Пусть выкручивается.
Кругом жевали, разговаривали. Бритоголовый парень с золотой цепью на шее обучал девицу обращению с палочками. До чего противны эти выскочки из темных подворотен. А вот совсем другое. Семья – бабушка, дедушка, муж с женой и девочка лет восьми. Чинно едят. Несколько смен с десертом. Отличные вина. Выложат долларов триста. Одеты неброско, но после обеда сядут во что-то солидное, возможно с шофером. Сначала отвезут бабушку и дедушку в хорошую трехкомнатную квартиру в сталинском доме, потом к себе – в элитную новостройку.
Созерцание себе подобных, как уже не раз бывало, подействовало бодряще. И он может так же, с женой, дочерью в ресторан, в отпуск в дальние страны. Времени нет, но ведь все равно может. И может выбрать кухню подороже. Купить удобный, не мнущийся костюм. Дочери мобильный последней модели. Пойти к дорогому врачу. Да и попросту не считать денег до зарплаты. Не унижаться, выпрашивая у бывшего приятеля работу. Это и есть, друг мой, свобода.
И еще свобода делать дело, поворачиваться, принимать решения. Свобода не быть пешкой.
И чего он, собственно, вскинулся на бедолагу? Может, Коля Лебедев позавидовал ему по-простому, хотел уязвить, может, и впрямь вообразил себя провидцем. Разницы никакой. Как можно сердиться на человека, с которым ни в чем не пересекаешься? Сидит Коля на бережке с удочкой, пьет дрянную водку – и счастлив. А сам он давно разучился получать удовольствие от простого сидения у реки. В прошлом году возил на природу американцев, у которых надо было сбить цену на органическую косметику. И сбил! Вот это было счастье! И разве оно понятно Коле?
Чудак! Порчу вздумал с него снимать. Опасность почуял. Так в их сумасшедшей стране черная печать на каждом лбу, торчащем над толпой.
Он уже почти любил Колю. Как точку отсчета, сверяясь с которой начинаешь больше ценить собственную жизнь. И когда расклеившийся Коля показался, наконец, из туалета, по-родственному довел его до машины. У офиса заботливо поручил шоферу посадить на такси или частника до дома. И денег на дорогу дал с избытком – чтобы хватило до Колиного Подмосковья.
Горделивое сознание, что ты не Коля Лебедев и никогда им не будешь. Начало шестого. Скоро домой и в аэропорт. Вечером деловая встреча. Ресторан и стриптиз.
Дверь в офис заперта. Хорошо. Открывает секретарша. Лицо настороженно-приветливое. Какое у шефа настроение? Расслабься, дурочка, не трону. Мы им еще покажем!
– Андрей Андреевич! Все ушли домой. Только что. Дима на презентацию поехал. Остались я и охранник. Тут факс пришел – от немцев. Я его Диме отдала. А вам опять письмо какое-то странное. Кто сейчас письма пишет? А вам уже второе за неделю. И эти факсы пустые. Три на этой, два на прошлой.
Потом говорила про охранника. Что не решается сам просить. У его жены день рождения, хотел бы уйти пораньше. И если Андрей Андреевич после аэропорта в офис не вернется, то нельзя ли его сейчас отпустить? Из туалета показался охранник, проверяющий ширинку. Смотрел выжидательно.
Обычный конверт с березками. Давно уже необычный, покупаемый разве что старушками в почтовых отделениях. Адрес и фамилия написаны вкривь и вкось. Наняли какого-нибудь таджика-дворника. Без обратного адреса. А факсы с почты посылают.
Не слушая секретаршу, прошел к себе в кабинет, медленно, плотно, упираясь глазами в конверт, закрыл дверь. Сел и замер. Что теперь? Отмахнуться, открыть? Черт, мобильный отключен! Заныло сердце: как там дома? Судя по штемпелю, письмо отправлено неделю назад, из Москвы. Почтовики работают, как при царе Горохе. Если внутри что-то срочное, то уже поздно или почти поздно. Нет, волноваться нечего. Ошибка, глупая шутка. Коля Лебедев подстраховался? А первое письмо? Оно было в конверте с новогодней еловой веткой, несмотря на разгар лета. Чепуха! Или все же… На стук секретарши ответил уже совсем не добрым голосом.
А ей не хотелось верить, что шефа опять обуяла злоба. Храбро напомнила о просьбе охранника. В ответ – ледяное молчание и каменный взгляд. Может, дело именно в треклятом охраннике?
– Андрей Андреевич! Я вас прекрасно понимаю. Работает всего месяц, а уже такие претензии. Он, знаете, несколько раз недовольство выражал. Что вы вечером уезжаете, потом на часик возвращаетесь, а он один сидит, непонятно кого охраняет. Говорит, когда ночной сторож приходит, зачем ему еще оставаться. Но мы все перерабатываем. День рождения жены не повод.
Бог мой, все равно сидит мрачный. И что он на всех кидается? Хватит унижаться. Она повернулась к двери и вдруг подумала: да ведь ему плохо! Тут что-то… Ведь раньше таким не был. Почки? Обострение? Тут не обижаться, а пожалеть надо.
– Вы меня простите, пожалуйста. Но мне кажется… У вас неприятности. Если я могу чем-то помочь… Я всегда… Что-то со здоровьем? Ой, боже мой! Это, наверное, те парни, жуткие… Ох, как я тогда испугалась… К нам сроду такие не приходили. Илья Моисеевич перед уходом на что-то намекал. – Она всплеснула руками, будто уже услышав подтверждение. – Я чувствовала, чувствовала! Ах, ну зачем?! Сейчас такое опасное время. Никому нельзя доверять. А вы так неосторожно…
Первое чувство – гадливости от перекошенного лица. Сразу представилась заплаканная жена. «Что ты за человек! Почему со мной не посоветовался? Чего тебе не хватает? Все тебе мало. О нас ты подумал? Все, хватит, выпутывайся, как можешь, но без меня и Марины».
Конечно! И эта знала все наперед! Как и миллионы других знатоков, все предвидевших и теперь ждущих, вытянув шеи: еще чуть-чуть, сейчас! Все, кто, увидев по телевизору очередную кровь в лифте или на асфальте, довольно откидываются на спинку дивана. «Ага, голубчик, попался-таки! И поделом. Не высовывайся, не заносись. Нет, ребята, уж лучше так, как мы, – полегонечку, потихонечку». Как сладко у чужой могилы возлюбить опостылевшую простоту собственной жизни!
Как же он их всех ненавидел – тех, кто не мог и не хотел ему помочь.
Опустив голову, выдавил:
– Езжай домой. И охраннику скажи – может к жене отправляться.
Ушла с обидой или облегчением – не видел и не желал видеть.
Пора ехать за женой и дочерью. Спокойно-обреченно включил мобильный. Тот сразу загудел, сообщая о пропущенных звонках. Спокойно-безнадежно надорвал конверт. Как и в прошлый раз – сложенный вчетверо белый лист бумаги. Ни буковки, ни закорючки. Белая бесконечность. Конец.
Прошлой весной к нему зашел Витя Королев. Учился старше курсом, в институте их пути не пересекались. Года три назад, случайно оказавшись в одной гостинице в Берлине, обрадовались друг другу почти как родные,