Воздух вдруг стал вязким, словно грозовая туча повисла над сосновым холмом. Многим стеснило грудь, стало трудно дышать, у иных зазвенело в ушах или заныли виски. Сахемоти поднял веер, опустил голову, чтобы лицо полностью оказалось в тени, и низким гортанным речитативом заговорил-запел:
— Я — Ветер. Моя сущность — злоба и ярость. Больше всего на свете я люблю пакостить и разрушать…
Мастер вытянул перед собой руку и медленным текучим шагом двинулся по кругу, разрезая веером пространство между кострами.
— Все восемь миллионов духов, мои братья и сестры, видимые и невидимые существа, боятся и ненавидят меня за жестокие шутки. Но никто не смел и слова мне сказать, до того дня, когда я забросил дохлую лошадь с ободранной шкурой на крышу дома, где ткала моя сестра-Солнце. Она оскорбилась и закрылась в пещере, заложив вход каменной дверью. Небо и земля, и мировой океан Тайхео — всё скрылось во мраке. Наступила вечная ночь. Темнота наполнилась голосами миллионов бесов. Они множились, как летние мухи, питаясь людскими страхами.
Терновая Звезда шел плавно, словно медленно летел над землей. Он завершил круг и остановился возле котла.
— Восемь миллионов духов долго умоляли Солнце выйти. Но она даже не ответила им. Тогда они обратились ко мне. «Из-за тебя она покинула мир, — сказали они. — Попроси прощения!» Я долго отказывался, но потом мне на ум пришла отличная шутка. «Просить не буду, — сказал я. — Сестра-Солнце все равно меня не послушает. Лучше я попробую разыграть ее еще раз…»
Теперь лицо актера было обращено прямо к зрителям. Пламя костров окрасило его бледную кожу в адские багровые тона.
— «Соберите хворост и разожгите костры у входа в пещеру, — приказал я. — Принесите большой глиняный горшок. И кричите погромче!»
Сахемоти вдруг как-то незаметно оказался стоящим на днище чугунного котла. Раздался негромкий ритмичный перестук. Актер широко развел руки в стороны и начал вращаться, притопывая — сначала медленно, потом всё быстрее. Только и видно было, как развеваются полы и рукава его вычурного наряда и длинные белые пряди волос. Актер кружился все быстрее и быстрее, превращаясь в огненный вихрь, перестук деревянных подошв превратился в монотонный рокот. Касима, поначалу с любопытством ожидавшая, когда же танцор свалится с котла, сидела бледная, вцепившись обеими руками в края каменной глыбы. Ей казалось, что Терновая Звезда неподвижен, а вращается мир вокруг него. Кружились звезды в небе, кружились сосны и озаренные огнем лица зрительниц, кружились тени — каждая в свою сторону. Костры превратились в две кометы, рассекающие темноту. А Терновая Звезда все танцевал, все усложнял и ускорял ритм. Ритмичный четкий стук деревянных подставок в чугун. Хлопанье, щелканье и шелест веера. Свистящее шипение рассекающей воздух шелковой материи. Оба костра сливаются в один, и на миг на нижней террасе брошенного храма возникает видение — человек, самозабвенно танцующий в вихре пламени. Касима резко вздохнула и прижала руки ко рту.
— Это же солнце! Он танцует… солнце!
Казалось, Терновая Звезда охвачен экстазом, однако он услышал возглас княгини и тут же прекратил танец. Он легко спрыгнул с котла и, даже не пошатнувшись, как ни в чем не бывало, продолжил свой рассказ:
— От грохота моих сандалий задрожала сама темнота. Я танцевал, костры пылали, а восемь миллионов духов кричали в восторге: «Солнце! Солнце!» Наконец моя сестра не выдержала. Удивленная таким весельем во мраке, она приоткрыла каменную дверь своей пещеры и спросила:
— Что за шум?
— Мы радуемся танцу солнца! — ответили ей духи.
— Солнце — это я! — возмущенно ответила она, выглядывая из пещеры в поисках соперницы.
— Не-е-т! — ответил я ей, хватая ее за руку и вытаскивая наружу. — Солнце — это я!
Сахемоти щелкнул веером, складывая его и убирая за пояс, и торжественно закончил:
— Вот так вечная ночь была побеждена, а Солнце обмануто и навсегда возвращено в наш мир!
На террасе воцарилась тишина. Никто не шевельнулся: застывшие взгляды, приоткрытые рты, стиснутые потные кулачки… Всем казалось, что мир все еще вращается вокруг танцующего обманщика-Ветра.
— Ну что, достаточно доказательств? — спросил актер, обращаясь к княгине.
Касима не ответила. Она как завороженная неподвижно смотрела в глаза Сахемоти, в которых отражались догорающие костры.
Наконец Кагеру, с каменным лицом наблюдавший за выступлением, встал и несколько раз хлопнул в ладоши, чтобы прогнать наваждение. Напряженная тишина была нарушена. По его примеру в толпе раздались разрозненные хлопки, затем вздохи, перешептывание, шелест платьев… и вот наконец один за другим, сливаясь в хор, зазвучали восторженные возгласы.
— Нет слов! Никогда не видела ничего подобного!
— Потрясающе!
— Божественно!
— Какая необычная история! Это тоже народная легенда?
— Какой искусный танец!
Мастер Терновая Звезда, окруженный дамами, раскланивался и отнекивался.
— Дамы, это всего лишь простенький неумелый танец и забытая деревенская сказка. Прошу проявить снисходительность к моему скромному таланту…
— Вы превзошли мои ожидания, — тихо сказала ему Касима, отведя в сторону. — И даже слегка напугали. Вы не поверите, но мне показалось, что я все это уже когда-то слышала… или видела.
— Во сне? — с невинным видом предположил Сахемоти.
— Ох, не знаю. Зато теперь я наверняка не усну целую ночь, буду вспоминать…
— Таково действие истинного искусства, — улыбаясь, ответил актер.
И снова княгиня не поняла, дерзит он или просто говорит, что думает. Но теперь ее это совершенно не озаботило. Она и сама не могла сказать, чем ее так разволновало это коротенькое и, в общем-то, незамысловатое представление. Всю обратную дорогу перед ее глазами стоял Терновая Звезда, танцующий среди пламени и сам похожий на пламя, а в ушах звучал его низкий голос.
Глава 8. Приятные воспоминания ночью у моря
— Наконец-то они все отсюда убрались! — заявил Анук, сладко потягиваясь. — Я уж думал, что княгиня никогда не угомонится. Клянусь, она бы проторчала здесь всю ночь, если бы не взвыли ее служанки. Ну что, старший брат, поздравляю — ты еще далеко не всё забыл и растерял. Танец был превосходен, пение — и того лучше. А уж видение, которое ты под конец наслал на зрителей…
— Да оставь. Поразмялся, не более того.
— Не прибедняйся. Кстати, поверни осьминога со своей стороны — подгорает…
Луна посеребрила волны и прибрежные дюны. Гора Омаэ была почти невидима в темноте, нависая где-то слева скрипучей, шелестящей громадой. На расчищенной площадке — не там, где происходило представление, а ниже, прямо на песке, — тлел небольшой костер, над которым Анук жарил на острых прутиках мидии и кусочки только что пойманного осьминога.