Читать интересную книгу Золото мистера Дауна - Валерий Смирнов

— Почему гробочитатели? — однажды поинтересовался у грузчика Ванечка, который не встречал такого выражения даже у самого Даля.

Муркет снисходительно посмотрел на школьника и снизошел до литературоведческого эссе:

— Потому что они давно подохли, а вы их читаете.

В отличие от грузчика, менты изо всех сил старались отучить любителей литературы собираться на Староконном. Несмотря на их регулярные старания переть против самого читающего народа на планете, Ваня пополнял свою библиотеку и спасался от облавы в собачьих рядах, трепетно пряча на груди томики Пушкина, Есенина, Маяковского и других классиков. После завершения облавы он шел с Молдаванки на свою Пушкинскую мимо крохотного дворика, где уже вторые сутки никак не могла скончаться свадьба, распевавшая с утра пораньше хорошо поддатыми голосами очередную песню неизвестного автора, чьи книги тоталитарный режим не издавал вместе с некоторыми произведениями самых выдающихся отечественных классиков.

Ванечка не обращал особого внимания на этот явный фольклор, его влекла подлинная литература, в отличие от какой-то «Одесской свадьбы» с ее припевом:

Эх, раз, Зоя,Кому давала стоя?Начальнику конвоя,Не выходя из строя.

Моршанский ускорял шаг, искренне радуясь, что этих плохо поставленных голосов не слышит его мама. И правильно, у мадам Моршанской мог бы приключиться нервный срыв, нехай виолончелистка была даже ближе до народа, чем те декабристы, но поговорка «На бес-птичье и жопа соловей» ее мало бы в чем убедила.

В отличие от очень многих людей, Ванечка Моршанский всего однажды совершил ошибку, несмотря на то, что прочитал много классической литературы, не говоря уже за сказки самых разных народов мира, вплоть до населения острова Ланка. Так, если народная мудрость, кроме пользы, ничего дать не может, то пристрастие к классике иногда имеет шанс вылезти боком, даже если это не стихи Бродского или «Архипелаг ГУЛАГ».

Классная руководительница прекрасно знала: отличнику Моршанскому медведь наступил на ухо еще в утробе матери, но тем не менее она привлекла ученика к концерту художественной самодеятельности. Потому что Ванечка — уже большой мальчик, ему скоро поступать в университет, а через две недели их класс скопом поведут записываться в комсомол. Какой же из Вани выйдет студент, если он не комсомолец, нехай будет при этом отвечать на вопросы экзаменационной комиссии еще лучше, чем это делал в свое время его выдающийся папа? Зато когда Ваня выступит в самодеятельности, а райком комсомола, кроме зачем Ленин написал свою работу «Лев Толстой как зеркало русской революции», спросит, чем еще занимается ученик Моршанский, он честно ответит — участвую в художественной самодеятельности. Что, несомненно, зачтется в его пользу, как это было в прошлом году со второгодником Али-Заде, спутавшим Карла Маркса с Кларой Цеткин.

Дисциплинированный Ванечка подготовил целую литературную программу из стихов, давным-давно выученных наизусть. Учительница сама дала ему добро на чтение Есенина с Пушкиным, но во время генеральной репетиции она почему-то стала так пучить глаза на сцену, словно Ваня зачитывал не этих, согласованных заранее авторов, а каких-то антисоветских паразитов вроде Бродского или Соколова.

Такие вот были учителя периода проклятого застоя, когда говорили одно, думали другое, а делали почти то же, что сегодня. Ваня ей Есенина декламирует: «Мне сегодня хочется очень из окошка луну обосцать» — а училка исполняет вид, с понтом школьнику не хочется всего лишь словами поэта на луну, а уже делается прямо на ее голову. Так у Вани слух далеко не как у того на одно ухо Бетховена, а у училки перекосило рот до такой степени, что слова из него плохо и тихо вылетали наружу. Потому Ваня не без удовольствия продекламировал другие стихи Есенина о природе:

Стая воробушек с криком промчалася,Знать, надоело говно им клевать,А на заборе ворона усралася,Ну и погодка, едрить твою мать!

Так почему-то за это творчество стал отвечать не автор, а исключительно Ваня Моршанский. Учителка с растрепанными чувствами и прической заволокла его всего лишь в кабинет директора, хотя чуть было не решилась накатать за Ванины способности самой Галине Борисовне.

