же все равно вернется сейчас во дворец, так что поеду-ка я до самого города, раз уж обиженный «женишок» не отказывается довезти. И между прочим, я ведь и правда его обманула. То есть сразу не сказала, кто я такая. Побоялась, что откажется везти. А он вот все равно везет. Стыдно.
— Эй, Пувилон, — негромко позвала я.
— Не буду причаливать! Обещал к Похгоболе отвезти, туда и отвезу.
— Да я не причаливать. Я это… Ты прости меня, а? Я и правда ведьма. Не совсем, но почти. Я боялась сознаться. Простишь?
— Не совсем? — поднял голову лодочник. — Тогда, может, ничего еще? Можно мамке и не сказывать.
Я многозначительно промолчала. Да и что я могла сказать? Что не собираюсь знакомиться с его мамой ни при каких обстоятельствах? Он и так не в себе после событий минувшей ночи, зачем дополнительно расстраивать? Я прекрасно знала, что в некоторых ситуациях лучше ничего не предпринимать, в надежде, что само рассосется, и надеялась, что этот случай как раз из таких. Не в том смысле, что рассосется мама Пувилона, а в том, что поэт-лодочник сам передумает нас знакомить.
Вообще-то это хорошо, что мое ведьмовство раскрылось. Я уже говорила, что не люблю врать, а тут еще и польза — могу избавиться от лишнего жениха. Между прочим, умей я врать, легко могла бы убедить наивного великана, что никакая я не ведьма — у меня же нет хрундюка. Баба Гроха, правда, сказала, что я вся хрундюк, но Пувилон до такого вряд ли додумался бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тут до меня наконец дошло, что я совершенно правильно поступила, не погнавшись за сошедшим на берег лгуном Лапутуном. Кстати, «лгун Лапутун» неплохая рифма, напрасно ее лодочник не использовал… Но я вернула убежавшую мысль на место и додумала ее до конца: Лапутун не мог быть королем, потому что у него нет хрундюка! Даже у королевского сына, моего любимого Гошеньки, гребень на полспины, а у папы вообще нет? Не может такого быть. Кстати, по возрасту Лапутун тоже не мог быть Гошиным папой, это бы я могла и сразу сообразить. Впрочем, тут возможны варианты: король мог каким-нибудь способом омолаживаться. Кто их, королей, да еще в магическом королевстве, знает! А вот хрундюк так просто не спрячешь — я ведь лгунишку, считай, рентгеном просветила — чисто.
Мысль о нашем временном попутчике заскользила было дальше: кто же он тогда такой на самом деле, но тут лодка ткнулась носом в берег, и Пувилон провозгласил хладнокровным тоном поездного диктора:
— Мы прибыли к реке Похгоболе. По нашему уговору, дальше я не поплыву.
— А дальше и не надо, — широко улыбнулась я, чтобы хоть как-то поднять лодочнику настроение. — Спасибо тебе вот такущее! — раскинула в стороны руки.
— Ты Похгоболу с лодки посмотришь, или будешь выходить? — задал Пувилон вопрос, из которого следовало, что назад меня везти он все-таки не передумал.
— Я сойду. Вообще-то, я тебе уже говорила, что и столицу хочу посмотреть.
— А я тебе говорил, что меня туда не пустят. А теперь и тебя тоже.
— Чего это вдруг? — удивилась я. — Законы поменялись? А как ты узнал?
— Ты поменялась. Я узнал, что ты ведьма. А их в столицу кто же пустит? Вдруг порчу на короля наведут.
— Но я же все-таки не совсем ведьма, — с надеждой сказала я, поскольку новость лодочника меня никак не устраивала.
— Привратники сразу увидят, совсем или не совсем. Только думаю, что им и «не совсем» хватит, чтобы тебя не пустить. И Болтуна твоего не пустят.
— Потому что он тоже… — чуть не проговорилась я, что ежик тоже ведьмак, пусть и не совсем. К счастью, Пувилон договорил за меня:
— Потому что он зверь. Нечего зверью в столице делать.
— Фыр-р! — возмущенно вставил Болтун, и я поняла, что он хотел сказать, потому что вспомнила слова Грохломы:
— Зверью нельзя во дворец, а в сам город можно, не выдумывай. А во дворец мы и… не того… Чего мы там забыли? — и хихикнула, чтобы лодочник ничего не заподозрил: — Порчу на короля наводить?
— Ну пусть ежа твоего в столицу и пустят, — сказал Пувилон. — Одного. Пойдет он туда один-то?
— Нет, — ответил Болтун.
— Что ему там одному делать? — добавила я.
— Вот и я о том. Так что посмотри еще на Похгоболу, да назад поедем — против течения мне грести придется, больше времени уйдет.
Разумеется, ни о каком возвращении не могло быть и речи — я и так уже устала гнать от себя черные мысли, что опоздаю спасти моего любимого, если уже не опоздала. Но и сказать Пувилону правду не могла. Поэтому стала выкручиваться:
— Если мы все равно уже здесь, давай мы с ежиком попробуем зайти? А ты подожди нас чуток… Или не чуток — вдруг все-таки пустят. Надеюсь, они меня на костер не потащат, если решат, что я действительно ведьма?
— Я ведь не привратник, не знаю их порядков, — пожал широкими плечами лодочник. — Но если бы я был привратником, то не стал бы тебя тащить на костер.
— Потому что я тебе нравлюсь? — кокетливо улыбнулась я.
— Потому что нельзя оставлять пост. А сжигать ведьм прямо у городских ворот нехорошо — дым в столицу пойдет, запах дурной.
«Сам ты дурной», — чуть не ляпнула я, но снова сказала с улыбкой: