Читать интересную книгу Новая эра. Часть первая - Наум Вайман

22.3. Утром за завтраком чернявая Ифат спросила:

– Что ж вы не пошли вчера в ночной клуб? Было очень мило. Ципи (дамочка) нарядилась в бедуинку…

Я сослался на усталость. «Кроме того, – говорю, – книжка была интересная».

– Да? Какая же?

– «Ницше и христианство», – сказал я высокомерно. И добил ее:

– Ясперса. Был такой философ.

Она уважительно покачала головой. Спросила:

– А чем вы занимаетесь?

– Как вам сказать… Вроде как писатель, да. Звучит громко, но так оно и есть.

Она проявила еще большую заинтересованность. А когда я признался, что пишу о Христе, потребовала разъяснений и подробностей. В автобусе мы сели рядом (мама косилась с явным беспокойством), и я вдохновенно предался любимому занятию: распускать хвост перед случайной бабой. Оказалось, что Ифат тоже не лаптем щи хлебает: студентка, учит философию в Иерусалимском университете, мы увлеклись разговором, не слушали объяснений и не замечали дороги. Благо туман был густейший, автобус полз в направлении крепости Монтрояль. Первоначально намеченный маршрут на Крак де Моав, разбойное гнездо Рено де Шатильона, отменили голосованием, народ боялся, что останется мало времени на Петру. Я оказал слабое сопротивление, мол, именно из-за Шатильона и поездку затеял, а мне объяснили, что крепость Шубак, она же Монтрояль, «красивее» и лучше сохранилась. Наш иорданский гид даже пытался рассказать, какой плохой человек был Рено де Шатильон, караваны грабил, плевал на все и всех, «бед гай», а я ему: «ай лайк ит». Бунт на корабле поднял Одед, который оказался еще и левачком в придачу, говорил мне, что верит нашим генералам, которые хотят отдать Голаны, потому что «они там кровь проливали», а я ему про Петэна рассказывал, как он за Францию кровь проливал, а потом отдал ее Гитлеру. Но тут я его поддержал: ему не нравилось, что мы уклонились от плана, мол, он заплатил за Крак. Его успокоили, а я тоже не стал скандал поднимать, уступил им Крак, но разозлился. И все свое вдохновение злобы излил на бедную Ифат, мол, евреи не воины, отсюда и Катастрофа, да-да, именно евреи виноваты в Катастрофе, а не немцы, она говорит: получается у вас, что женщина виновата, в том, что ее насилуют? «Быть женщиной, как и быть евреем, это уже провокация. А быть привлекательным и слабым – провокация вдвойне. Слабость – это провокация и вина. Человек обречен сражаться». Я был в ударе, рассказывал ей о самураях, о том, что быть воином не противоречит утонченности, и дело тут не в воинственности, а в самоотверженности. Она сказала, что это эстетизация смерти. «Конечно, конечно! – соглашаюсь. – Это же вызов смерти! А победить смерть можно только полюбив ее!» Девушка была «готова». Мамаша даже подошла и пожаловалась, что дочка ее бросила. Та ласково, как больную, ее успокоила. Вдруг автобус остановился, и мы вышли в туман, из которого торчала небольшая пожелтевшая колонна. Оказалось, что тут кусок римской дороги, причем двухполосной! Так странно: посреди пустыни – следы великой цивилизации, двухполосная каменная дорога с желобками-рельсами для телег…

Спросил у Ифат, нет ли у нее знакомых в литературном мире. Хочу, мол, книгу свою на иврите издать. Обещала разузнать.

Когда подъехали к крепости, туман чуть рассеялся, но еще висел в долинах внизу, и крепость выростала из него, как огромный щербатый гриб… Туман цеплялся за голые ветви редких деревьев, и грубые каменные скиты напомнили зимние пейзажи старика Брейгеля.

Опять разозлили всякие рассуждения объяснялки о том, что крестоносцы строили крепости для своих коммерческих шашней и угнетали местное население. Да посмотрите, говорю (круглые башни вставали из тумана, и крепость вместе с горой будто плыла гигантским кораблем вдоль ущелий), разве такое воздвигнешь ради шашней?! Тут дух завоеваний, тяжба с неизведанным! «А вам не жалко тех бедняг, которые тут камни тоскали и умирали?» – спросила сердобольная Ципи. Да все, говорю, умирают, рабы и господа, а вот это остается. Попытался перевести ей (спор шел на весь автобус) «рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить» «великого поэта Мандельштама», но про Мандельштама в автобусе никто не слыхал, а «молчание рабов» возмутило Ципи до глубины души (надо было ее все-таки пригласить в мою огромную спальню). «Значит права личности уважать не обязательно?» – язвительно подхватил Одед ее возмущение. Ну все, думаю, опять записали меня в фашисты.

