двум юным пылким сердцам. Ещё классик заметил, что влюблённые часов не наблюдают, а может, и не соблюдают, впрочем, неважно, давно это было. В общем, мы ввалились на территорию техникума, встали перед корпусом, который мы не так давно покидали через окно второго этажа, и, как два сохатых по весне, затрубили, призывно выкликивая имена своих дам. Минут через пять к нам подошёл какой-то мужик азиатской наружности, в хорошем костюме, белой рубашке и галстуке, и вежливо поинтересовался на безукоризненном русском языке, что нам надо. В о всех отношениях это было не его собачье дело, но мы, как люди слава богу интеллигентные, ответили, что у нас тут бабы живут и они нужны нам немедленно. Мужик стал нести какую-то байду, что никого из студентов здесь нет, сейчас проживают совсем другие люди и что этим людям надо выспаться, а мы им мешаем, нет, ну реально напрашивался козёл. Рассказ его показался нам неубедительным, и мы попросили его нам больше не мешать, что мы уже видим, что в ночи призывно загорелись окна наших подруг. А то, что в милицейском протоколе потом написали, что мы, используя ненормативную лексику, грозили ему вдобавок намять глаз, то это оговор. Мужик откатился, но через пару минут появился другой. Тоже азиатской наружности, ростом метра два, может быть, чуть выше и в ширину примерно такой же, в тренировочном костюме. Этот оказался грубияном и сказал нам, чтобы мы валили немедленно вон. Это нам, в нашем районе, в нашей заповедной зоне. Такого оскорбления мы снести не могли, и Колян, подпрыгнув, попытался зарядить ему в глаз, но верзила оказался увёртливым. Увернувшись от удара, он одной рукой схватил Коляна, а другой стал насаживать ему куда придётся. Я, держа в левой руке гитару, правой со всей силы двинул сзади по почкам, но эта дубина даже не отреагировала. Да и когда я бил по корпусу, было ощущение, что я бью по наполненной дубовой бочке. Попытался забежать сбоку, но он глазастый, гад, просто отмахивался рукой от меня, как от мышонка. Делать нечего, Коляна надо было выручать, я схватил гитару за гриф, инструмент жалко, но Коляна надо было выручать, и со всей дури засадил мужику по голове и частично спине. Тут он бросил Кольку и повернулся ко мне, сгрёб меня за шиворот и стал лупить ладонью по физиономии. Ручища у него была такая, что после первого удара в голове и ушах звон стоял, как на благовест, вдобавок, ему на подмогу подоспело три-четыре таких же фигуры, только росточками чуток пониже, лупить нас не стали, а просто выкинули за ворота.
Полученная трёпка мозгов нам не добавила. Не исключено, из-за того, что отлупили нас аккуратно, можно сказать, с любовью. Носы не раскровенили, явных синяков не было, правда, рожи слегка стали распухать, но честь наша пацанская явно была задета, огребли практически у себя дома от каких-то косоглазых. Да где это видано? В итоге мы решили действовать немедленно и наказать эту зарвавшуюся косоглазую свору. Как это сделать, было понятно – поднимать всех районных пацанов. На почве наказания пришлых все старые тёрки и междоусобица, как правило, отступают. И мы двинули по дворам, но увы. То ли позднее время, то ли стечение обстоятельств, но везде царила тишина, ни звона гитар, ни весёлого гогота парней и девчачьего визга, пустота. Пробежав полрайона, мы с трудом собрали кодлу человек в двадцать, причём каких-то в основном сопляков лет четырнадцати-пятнадцати. Правда, задорных, готовых подорваться на любой базар, но что с них будет толку в серьёзной драке. Но деваться было некуда, не позорно же сливаться, и мы снова двинулись в техникум. Однако по приходу нас уже ждали. Как только мы втянулись в ворота, из дверей здания неспешно вышли и встали цепочкой где-то полтора десятка рослых, мощных парней. Стояли красиво, скрестив тяжёлые, могучие руки на груди, не обращая на нас никакого внимания. Тренировочные костюмы обтягивали могучие торсы, в спокойных раскосых глазах не отражалось никаких эмоций. Малышня наша моментально сникла. Здоровенного нашего обидчика не было видно, наверное, струхнул, увидев, какая силища ввалилась в ворота. Из дверей здания вышел тот самый мужик в классном прикиде, который пытался втолковать нам в первый визит, что дев наших в общаге нет. Осмотрев, прибывшую разношерстую компанию, он подошёл ко мне с Колюней и вежливо попросил зайти в общагу на переговоры. Мы вошли в вестибюль и увидели стол, за которым сидело три или четыре человека азиатской наружности, все в таких же тёмных безупречных костюмах, белых рубашках и галстуках, возрастом за сорок-пятьдесят лет. Мы подошли к столу, и сидевший в центре сказал: «Ребята, вы поймите, к вам в гости приехали, практически ваши ровесники, а вы встречаете их так негостеприимно». Он что-то говорил ещё в этом же ключе о дружбе между народами и интернационализме, но Колюню вдруг понесло. Видно, от осознания, что ничего мы тут реально поменять не сможем и так и уйдём восвояси с битыми рожами, Колька тоже начал витийствовать. Активно жестикулируя, он стал объяснять сидящим за столом, что все проживающие в наших южных республиках просто реальные козлы, что нормальных людей там нет по определению и что их всех необходимо уничтожать, не разбирая пола и возраста. Такой оборот дела явно показался нашим визави интересным, они с любопытством слушали излияния Коляна, иногда многозначительно поглядывая друг на друга. К счастью для нас, долго наслаждаться Колькиным красноречием им не пришлось, во дворе застучал милицейский «Урал». Два мента вошли в комнату, молча подошли к нам, взяли нас под руки и повели на выход. Во дворе было пусто. Мелюзга наша, слава богу, прыснула по кустам при первых звуках милицейского мотоцикла. Нас двоих воткнули в коляску, и мы потихоньку потарахтели до восемьдесят пятого отделения милиции. По прибытии записали наши имена, фамилии и адреса, после чего сунули нас в камеру, сказав: «Сидите пока, разбираться с вами утром будут».
Камера наша представляла собой небольшую комнатёнку, всю площадь которой занимал деревянный настил высотой сантиметров тридцать от пола, над потолком было зарешеченное малюсенькое окошко. Слева от входа спал, свернувшись клубком и уткнувшись лицом в стенку, какой-то мужик. Мы уселись на настил и стали обсуждать минувшие события. Через некоторое время сокамерник наш проснулся и велел нам заткнуться, дабы не мешать ему спать. Исполнить его желание было нам невмочь, поскольку случившееся с нами жгло нас, но говорить мы стали чуток потише. Однако сокамерника нашего это не устроило, и он