Обливаясь холодным потом, она лежала на кровати и глядела в потолок.
— Кэрри! Ужинать!
— Спасибо,
(я не боюсь ее)
мама.
Она встала, стянула волосы синей лентой и спустилась вниз.
Из книги «Взорванная тень» (стр. 59).
Насколько заметно проявлялся «дикий талант» Кэрри в детстве и что по этому поводу думала Маргарет Уайт с ее радикальными религиозными убеждениями? Очевидно, мы никогда уже не узнаем точно. Тем не менее, легко предположить, что реакция миссис Уайт была весьма бурной…
— Ты даже не притронулась к пирогу, Кэрри. — Мама оторвала взгляд от религиозной брошюры, что она штудировала, прихлебывая чай. — Я его сама испекла.
— У меня от них прыщи, мама.
— Прыщами Господь наказывает тебя, чтобы ты хранила целомудрие. Ешь.
— Мама?
— Да?
Кэрри наконец решилась.
— Томми Росс пригласил меня в следующую пятницу на выпускной бал…
Мама мгновенно забыла о брошюре и уставилась на нее с таким видом, словно не поверила своим ушам. Ноздри у нее затрепетали как у лошади, заслышавшей трещотку гремучей змеи.
Кэрри пыталась проглотить застывший в горле ком страха,
(я не боюсь ее нет боюсь)
но это удалось ей лишь отчасти.
— …он — хороший парень. Томми обещал заехать перед этим, чтобы представиться, и…
— Нет.
— …вернуть меня домой к одиннадцати. Я…
— Нет, нет и нет!
— …согласилась. И пожалуйста, пойми, мама, что мне пора уже… начинать ладить с людьми, пытаться, во всяком случае. Я — не такая как ты. Да, я смешная — вернее, это в школе так думают. Но мне это не нравится. Я хочу попытаться стать нормальным человеком, пока не поздно, и…
Мама выплеснула ей в лицо свою чашку чая.
Нет, не кипяток, чай был чуть теплый, но Кэрри умолкла мгновенно. Она сидела за столом, словно парализованная, и капли янтарной жидкости стекали у нее по щекам и по подбородку на белую кофточку, где расползалось большое желтое пятно. Липкое пятно с легким запахом корицы.
Миссис Уайт вздрагивала от злости, лицо ее застыло холодной маской, и только ноздри еще трепетали. Неожиданно она запрокинула голову и закричала куда-то в потолок:
— Боже! Боже! Боже! — Челюсти смыкались за каждым словом, будто капкан.
Кэрри сидела, не двигаясь.
Мама встала и обошла вокруг стола. Ее трясущиеся руки с полусогнутыми пальцами походили в этот момент на хищные когтистые лапы. На лице — безумная смесь сопереживания и ненависти.
— В чулан! — приказала она. — Немедленно в чулан и молись.
— Нет, мама…
— Парни… Да, теперь и до этого дошло. После первой крови начинаются парни. Как поганые псы, как принюхивающиеся ищейки они идут на запах. Этот запах!
Она развернулась и наотмашь влепила Кэрри пощечину — словно щелкнул
(о боже я так ее теперь боюсь)
в комнате кожаный ремень. Кэрри покачнулась, но все же удержалась на стуле. Отпечаток ладони на щеке, поначалу белый, налился густым красным цветом.
— Вот тебе моя отметина… — Глаза миссис Уайт расширились до предела, и словно остекленели. Она часто, прерывисто дышала и говорила будто сама с собой, в то время как скрюченные пальцы вцепились Кэрри в плечо и подняли ее из-за стола.
— Я все видела. Все знаю. Да уж. Но. Я. Никогда. Этого. Не делала. Только с ним. Потому что. Он. Взял. Меня. Силой… — Она умолкла, и ее взгляд скользнул к потолку.
Кэрри оцепенела от ужаса. Мама вела себя как припадочная — казалось, на нее снизошло какое-то великое откровение, которое вот-вот ее уничтожит.
— Мама…
— В машинах… Да уж, я знаю, где они прибирают тебя к рукам. За городом. В придорожных мотелях… Виски. Этот запах… Они дышат на тебя этим запахом! — Голос ее поднялся до крика. На шее вздулись вены, а запрокинутая голова заходила по кругу, словно ее взгляд искал что-то на потолке.
— Прекрати, мама.
Слова вернули ее в некое туманное подобие действительности. Губы миссис Уайт раскрылись от удивления, и она замерла посреди кухни, будто пытаясь отыскать в этом новом мире что-то старое, знакомое, за что можно уцепиться.
— В чулан, — пробормотала она наконец. — Иди в чулан и молись.
— Нет.
Мама занесла руку для удара.
— Нет!
Рука застыла в воздухе. Мама уставилась на нее, словно не могла поверить, что она все еще там или все еще цела.
Ни с того ни с сего с подставки па столе поднялся противень с пирогом и, метнувшись через всю кухню, врезался в стену рядом с дверью в гостиную. По стене поползли фиолетовые потеки черничного варенья.
— Я иду на бал, мама!
Мамина перевернутая чашка подскочила и, просвистев у нее над ухом, вдребезги разбилась над плитой. Миссис Уайт взвизгнула и рухнула на колени, закрыв лицо руками.
— Дьявольское отродье, — простонала она. — Дьявольское отродье. Сатана…
— Встань, мама.
— Похоть и распущенность, искушение плоти и…
— Встань!
Мама умолкла и встала, все еще держа руки над головой, словно собиралась сдаваться. Губы ее беззвучно шевелились, и Кэрри показалось, что она молится.
— Я не хочу с тобой ссориться, мама, — сказала Кэрри срывающимся голосом и с трудом заставила себя продолжить. — Но я хочу, чтобы ты не мешала мне жить своей жизнью. Твоя… твоя мне не нравится.
Она умолкла, испугавшись собственной смелости. Преступная мысль наконец-то вырвалась наружу, и это было в тысячу раз хуже, чем даже то самое Грязное Слово.
— Ведьма, — прошептала мама. — Недаром сказано в Святой Книге: «Ворожеи не оставляй в живых». Твой отец делал Божью работу и…
— Я не хочу об этом слышать, — заявила Кэрри: когда мама говорила об отце, это всегда действовало на нее угнетающе. — Но я хочу, чтобы ты поняла: отныне у нас все будет по-другому. — Глаза ее блеснули, и она тихо добавила: — Им тоже придется это усвоить.
Мама продолжала бормотать что-то себе под нос.
Кэрри даже не почувствовала удовлетворения: развязка не оправдывала ее ожиданий, и от этого словно ком застрял в горле. Неуютное ощущение тяжести в животе не давало покоя, и она отправилась в подвал за спрятанным там свертком.
Конечно, так лучше, чем сидеть в чулане. Слов нет. Все, что угодно, только не этот чулан с голубым светом и удушливым запахом пота и греховности. Все, что угодно. Абсолютно все.
Она остановилась, прижав сверток к груди, и закрыла глаза, прячась от света тусклой голой лампочки, заросшей паутиной. Конечно же, Томми Росс ее не любит — на этот счет она не обманывалась. Тут, скорее, какая-то странная форма покаяния — понять это было не сложно. И откликнуться, согласиться. Ведь она лучше других понимала, что такое покаяние, — понимала всю свою сознательную жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});