На обратном пути еще лаялись за Косово и Чечню. Одед этот в Америке живет, работает в лаборатории Белла. Такой преуспевающий транзистор.

Петра была тайной набатеев – город, вырубленный в скалах. Идешь долгим, узким ущельем, вокруг сдвигаются щербатые, выветренные горы в черных дырах пещер, они обступают тебя как сказочные чудища, и вдруг, внезапным освобожденьем, ущелье кончается, выводит на площадь с огромным эллинистским храмом, выбитым в красной горе. Села хаадом20.

Толпы туристов. Старые тайны нынче хорошо продаются…

23.3. От Ф: Как съездил? Петру видел?

Мне трудно представить, переключиться, что завтра уезжаю, вся в буднях и заботах. Так глубоко нырнула, что и не вынырнуть, кажется. Купила Юнга «Алхимия и философия», и оставила в книжном проспекты своих лекций, вдруг кого заинтересует.

Все пропахло весной, здорово и тревожно.

А как сын в армии?

Петра – тайна, засиженная мухами-туристами

Сильнейшее впечатление – Герат. Почти целый античный город, заложенный еще Александром Македонским. Руины моста через овраг ведут в никуда, в однообразную тесноту-мельтешню плоских арабских крыш.

Да, весна…

Сын жалуется на безделье – не дают им повоевать (слава Богу). Настроение нормальное.

Хочу надеяться, что по возвращению увидимся.

Позвонил Р. Рассказал о путешествии

– Я очень рада что ты позвонил. Неожиданно. Я уж как-то и не жду теперь…

24.3. Жена утром щебечет:

– Я позавчера, когда к курицам пошла (на работе), а там у нас кошки, их от мышей держат, так одна кошка, огромная такая, вдруг стала так ластиться, я прям поразилась, об ногу терлась, хвост трубой, я ее погладила, так она от меня не отходила…

– Кот, наверное.

– Может быть. Такой ласковый, я прям поразилась. Я вообще кошек никогда не любила. У нас была в детстве кошка, она однажды взбесилась, залезала по занавескам под потолок, порвала занавески, и сидела там орала, ее потом в старую сумку запихнули и отвезли на вокзал, а она через день вернулась…

Ходили на японский балет, «Санкай Джуку». Игры света и тьмы, странная музыка. Большие стеклянные круги-тарелки, висящие на тонких тросах. Когда их покачивают, летают блики. Танцоры лежат на них, сворачиваясь и разворачиваясь, как цветы. Фиксирован каждый момент движения. Скульптурность. В европейском балете прыгают, бегают, крутятся, летают, а здесь – медленно плывут. Балет не движения, а жеста. Что характерно. Да, еще живой кролик, подсвеченный, в чаше на высокой ножке. Этакий дзен-кролик.

Но слишком много повторяющихся приемов. Как, например, раскрытые рты. Иногда кажется скучным, но все равно хочется смотреть еще и еще. Завораживает.

25.3. Случайно наткнулся на свое имя в каком-то невнятном сетевом разговоре, судя по всему, двух литераторов:

Цырлин: 16 Sep 1999 (12:34:39)

Торин, Вы, что ли, считаете, что если в произведении нет детективного сюжета, всяких хохомчек (типа назойливого сравнения сотрудников с карасями и щуками) надуманых эпизодов итд – то это уже не литература, а всего лишь журналистика?

Материал отчасти интересный, но его надо, тсказать, уметь преподнести

Мне, знаете, что понравилось из прочитанного в последнее время? Наум Вайман, Описание жизни в Израиле середины 90х в форме дневника. Эпизоды из жизни (от быта до политики), параллельно этому – рассуждения автора. Читать достаточно интересно, хотя интриги как таковой нет, а Израиль меня лично интересует заметно меньше, чем, допустим США. (Не говоря уж об общественной позиции автора – нечто вроде израильского Эдички Лимонова. Этакий ебарь-патриот (я конечно извиняюсь). Тоска по древним принципам, разрушаемым злыми либералами в сочетании с неразборчивостью в личной жизни. Думаю, что когда автор очень старается быть увлекательным, забавным, остроумным и т.п., то результат обычно получается прямо противоположным

Торин: 16 Sep 1999 (21:20:21) Цырлину:

Щель обетованья я читал, но писать в таком стиле желания нет. Хотя в Израиле жил 3 года и многое видел. Все люди разные. И восприятие у них разное. И потом, «Кризис» уже написан, к этой теме вернусь вряд-ли.

Левон: я не о любви-нелюбви, я просто не воспринимаю напыщенную одиозность Бараша как профессионализм, хоть Вы меня укусите: