тоже не забудет.
Что-то было в нем сейчас помимо тоски… что-то мешало курить, думать! Злость! Конечно же злость!
Он злился на нее! Какого черта она сделала Это?! И как теперь ему жить с такой картинкой в голове?! Нельзя было умереть чисто, тихо?! Какое она имела право умирать у него под балконом, собирать толпу в солнечный выходной, сообщать ему о своей смерти и его собственной никчемности.
Вантовый мост
– Нет. Нет! Не сейчас! – Даша наклонилась, чтобы заглянуть в глаза А. – Не сейчас! Так нельзя! Как ты не понимаешь, что так нельзя?!
А. поднял голову. И Даша поняла, что так можно.
Он уехал, она осталась на парковке. У нее было ощущение, что можно никуда не уходить. Нет никакого смысла в движении. И она стояла. Пока не попала под свет фонаря.
Дома Даша сняла туфли, включила подогрев пола и легла на него калачиком. Тепло заползло внутрь, добравшись до сердца, оно разбудило рыдания.
Вещей А. в квартире не было. И Даша поняла, что он все знал еще вчера. Или еще раньше.
С А. все было стремительно – сначала он показался назойливым, а потом без него стало пусто. Он заполнил собой все вокруг. Даша не заметила, как из жизни исчезли подруги, как на работе коллеги перестали звать на обед, как мама отчаялась дозваниваться и стала изредка писать короткие СМС.
Везде был только А. – в телефоне, в голове, за обеденным столом, в душе, в машине, во снах.
А теперь всюду была невыносимая тишина. Поролоновая тишина. Она проваливалась в нее, теряя ощущения тела. Выбиралась и снова падала. Ей казалось, что поролон в ушах и в горле. Что руки ее погружены в поролоновые шарики, а ноги по колено обмотаны намокшим поролоном.
Даша пыталась спать. Но пробуждения были столь мучительны, что от сна пришлось отказаться. Даже через поролон контролировать мысли было легче, чем «вспоминать», открыв глаза, что А. к ней никогда не вернется.
А. перевез ее в Петербург 6 лет назад. Он всегда говорил ей, что это город силы. Что, что бы ни случилось, город ее не оставит. Даша полюбила Петербург как картинку, которую ей показал А.
Как город-свидание. Она жила и работала в нем через призму их отношений с А. Он вез ее на залив – и она влюблялась в холодный ветер. Он гулял с ней в Екатерининском саду – и она запоминала каждый счастливый уголок. Они обедали на Невском – и она помнила вкус еды, улицы и А.
…Теперь же, выходя на улицу, она видела серое небо, серый ветер, серый асфальт и дождь. Выходить на улицу было совсем не обязательно. Но она выходила ради момента, когда, возвращаясь, она громко захлопывала входную дверь. От этого хлопка немного трезвели мысли и на секунду приходило успокоение.
И затем снова можно было свернуться на теплом полу. На исходе была вторая неделя. Впереди было еще две недели отпуска. Отпуска, в который А. уехал без нее.
Иногда сон все же сбивал ее с ног. И, просыпаясь, она скулила, поджав ноги.
В свои 36 лет она впервые упала на колени перед душевной болью.
Периодически вибрировал телефон, Даша боялась его. Это не мог быть А., но надежда была такой пронзительной, что она прикасалась к телефону как к раскаленной головешке из костра.
Телефон – единственное, что связывало ее с миром. По крайней мере, в нем можно было узнать дату и погоду. Позвонить кому-то. Но пока она никому не звонила. Все же неизвестно было, кому позвонить и что сказать.
В середине третьей недели в окно билось солнце, и Даша пошла на солнце. Весь город был под солнцем. Ее окна, дом, ее машина, люди, дворовый кот, тротуары – все было теплым, как ее подогретый пол.
Даша села за руль. Он был поролоновый. Она боялась ехать, но так можно было разогнать боль. Выветрить ее.
Даша поехала к Вантовому мосту. Ничего не могло быть спасительнее. Вантовый мост надежен, его не разводят. Он не обрывает отношения. Ей хотелось выйти на мосту и лечь на теплый асфальт. Поблагодарить его за предсказуемость.
Но она неслась в потоке машин. За ней облаком неслись мысли.
Даша остановилась на Набережной. И достала телефон. Она смотрела на город, на собственные ноги в кедах, на свою машину и на воду. Все казалось таким обычным, таким благополучным, но облако мыслей было уже рядом, и она набрала номер…
– Горячая линия психологической помощи.
Боже, она делает это. Может, туда звонят только с суицидом. Она же проехала мост… она не стоит на крыше. Вот ее ноги в кедах, вот асфальт, вот лавочка – никакой драмы вокруг. Что говорить?
– Добрый день! Вас не слышно. Если вы слышите меня, дайте мне знать. Это горячая линия психологической помощи.
– Добрый день. Меня бросил муж.
Этот разговор длился 12 минут, он был приятный и горький одновременно. Даша не знала, что говорить. Она несколько раз начинала, но так и не подобрала нужных слов. Поблагодарив, она положила трубку и вернулась в машину.
Руки слегка вспотели от напряжения, и на чехле телефона остался влажный след. Она слышала удары своего сердца. Но это было лучше, чем поролон. Это было похоже на чистую полосу на грязном стекле. Ей хотелось поговорить еще с таким же невидимым собеседником. Не с этой вежливой молчуньей, а с кем-то напористым, резким.
Можно было позвонить туда снова. А если опять Молчунья… а если они определяют номера, они узнают, что она звонит снова. «Вы слышали! Она второй раз звонит, потому что бросил муж». Нет. Надо позвонить в другое место.
Даша открыла поисковик – другие места существовали. Она сохранила номера.
Поролоновое облако засасывало ее все глубже, и она снова завела машину. Припарковалась только в центре. Долго шла пешком до Екатерининского сада. Хотелось спрятаться в его витиеватых уголках. Солнце все еще было ослепительным.
Она скрылась от шума машин, движимая неспешными туристами. Дошла до памятника и снова достала телефон.
– Экстренная психологическая помощь. Могу ли я чем-то помочь вам?
– Меня бросил муж. Я бы хотела поговорить.
– Мне очень жаль, расскажите, пожалуйста, немного о себе.
И Даша рассказывала. Ходила вперед и назад, обходила людей, качалась на бордюрчике и говорила, говорила…
Господи, как хорошо там слушали! Она плакала, улыбалась, щурилась от солнца и наслаждалась таким безоговорочным слушанием.
– Мы говорим с вами 58 минут, – сказал слушающий голос. – Связь может прерываться, но вы можете перезвонить снова.