Одноклассники из числа оставшихся в живых также отзываются о нем очень хорошо, и это важно помнить. Событие, которое пресса окрестила «ночью выпускного бала», пережили только двенадцать одноклассников Томми Росса. Не присутствовали на балу в основном непопулярные в своих классах ученики. И если уж даже эти «отверженные» говорят о нем, как о дружелюбном, добродушном парне (многие называли его «славным сукиным сыном»), то гипотезе профессора Джерома наносится существенный удар…
Школьные данные об успеваемости Росса (закон штата не позволяет воспроизвести здесь фотокопии в качестве доказательств) вкупе с воспоминаниями одноклассников и комментариями родственников, соседей, учителей — все это создает образ весьма достойного молодого человека, что плохо согласуется с нарисованной профессором Джеромом картиной. Очевидно, Росс мало обращал внимания на различные высказывания в свой адрес и чувствовал себя достаточно независимым, чтобы пригласить Кэрри на выпускной бал. На фоне всего сказанного Томас Росс — явление довольно редкое в наши дни: молодой человек с развитым общественным сознанием.
Я не буду пытаться сделать из него святого. Этого нет. Но скрупулезное изучение обстоятельств дела убедило меня, что и образ петуха в школьном курятнике, бездумно присоединившегося к добиванию слабой птицы, здесь совсем не годится.
Кэрри лежала
(я ее не боюсь не боюсь не боюсь)
на кровати, закрыв лицо рукой. Суббота на исходе, и если она хочет сшить такое платье, как задумала, нужно начинать завтра — иначе
(я не боюсь ее)
не успеть. Она уже купила материал в магазине «Джонс» в Вестоувере — пугающе-роскошный, тяжелый, бархатистый материал. Цена тоже была пугающая, да и сам магазин с его огромными залами и шикарными дамами, расхаживающими между прилавками с тканями в своих легких весенних нарядах, приводил ее в оцепенение. Совсем другая атмосфера, совсем другой мир, так не похожий на чемберленский «Вулвортс», где она обычно покупала материал.
Ее это напугало, но не остановило. Ведь при желании она могла заставить всех их с криками броситься прочь: падающие манекены, срывающиеся на пол люстры, рулоны тканей, разматывающиеся в воздухе, словно серпантин… Как Самсон в храме, она могла обрушить на их головы смерть и разрушение.
(я не боюсь)
Сверток с материалом лежал теперь спрятанный на верхней полке в подвале, и пора уже было принести его в дом. Сегодня.
Кэрри открыла глаза.
Раз!
Комод поднялся над полом, задрожал и всплыл под самый потолок. Кэрри опустила его на место, затем снова подняла и опустила. Теперь — кровать, вместе с ней самой. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Как на лифте.
И она почти не устала. Так, совсем чуть-чуть. Ее новая способность, едва заметная две недели назад, буйно расцвела. И продолжала развиваться такими темпами, что…
Да, пожалуй, это даже пугало.
А вместе с этой способностью, казалось бы, незваные — как знания о менструальном цикле — скопом налетали воспоминания. Словно рухнула в мозгу какая-то дамба, и хлынули воды этих незнакомых воспоминаний. Туманных, искаженных детским восприятием, но тем не менее совершенно реальных. Картины, дергающиеся на стене; кран, открытый из другого конца комнаты; или тот случай, когда мама попросила ее что-то сделать…
(кэрри закрой окна а то собирается дождь)
…да, и окна с грохотом захлопнулись сразу по всему дому; или когда она издалека открутила на «фольксвагене» мисс Макаферти колпачки, и все четыре колеса тут же спустили; или камни…
(!!!!!!!! нет нет нет нет нет !!!!!!!!)
…но теперь от воспоминания не уйти — как от месячных — и уж оно-то как раз совсем не туманное, нет, только не оно; это событие отпечаталось в памяти предельно ярко и четко, словно изломы молнии на темном небе: маленькая девочка…
(мама не надо мама я не могу не могу дышать мое горло мама я больше не буду подглядывать мама мой язык кровь во рту)
несчастная маленькая девочка…
(крик: ах ты маленькая паскудина я все про тебя знаю и я знаю что надо делать)
несчастная маленькая девочка лежит на пороге в чулан, перед глазами плывут черные звезды, в голове отупляющий приглушенный шум, изо рта высовывается распухший язык, а на горле, в том месте, где ее душила мама, красное ожерелье от сдавливающих шею пальцев, и вот она возвращается, она все ближе, и в правой руке у нее
(я вырежу беспощадно вырежу это зло отвратительную плотскую греховность о я все знаю я выколю тебе глаза)
здоровенный нож, которым папочка Ральф разделывал мясо, лицо искажено злобой, по подбородку стекает слюна, а в другой руке она держит Библию,
(ты никогда больше не увидишь неприкрытый срам)
И вдруг что-то произошло — не «раз», а «РАЗ!!!» — что-то огромное и бесформенное, почти титаническое, словно пробился из земли колоссальный родник энергии, которая не принадлежала ей и никогда больше не будет принадлежать; что-то обрушилось на крышу, и мама закричала, уронив на пол Библию (хорошо!), а затем удар и еще, и вот уже весь дом заходил ходуном, швыряя из угла в угол мебель; мама бросила нож, упала на колени и начала молиться, протягивая руки к потолку и раскачиваясь, а в коридоре в это время со свистом летали стулья, кровати на втором этаже подпрыгивали и опрокидывались, тяжеленный обеденный стол вывалился наполовину в окно, и вдруг мамины глаза, выпученные, безумные, сделались еще больше, и она указала пальцем на Кэрри,
(это все ты дьявольское отродье колдунья исчадье ада это все ты творишь)
и тут упали камни, а мама рухнула на пол без чувств, когда крыша задрожала от ударов, словно от поступи самого Господа.
А затем Кэрри и сама потеряла сознание. И после этого в памяти ничего не осталось. Мама ни разу не заговаривала о том, что произошло. Нож снова лежал в кухонном столе. Чудовищные синяки на шее Кэрри она замотала бинтом, и Кэрри вроде бы даже спрашивала, откуда взялись эти синяки, но мама тогда сжала губы и промолчала. Мало-помалу все забылось. Воспоминания прорывались порой лишь во сне. Картины на стенах больше не плясали. Окна сами не закрывались. Кэрри даже не помнила, что когда-то все это умела. И вспомнила только сейчас.
Обливаясь холодным потом, она лежала на кровати и глядела в потолок.
— Кэрри! Ужинать!
— Спасибо,
(я не боюсь ее)
мама.
Она встала, стянула волосы синей лентой и спустилась вниз.
Из книги «Взорванная тень» (стр. 59).
Насколько заметно проявлялся «дикий талант» Кэрри в детстве и что по этому поводу думала Маргарет Уайт с ее радикальными религиозными убеждениями? Очевидно, мы никогда уже не узнаем точно. Тем не менее, легко предположить, что реакция миссис Уайт была весьма бурной…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});