Директор молча и торжественно выслушивал монолог учительницы за Ванины способности, тараща от ужаса глаза на портрет Ленина и барабаня пальцами по статье товарища Щербицкого о задачах коммунистического воспитания в яслях со школами.

После того как классный руководитель выдохся оценивать Ванины увлечения классикой, директор отпустил ее из кабинета и принялся самолично воспитывать ученика Моршанского, поставившего под смертельную угрозу свое участие в рядах комсомола вместе с воспитательным процессом во всем районе.

Через два часа ученик Моршанский вышел из кабинета директора, понуро опустив голову, извинился перед учительницей за Есенина с Пушкиным и отправился домой.

Вот что значит найти до ребенка индивидуальный подход, как пропагандирует не то, что великая партия, но даже какой-то засранный Песталоцци. Директор сперва научил Ваню основным требованиям советской морали, после чего, вместо нарываться на более близкое знакомство с самим академиком Моршанским, педагог с большим удовольствием не только выслушивал декламировавшего классику Ваню, но и сам блеснул некоторыми литературными познаниями, процитировав доселе неведомые даже великим литературоведом Ваней строки Гоголя и того же Есенина: «Не пришла ты ночью, не явилась днем. Думаешь, мы дрочим? Нет, других ебем». В свою очередь, Ваня спросил у директора: не читал ли он последней книги самого великого пушкиноведа Троицкого «Потаенный Пушкин»?

Директор честно признался, что еще не успел, потому как в настоящее время тщательно изучает материалы XXV съезда партии. Это не страшно, успокоил директора Ванечка, ничего нового там нет, тем более сам Александр Сергеевич был донельзя человеком скромным, а потому между написанием этого набившего оскомину «Онегина» и сказок для маленьких детей, откровенно, а главное прозаически-письменно признался: «Слава, еби ее мать, деньги нужны!» В ответ на это директор раскололся, что деньги не самое главное в жизни, а ему не нужны неприятности. И Ване тоже. Так что пусть он перестанет демонстрировать на людях свою начитанность и не сознается, отчего сильно любит Лермонтова, иногда катавшего такую поэзию, рядом с которой тому Баркову нечего делать.

Ваня, твердо усвоив главный жизненный урок, окончательно понял, как вести себя дальше. Ну ее, эту классику, сплошные от нее неприятности, тем более ни один из этих деятелей ничего хорошего от жизни не дождался — тот повесился, тот застрелился, других на дуэлях ухайдохали, ну а кто в тюрьме торчал — так это вообще за счастье. Даже Успенский, не такая уж фигура в сравнении с Есениными-Маяковскими, и то сам себе выписал гонорар бритвой по горлу, не говоря уже о поехавшем Гоголе, которого не успели довезти до дурдома, в отличие от менее значительных писателей.

Вот почему народное творчество продолжало импонировать Ване даже тогда, когда он блестяще закончил университет. Теперь для него было главным найти свою дорогу в жизни, не надеясь на родителей, чьи эстетические вкусы в последнее время стали тускнеть гораздо быстрее обоев под солнечными лучами. Слава Богу, еще в далеком детстве Ваня читал сказки, но, в отличие от своих сверстников, он умел делать правильные выводы.

Мы все читали эти сказки, но какой вам лично толк от того, что Волк не сожрал Красную Шапочку или принц бегал за той Золушкой в кирзовом сапоге при стеклянном ботинке? Он же в конце концов предлагал этой девушке всего лишь руку и сердце, а не разбартеровать ее туфлю на свой сапог.

Ванечку как раз больше интересовал последний вариант, чем всякие счастливые финалы с непременными свадьбами. Стали они жить-поживать да добра наживать, это, конечно, мило. Однако не самое главное. Потому что, если заглянуть в корень почти всех сказок мира, перед нами предстает сплошной лоходром, среди которого прокручивают явные аферы и торговые операции сомнительного свойства исключительно положительные герои, параллельно слегка страдающие за простой народ или царских дочек.

Без кровавых разборок тоже редкая сказка обходится, чего там о былинах вспоминать: мой меч — голова с плеч, но не об этом речь. Подумаешь, боевик, как Иван-царевич без группы захвата разобрался с Кощеем Бессмертным или прочими рэкетирами, кравшими все подряд ради выкупа или с другими мерзкими целями. Зато гораздо интереснее, когда явно положительный герой постоянно бартерует сапоги-скороходы на волшебные дудки, скатерти-самобранки, а в результате товар с двойным наваром к нему возвращается.