показалось, свою ровесницу по имени Тамара, и закрутился у меня курортный роман.
Тамара тоже была блондинкой, на первое свидание я решил, что будет уместным прийти с цветами. Выбирая букет, понял, что это будет выглядеть пафосно, и купил одну розу. Тамара явно не ожидала такой галантности, поэтому быстро сообразила, что с ней делать: устроила какое-то шутливое гадание по розе, как по ромашке. Когда она оборвала в процессе гадания с розы все лепестки и выкинула её в урну, я понял, что заморачивать себе впредь голову излишней куртуазностью не стоит. Мы побродили по городу, когда это наскучило, обратился к ней с вопросом: «Слушай, а где мы бы могли с тобой поворковать, поуютней?» – Тамара взяла меня нежной, но крепкой рукой и повела на пляж, где мы поднялись на второй этаж солярия, место было козырное, но, увы, занято, тогда мы двинулись вдоль берега, выискивая местечко для уединения. Метров через сто наткнулись на какой-то ведомственный, огороженный стальным забором пляжик, это было то, что нужно. Забор пляжа уходил в море метров на двадцать, и я предложил своей избраннице разоблачиться и зайти со стороны моря. Но Тамаре влезать в воду не захотелось, и она предложила, не заморачиваясь, просто перелезть через забор, что мы осуществили. Зайдя чуть вглубь, подальше от возможных любопытных глаз, мы сдвинули два топчана. Когда тебе семнадцать лет и ты наедине с юной, красивой девушкой, думать некогда, да и, наверно, незачем, действуй, пока есть возможность. Главное, чтобы не мешали, но нам кто-то явно мешал, оглядевшись, я увидел, что из-за раздевалки, находящейся метрах семи от нас, на нас глядит какая-то рожа. Я вскочил с нашего ложа и, подскочив к нашему соглядатаю поближе, с удивлением узрел замшелого старикана – сторожа, который явно коротал время своего дежурства, наблюдая за влюблёнными парочками. Старик удивился моей реакции, махнул в мою сторону рукой и сказал: «Ты чего, парень, давай, давай», – явно не собираясь покидать своего наблюдательного пункта. Что поделаешь, он был в своём праве, это ж его работа, наблюдать за порядком, вот он и наблюдал. У меня такой поворот дела как-то отбил охоту продолжать свидание, я сказал Тамаре: «Собираемся, пойдём отсюда». Мы перелезли через забор, послонялись ещё по городу, я проводил её до дома, еле различимому в темноте, к дому было пристроено дощатое строение, напоминающее русские сени, мы чмокнулись на прощание, и я двинул домой.
Тамара жила на диаметрально противоположной стороне города, в районе, сплошь застроенном одноэтажными, по виду глинобитными домами, выкрашенными в белый цвет. Я представлял только примерное направление, в котором мне надо было идти. Южные ночи безлунные, темень – глаз коли, фонари только на перекрёстках, да и то не на всех. Я плутал, как в лабиринте, попадал в тупики, возвращался назад, пока на одной улице не увидел метрах в ста впереди белую мужскую рубашку, владелец которой двигался в правильном, как мне казалось, направлении. Мужик шёл ходко, уверенно, явно знал дорогу. Я пристроился к нему в кильватер, в метрах пятидесяти, и погнал. Через какое-то время мужик прибавил ходу, я тоже поднажал, ещё минут через пять белая рубашка стала стремительно удаляться, я понял, что он рванул бегом, мне не оставалась ничего, как мчаться за ним во весь опор. На бегу меня пробила ржачка, я понял, что он бежит от меня, считая, что я преследую его неспроста. А что, ночь тёмная, самая пора деревянной иглой кому-нибудь воротник пришить, но впереди уже показалась освещённая улица, от которой я хорошо знал дорогу к дому. Я сбавил ход, пошёл спокойно, наслаждаясь чудесной южной ночью. Дойдя до улицы, огляделся, надеялся увидеть своего сталкера, но его и след простыл. Жаль, хотелось отблагодарить.
Мы встречались с Томой, гуляли по городу, ходили в кино, иногда заходили в бар на набережной, выпивали по бокалу чего-нибудь слабоградусного, болтали о том о сём, затем я провожал её до дома и мы расставались. Однажды она назначила довольно позднее время встречи, мы зашли в бар, она выпила коктейль, я водочки, погуляли по набережной, по городу, стемнело. Дошли до её дома, у подъезда или сеней она сказала: «Подожди, я переоденусь и выйду, только дай слово, что не будешь приставать». Я, конечно, дал. Минут через пять показалась Тома в короткой ночной рубашке, она протянула мне руку и шепнула: давай сюда, я шагнул в подъезд за ней, а там темень непроглядная, в центре было несколько еле различимых ступенек, справа от которых, в глубине подъезда, была высокая как бы скамья, которую я не увидел, а нащупал, скорее, это было продолжение подиума, на который вели ступени. Томка уселась на эту сидушку, её одежда предоставляла мне такие необыкновенные возможности, но она же взяла с меня слово. Когда жар наших объятий потребовал эскалации действий, Тома жарко прошептала мне в ухо, касаясь его языком: «Какой-то ты сегодня несмелый». Я ответил с недоумением: «Ты ж просила не приставать». Она покрутила своей белокурой головкой и прошептала: «Глупыш, первый раз такого вижу. И кто ж нам верит, когда мы это просим?» – И тут я почувствовал, что чьи-то ловкие пальчики шустро расстёгивают мои брюки, и понял, что нахожусь в уверенных умелых руках, и полностью отдался в эти нежные, сильные и умелые длани.
Часа через полтора наше кипящее общение было прервано чьим-то мужским испуганным голосом: «Кто здесь?» Тамарка бодро ответила: «Это я, дядь Коля, проходи». В подъезд вошёл мужчина, шёл сторожко, боясь оступиться или наткнуться на ступени, ворчал: «Томка, бл…га, опять лампу выкрутила, только с парнями щупаться по углам». – «Да лан, дядь Коль, иди уже». – Дядя Коля явно свидание наше обломал, через полчаса Тамарка решительно меня отстранила и сказала: «Пойду, боюсь, козёл старый мать разбудит, припрётся с фонарём, а тут ты со спущенными штанами». Она прыснула, соскочила с сидушки, чмокнула меня, сказала «завтра там же» и усвистала вверх по лестнице. В темноте она ориентировалась гораздо лучше, чем дядя Коля.
На следующей встрече Тамарка подарила мне свою фотографию с надписью: «Алечке от Тамары». Мы гуляли, она была очень разговорчива, рассказывала мне интересные истории из своей жизни, о том, как она училась в школе, когда закончила её, как и когда начала заниматься плаванием, о том, как у неё пошли первые менструации, когда она была на представлении в цирке в белой юбке. Я внимал, не пытаясь вникнуть в трагизм положения девушки, попавшей в такую ситуацию. Она спросила, сколько мне лет, я гордо соврал: «Девятнадцать», – прибавив себе пару