и тревога. Он хотел потребовать объяснений, почему Илиас не присмотрел за ней получше, хотел знать, куда он смотрел, хотел пригрозить покончить с ним, если найдет ее в каком-либо ином состоянии, кроме первозданного.
Но он знал Илиаса, и теперь он знал Персефону.
Прекрасная, дерзкая Персефона.
Она была не из тех, кто подчиняется, особенно когда ей приказывают.
— Я буду там через несколько секунд, — ответил Аид и повесил трубку.
Наступил момент тишины, когда Аид боролся с каждым демоном внутри себя. Этот страх был иррациональным, но он сказал ему кое-что важное.
Если Судьба действительно заберет ее, мир не выживет.
Через мгновение он поднял глаза, наблюдая за белыми коровами, и заговорил.
— Я надеялся не торопиться, выбирая только лучших из вас, чтобы присоединиться ко мне в моем царстве, но, похоже, у меня нет времени.
Когда Аид исчез, исчезла и каждая корова на лугу.
Глава XI
Игра страха и ярости
Как только ноги Аида коснулись земли Подземного Мира, он почувствовал Персефону. Ее присутствие в его царстве было как бы продолжением его самого. Она давила ему на грудь так же тяжело, как и нить, соединявшая их.
Он снова телепортировался и появился на Полях Скорби, где росли побеги белых гладиолусов и орхидей. Когда-то эти Поля были для тех, кто умер из-за неразделенной любови. Это было одно из решений, принятых Аидом в начале своего правления, и родилось из его гнева на Судьбу. Если ему не суждено любить, то он накажет тех, кто умер из-за этого. С тех пор он отправил души, которые когда-то жили здесь, в другие части Подземного мира, позволив полю оставаться красиво озелененным, поскольку это был вид, которым наслаждались души по пути на Поле Суда.
В нескольких футах от того места, где он появился, на берегу Стикса лежала Персефона. Он попытался впитать эту сцену сквозь свой гнев — Персефона лежала на спине, ее волосы были мокрыми, и она была покрыта золотым плащом Гермеса, тонкий металлический материал прилипал к ее влажному телу. Гермес склонился над ней; его губы изогнулись в улыбке. Он явно интересовался Персефоной, и он наблюдал, как бог постукивал по губам, говорил и заставлял Персефону смеяться.
Именно тогда Аид решил прервать их.
Он послал взрыв силы в сторону бога, который пролетел половину Подземного мира. Тем не менее, Аид нахмурился, когда Гермес приземлился не так далеко, как он надеялся, но удар его тела о землю был достаточно удовлетворительным.
Аид направился к Персефоне, которая встала и повернулась, вытянув шею, чтобы встретиться с ним взглядом. Она сдвинула плащ Гермеса так, чтобы он накинулся ей на плечи, открывая платье, в котором она была в его клубе, — тонкое серебряное платье с вырезом, который открывал изгиб ее груди. Теперь, когда она была влажной, оно прилипло к ним, подчеркивая пики ее твердых сосков.
Чертовы Судьбы, подумал Аид, когда огонь прожег дорожку вниз по его груди прямо к паху.
— Почему ты это сделал? — потребовала Персефона.
Бог нахмурился, сжав челюсти. Он не мог сказать, было ли это сделано для того, чтобы подавить свою реакцию на ее тело или из-за того, что она злилась на Гермеса.
— Ты испытываешь мое терпение, богиня, и мою благосклонность, — ответил он.
— Так ты богиня!
Гермес восторженно закричал, несмотря на то, что выползал из ямы, образовавшейся в результате удара его тела.
Персефона прищурила глаза, и Аид понял, что ему удалось только еще больше расстроить ее, выставив на всеобщее обозрение.
— Он сохранит твою тайну, или окажется в Тартаре, — пообещал Аид, доводя свою точку зрения до конца, свирепо глядя на Бога Обмана, который теперь приближался, отряхивая грязь со своего лица. Аиду было забавно видеть бога в смятении, поскольку он гордился своей внешностью, как и многие боги.
— Знаешь, Аид, не все должно быть угрозой. Ты мог бы попробовать время от времени просить — точно так же, как мог бы попросить меня отойти от своей богини, вместо того, чтобы бросать меня полпути через Подземный мир.
— Я не его богиня! А ты!
Тон Персефоны был полон презрения, когда она поднялась на ноги. Аид прищурился, не в силах выразить словами, как сильно он ненавидел, когда с ним разговаривали подобным образом в присутствии другого Олимпийца, особенно Гермеса.
— Ты мог бы быть с ним повежливее. Он действительно спас меня от твоей реки!
— Тебе не пришлось бы спасаться от моей реки, если бы ты дождалась меня!
— Верно, потому что ты был занят другими делами. Что бы это ни значило.
Она закатила глаза. Она… ревновала? Аид задумался.
— Принести тебе словарь?
Когда Аид услышал радостный смех Гермеса, он повернулся к богу.
— Почему ты все еще здесь?
Как только слова сорвались с его губ, Персефона покачнулась. Не раздумывая, он потянулся к ней, обхватив за талию, и был удивлен, когда откуда-то из глубины ее горла вырвался резкий стон.
Боль. Ей больно.
— Что случилось?
Он не привык к поднимающейся внутри него истерии; это было похоже на то, как будто что-то чужеродное вспарывало его кожу.
— Я упала на лестнице. Кажется, я… — Он наблюдал, как она сделала глубокий вдох, поморщившись. — Кажется, я ушибла ребра.
Аид мог бы лучше всего описать то, что он чувствовал, как злость, но это было нечто большее. Он ненавидел то, что ей причинили боль в его царстве. Это вызывало у него тошноту, разочарование, заставляло чувствовать, что он потерял контроль. Он был удивлен, заметив, что взгляд Персефоны смягчился, и через мгновение она прошептала: — Все в порядке. Я в порядке.
За исключением того, что это было не так. Она была на грани обморока в его объятиях.
— У нее также довольно неприятная рана на плече, — добавил Гермес.
То же самое чувство потери контроля поглотило его, и оно было тяжелым, как будто его бросили в брезентовую яму. Он почувствовал, как его челюсть сжалась до такой степени, что зубы могли расколоться, затем он поднял ее на руки так нежно, как только мог, несмотря на хаос внутри него.
— Куда мы идём?
— В мой дворец, — сказал он.
Если бы он мог исцелить ее, по крайней мере, он мог бы восстановить какую-то власть над ситуацией, и она была бы в безопасности.
Он перенес их в свою спальню, и когда он посмотрел на нее сверху вниз, она открыла глаза. На мгновение она казалась рассеянной.
— Ты в порядке? — спросил Аид, и она встретила его пристальный взгляд.
Когда она кивнула, он