Читать интересную книгу Ришелье - Франсуа Блюш

Я, помнится, слышал, что трусость — мать жестокости.

Монтень

Если и был во времена министерства Ришелье персонаж, всегда присутствовавший на переднем плане событий или за их кулисами, то это Гастон Французский (1608–1660), герцог Анжуйский, затем Орлеанский, младший брат Людовика XIII. Он являлся прямым наследником трона вплоть до рождения будущего Людовика XIV в сентябре 1638 года — положение блестящее, но в реальности неудобное и опасное, подвергавшее его всякого рода искушениям, а его нерешительный характер едва ли мог подготовить его к господству. В царствование Генриха III его брат Франсуа, герцог Алансонский, оказался в подобном же положении, но его история не стала поучительной.

Вначале Гастон казался более способным, чем его брат. Он получил «заботливое и весьма религиозное воспитание» (Р. Пиллорже), и его гувернер д’Орнано, сын маршала и сам в будущем маршал, являлся очень достойным человеком. Месье открыто предпочитал его своей матери Марии Медичи, и этот факт не замедлил сказаться на политической истории правления. То, что он был так близок к наследованию королевской власти, повлекло за собой еще более важные последствия. Гастон два раза появился в Ла-Рошели — один раз в 1627 году, второй — в 1628-м, но ни король, ни кардинал не собирались доверять главное командование принцу столь юному и «наиболее легкомысленному из всех людей» (Шале). Почитатели Месье уверяли, что король «не хотел делиться лаврами» с братом. Зато Гастон был окружен ореолом наследника престола. Воспользовавшись этим, он с 1626 года окружает себя друзьями, истинными или ложными, почитателями искренними или фальшивыми, прихлебателями и сотрапезниками (вскоре он заводит себе большой княжеский дом). Вокруг герцога Орлеанского можно встретить самых разнообразных персонажей: неуемную герцогиню де Шеврез, президента Ле Куанье, месье дю Фаржи, герцога де Бельгарда, будущего герцога де Пюилорана, — короче, всех врагов Ришелье.

Некоторые из них компрометируют Месье. Таков случай графа де Монтрезора, его злого гения. Таков и Бурдейль, племянник знаменитого Брантома. При помощи своего кузена Сент-Ибара (Перюсса де Кара), он организует покушение на кардинала-министра. Граф д’Обижу и виконт де Фонтрейль д’Астарак, «знаменитые безумной отвагой и распущенностью своих нравов» (Арлетт Жуана), числятся среди самых мятежных приверженцев Месье и ярых врагов Ришелье. Очевидно, Гастон Французский их слушает, одобряет (за исключением тех случаев, когда они слишком открыто говорят об убийстве их светлейшего врага) и поддерживает volens nolens [72].

Окруженный этими людьми, брат Его Величества часто терял всякую связь с реальностью и забывал свои обязанности. Он был и всегда оставался «оплотом недовольных» (А. Жуана). Началось это в 1626 году — принцу только исполнилось восемнадцать — в год его вынужденной женитьбы на Марии де Бурбон-Монпансье.

Этого брака хотела королева-мать. Герцогиня де Монпансье королевской крови; она самая богатая наследница королевства; брак помешает Гастону вступить в какой-нибудь мезальянс; у Людовика XIII нет наследника, настало время обеспечить будущее королевского престола. Тут же образуется партия «противников брака» Месье (она потянет за собой цепочку злосчастий: арест и смерть маршала д’Орнано, казнь графа де Шале и т. д), вдохновляемая герцогиней де Шеврез, подругой Анны Австрийской. Месье слишком молод. Пусть он остается холостяком. Если король умрет, Гастон наследует ему и женится на своей невестке. Этот прекрасный план содержит, как минимум, два пробела: 1) как объяснить смерть монарха (болезнью или убийством?), 2) пожелает ли королева выйти замуж за своего деверя, этого юношу, которого отец Кондрен считал «вспыльчивым и разнузданным»? Ответ на последний вопрос известен: позднее королева сказала Людовику XIII, что в этом случае «для нее едва ли что-нибудь бы изменилось»!

Поскольку ни один принц не может жениться без согласия короля, план женитьбы Месье представлен Людовику. Как и всегда в подобных случаях, монарх советуется со своим главным министром. Последний отвечает «Рассуждениями по поводу брака Месье», полными тех колебаний и ложных противопоставлений, которые понятны в полной мере лишь богословам. В середине текста, «длинного, запутанного, туманного» (Р. Муснье), кардинал находит способ донести до короля гипотезу о повторном браке королевы, его жены, с Гастоном. Тогда король без колебаний приветствует брак с Монпансье. Во всем этом деле — очень сложном, которое нам пришлось упростить, — Гастон, брат короля, участвует «как заложник, которым манипулируют оба лагеря». Отныне, в случае необходимости или по своему желанию, он будет заложником добровольным.

