На кровати, полуприкрытая тонкой простыней, лежала пони. Наверняка, это была кобылка, судя по клокам длинных, свалявшихся волос, лежавших на подушке вокруг ее головы. Искаженная гримасой боли мордочка блестела от пота, тонкие высохшие ноги, лежавшие поверх простыни, подрагивали и сгибались в приступах боли. Подернутые мутной дымкой, полуприкрытые глаза тускло блестели в свете ночника, словно глаза свежего трупа. Тяжелый запах, тонкой струйкой просачивавшийся в коридор, мощной волной ударил в нос, стоило мне только приблизиться к кровати. Сладковато-тошный, этот запах был мне знаком.
«Рак. Терминальная стадия. Не помочь».
Ее голова и шея по-прежнему оставались в тени, даже когда я подошел к ней вплотную. Окно на другом конце комнаты открывалось простым поворотом ручки, но я, с болезненно-профессиональным любопытством, приблизился к ее постели. Не каждый день увидишь умирающего от рака пони… С каждым шагом я все яснее слышал настороживший меня странный звук – похожий на влажное чавканье мокрого песка, он явно исходил от изголовья кровати больной.
Подойдя к кровати, я приблизился к мордочке пони… и тот час отшатнулся. Запах гнили и разложения ударил в нос с такой силой, что я надолго закашлялся и принялся растирать слезившиеся глаза. В расступившихся тенях я увидел страдающую пони. Это действительно была она – светло-серая пегаска, тяжело двигавшая по простыне маленькими облысевшими крылышками. Своим видом напоминая ощипанные куриные крылья, культяшки слабо двигались по простыне, оставляя на ней остатки серых перьев, которые, закручиваясь, спадали с кровати на пол. Так вот откуда взялось ощущение легкого похрустывания под копытами – я шел по устилавшим пол палаты выпавшим перьям. Почему-то эта мысль отозвалась грустью в моей душе, и я вновь приблизился к пегаске.
Мое внимание привлекли тени, окружавшие ее изголовье. Даже в рассеянном свете ночника, они, казалось, только сгущались, не позволяя увидеть изголовье кровати, на котором неподвижно покоилась голова пегаски. Обойдя больную, я так и не понял, что же отбрасывало такую странную тень. Ходя вокруг кровати и разглядывая эту странную аномалию, я заметил, что в комнате стало гораздо светлее – полная луна, вся в черных щербинках кратеров, выглянула из-за разошедшихся туч. Лучи зыбкого лунного света медленно поползли по палате, постепенно выхватывая из полумрака кровать с беспокойно ворочавшейся на ней пони. То скрываясь за тучами, то выныривая из них вновь, луна, наконец, вскарабкалась на ночной небосклон, и свет её полностью осветил комнату.
С моих глаз словно сдернули тёмные очки – столь неожиданным и резким был этот переход. В серебрившемся свете луны я мог ясно видеть, что же происходило в этой палате, и увиденное заставило меня содрогнуться от ужаса. На залитом лунном свете кровати судорожно металась лысая пегаска. На ее голове, оплетя черными жирными отростками мордочку пони, восседало нечто. Странное создание, похожее на жирный, лоснящийся мешок, запустило толстые шлангообразные конечности в ноздри и уши поняшки, крепко удерживаясь с их помощью на ее затылке. Периодически, эти щупальца начинали гнусно пульсировать до тех пор, пока тугой холмик не прокатывался под шкурой каждого из щупалец, доставляя что-то от пони к этому существу. Бедняжка начинала метаться по постели, ее рот открывался в бесплодных рвотных позывах, глаза широко раскрывались и зрачки, до того косившие в разные стороны, сходились к самой переносице. Наконец, каждое из щупалец доносило до паразита порцию его «еды», и поняша облегченно откидывалась на подушки, стараясь не двигать головой. Мерзкий запах усиливался, и существо начинало удовлетворенно ерзать по голове больной, издавая тот настороживший меня влажный шорох.
«Ах ты ж с-с-сука!»
Не отдавая себе отчета о происходящем, я бросился вперед и обхватил копытами голову пони. Она слабо трепыхнулась, когда черные щупальца попытались плотнее обернуться вокруг ее головы – паразит явно не собирался сдаваться без боя. Но было поздно – стремительными, отработанными движениями я завел копыта между головой пегаски и петлями черных щупалец. «Словно тройной прием Сафара. Только вверх ногами» – подумал я – «Копыта к углу нижней челюсти… Наверх… Заводим под щупальца… Передвигаем к глазам… И вуаля!». Щупальца, прижавшиеся к моим копытам в попытке поглубже залезть в ноздри пегаски, были мерзкими не только на вид – теперь, когда они касались моих передних ног, я с содроганием ощущал пробегающие по шерсти тысячи песчинок, словно тварь состояла из мокрого, черного песка… Или порошка.
«И эта hren' оттуда же? Да что у них тут, naher, творится-то?!»
Изогнувшись, я забросил сначала одну, а затем и вторую ногу на кровать, полностью сев на живот пони. Рвотные позывы пегаски возобновились, но с этим я ничего не мог поделать, и сосредоточился на более важной задаче. Медленно, плавно, я принялся разводить копыта в стороны, вытягивая сочащиеся гноем щупальца из носа пегаски. Мерзкий запах усиливался с каждым вышедшим сантиметром черных отростков и гной, белесыми пульсирующими струйками вытекавший из носа и рта, заливал грудь тяжело бьющейся кобылки. Ее глаза бешено вращались в глазницах, то расходясь, то концентрируясь на мне в немой мольбе о пощаде, и под конец, когда последние миллиметры извивающихся кончиков выскальзывали из ее носа – у пегаски прорезался голос…
Вздохнув, я вытер о занавеску перепачканные копыта, и принялся за работу. Мне предстоял долгий труд.
Приткнувшись на банкетке, в углу палаты, я держал тощее, истощенное болью и рвотой тело пегаски, укрыв ее своим огромным, выросшим за эти беспокойные дни крылом. Она поместилась под него целиком, лишь голова, с подоткнутым под подбородок полотенцем, покоилась на моей передней ноге. Я тихонько поглаживал кожу на ее затылке, разглаживая мокнущие складки, оставшиеся после контакта с телом паразита и прислушивался к ее мерному, ставшему спокойным дыханию. Измученная кобылка спала, крепко вцепившись в мое копыто. На мои глаза наворачивались слезы при мысли о том, что пришлось вынести этой бедняжке, пожираемой заживо отвратительным существом. На столике возле банкетки я заметил картинку в забавной цветастой рамочке – серая пегаска с песочного цвета волосами обнимала маленькую серую пони с миниатюрным рогом на лбу. Фраза «Мама, поправляйся!», выведенная разноцветными карандашами в углу рисунка, не оставляла сомнений в личности, лежавшей под моим крылом.
«Ah ti j ebaniy ti nahuy!» – ошарашено подумал я, рассматривая поочередно то картинку, то лежащую рядом со мной пони – «Это что же, Дэрпи?! Так вот откуда у нее это расходящееся косоглазие и легкая yebanutost' действий. Сотни uyebanov требовали, что бы из сериала убрали забавную пегаску, а оказалось, что они травили инвалида? Ну s-suki…». Я крепко прижал поняшу к себе и еще долго лежал в полной темноте, тихо поглаживая ее голову. Труп растоптанного к ebenyam паразита рассыпался черным порошком, оставив после себя лишь лужу гноя, поэтому я не опасался за себя, а теперь – и за нее. Вскоре задремал и я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});