В 1630 году он окажется — это никого не удивило и не будет удивлять — в числе жертв «Дня одураченных». В тот же год в Эксе народное восстание провозгласит, что оно «связано с Гастоном», так что бедный Гастон часто оказывается «бунтовщиком вопреки самому себе». 30 января Месье покидает двор и удаляется в Орлеан, свой удел. В марте 1631 года он уезжает из Франции в Лотарингию. 30 марта королевское заявление осуждает его поведение. 28 апреля он прибывает в Нанси, радушно принятый герцогом Лотарингским. 30 мая он поспешно публикует «Манифест», открыто враждебный Ришелье, которого он ненавидел с самого начала. Наконец, 15 августа герцог Орлеанский воссоединяется с королевой-матерью в Бельгии.

Овдовев спустя десять месяцев после первого брака и отказавшись в 1629 году от женитьбы на Марии Гонзага, Гастон решает скрепить свою независимость, женившись тайно в Нанси на сестре герцога Лотарингии Маргарите де Водемон (3 января 1632 г.). Папа и кое-кто из католиков сочтут этот союз законным; что будут оспаривать король, кардинал, парламент и ассамблея духовенства. 5 апреля декларация Людовика XIII обвинит пособников Месье и королевы-матери в оскорблении Его Величества. Действительно, в это время Гастон Французский отправился в Лангедок на встречу с герцогом де Монморанси, имея в планах взбудоражить королевство и изгнать кардинала. Результаты не замедлили себя ждать. Вскоре Месье приходится расстаться со своими сторонниками. 29 сентября 1632 года он примиряется с братом, а 30 октября позволяет казнить Монморанси, свою «правую руку». Кое-где в королевстве начинают считать, что Месье бросает своих приверженцев или по крайней мере приносит им несчастье.

Однако потребуется два года, прежде чем Людовик XIII простит своего брата. Это событие будет отмечено королевским заявлением от 16 января 1634 года. Что не помешает Месье заключить 12 мая договор с Испанией (и не в последний раз). Но, несмотря на упорный «диалог глухих», Людовик XIII, столь суровый, когда он того желает, и столь же терпимый к своему младшему брату, подписывает в октябре того же самого 1634 года успокаивающую декларацию: Гастон Французский может вернуться во Францию, но не ко двору, а в свой домен в Блуа. 8 октября брат короля покидает Бельгию.

Возможно, он мог бы наслаждаться вновь обретенным миром (между 1635 и 1638 гг. Франсуа Мансар под его руководством перестраивает замок Блуа), но амьенские заговорщики в середине октября 1636 года подготовили — по их словам, с его благословения — убийство Его Высокопреосвященства. Они не убили своего врага только потому, что, как они сказали, Месье Орлеанский испытал запоздалое раскаяние. В 1638 году королева производит на свет дофина (5 сентября), а затем второго сына (Филиппа Французского, 21 сентября 1640 г.). Заговоры утрачивают свой предлог — династическую необходимость. Месье пора бы это понять, но ничего не меняется. Ему не хватает ума или авторитета; во всяком случае, он не способен удержать своих сторонников. Как бы случайно он принимает участие в попытке захвата власти графом де Суассоном в 1641 году — на самом деле метившего в кардинала. Смерть графа, следующая за капитуляцией его союзника герцога Бульонского, не приносит ему ничего хорошего.

Но самая странная (и наименее простительная) «гастонада» — это его главная, решающая, бесполезная, абсурдная и бесчестная роль в заговоре Сен-Мара в 1642 году. В который уже раз Гастон Французский предает своих союзников, в который раз он открывает все их тайны, в который раз позволяет их казнить без видимого сожаления. И напрасно его сравнивают с королями династии Валуа: Валуа были более рыцарственными и, следовательно, более гуманными и христианскими, чем Месье Орлеанский, сегодня практически реабилитированный. Был даже придуман якобы оправдывающий его поступки некий «долг бунтаря», подлинность и ясность которого остаются весьма сомнительными. Была даже подготовлена доктрина, программа, либеральная для XX века, но не для XVII, и, увы, анахроничная. Быстро позабылось, что Гармодий и Аристогитон, Жак Клеман, Равальяк и Дамьен[73] были или будут названы либералами; позабылось, что Фенелон и Сен-Симон, желчные критики Людовика XIV, были еще более авторитарны, чем объект их критики. Чем больше изображают Гастона Французского добрым, любезным, тонким, воспитанным и либеральным человеком, тем больше его лишают смягчающих вину обстоятельств, которые могли бы извинить многие его преступления, опрометчивые шаги и предательства. За триста лет, увы, не нашлось ни одного слова, способного изменить портрет Месье, нарисованный де Рецем: