– Надо ей поесть, – сказал Боря. Он хотел утереть рукой пот со лба, но, подумав, остановился.
Алеша сказал:
– Пока не надо.
– Она уже поела, – грустно сказал Андрюша.
Боря, Володя и Ванечка уселись на землю, облокотившись на контейнер. Боря достал из кармана сигареты, чиркнул зажигалкой, закурил.
– О, а можно? – спросил Ванечка.
– Ну да, – сказал Боря. – На, держи.
– Хорошо, а то я обычно только бычки докуриваю.
– За бомжами? – спросил Боря.
– Вот ты глупый такой, бомжи всегда до фильтра докуривают.
Володя засмеялся:
– Нет бы спорт, здоровье! Во хулиганы!
Андрюша поглаживал пальцем белого щенка. Мы с Алешей переглянулись.
Я сказал:
– Твои знания оказались нам очень полезны.
– Спасибо, – сказал Алеша. Он сделал пару несмелых шагов и подошел ко мне.
– Мы живем в первом корпусе, – снова сказал Алеша. – Мой папа – солдат, а наша с Ванечкой мама тоже здесь отдыхает.
– Это здорово, – сказал я.
– А вы, наверное, те дети-солдаты, да? Я видел, как вы в столовую ходили. У вас красные платки.
– Галстуки, – сказал я.
– Извини.
– Да, – сказал я. – Мы – пионеры.
Боря сказал:
– Всем ребятам примеры.
Он глубоко затянулся и выпустил дым. Собака недовольно фыркнула.
– Не фырчи, помогали тебе, потерпишь теперь. Во бабы, а? Все им не так.
Ванечка сказал:
– Ой вы, бедняжки.
– Это еще почему? – спросил я.
У Ванечки были очень ясные, яркие зеленые глаза, взгляд казался почти светящимся, как у ночного зверька.
– Потому что, – сказал Ванечка. Он докурил сигарету быстро, буквально в две затяжки. – Потому что вас отправят на скотобойню.
Он странно говорил, сильно давил на звук «а», и всюду его вставлял, где должно было быть «о», а еще иногда скрежетал зубами.
– Эмаль сдерешь, – сказал я. – Будет больно жевать. Почему ты говоришь – скотобойня?
– Ну просто скотобойня. А ты не знаешь ничего. Собака такая счастливая. Чудо.
И правда, подумал я, мы только что наблюдали чудо рождения жизни. Это грязно, кроваво, но в то же время удивительно. Мне совершенно не понравилось, однако я впечатлился.
– Интересно, женщина, когда рожает, так же дышит? – спросил Андрюша.
– Не знаю, дрочер, не знаю. Эй, Иван, так что за скотобойни?
Ванечка пожал плечами, погладил собаку, в зубах у него все еще была недокуренная сигарета.
– Не хочу вас расстраивать.
Алеша сказал:
– Да ты ведь точно и не знаешь. Это городская легенда.
– Легенда, – сказал Ванечка. – Но я все знаю точно с самого рождения.
– Дурачок у тебя старший брат? – спросил Боря. – У меня тоже.
Володя дал ему подзатыльник.
Я смотрел на собаку.
– Надо дать ей имя, – сказал я.
– У нее имя уже есть. Найда ей имя, – сказал Ванечка.
Найда вылизывала своих щенков, и меня это очень тронуло. Они были совсем еще маленькие. Все живое стремится к любви, и мне это долго казалось странным, а теперь вдруг перестало таковым казаться.
Ванечка сказал:
– Скотобойни – это где убивают петухов, вы что, не знаете?
– Нет, – сказал я. – На скотобойнях убивают скот. Свиней, коров. А птиц убивают на птицефабриках.
– Да уж, – сказал Боря. – Поверь мне, Ваня, у нас с брательником бабка и дед на скотобойне работают. У меня пушка есть оттуда, я покажу.
Но Ванечка не слушал ни меня, ни Борю. Он сказал:
– Петушков.
Алеша сказал Ванечке:
– Хватит.
– Петушочков.
Андрюша сказал:
– А ты потом расскажешь нам про скотобойни?
– Если добудете творогу для Найды, – сказал Ванечка и шмыгнул носом.
Мы, конечно, пошли добывать творог для Найды, но вовсе не для того, чтобы узнать какую-то глупую городскую легенду.
Запись 16: СКАТАБОЙНИ
АРЛЕН ПАПРАСИЛ МИНЯ НАПЕСАТЬ О СКАТАБОЙНЯХ. РАСКАЗЫВАЮ О СКАТАБОЙНЯХ. НИЧИГО НЕТ СТРАШНЕЕ ЧЕМ СКАТАБОЙНИ. СКАТАБОЙНИ САМАЕ СТРАШНАЕ. КАГДА ЧИЛАВЕК БАЛЕЕТ ЛЮДИ ИС ЧЕРНЫХ МАШИН ЕГО НЕ УБИВАЮТ А ТОЛЬКА УВОЗЯТ НА СКАТАБОЙНЮ. ТАМ ЕМУ ВСЕ ВРЕМЯ ВЫРИЗАЮТ ОРГАНЫ И ОТПРАВЛЯЮТ В КОСМАС ДЛЯ КАСМИЧЕСКИХ ЛЮДЕЙ И ШТОБЫ ДЕЛАТЬ БИОТОПЛИВА. А ОРГАНЫ ВСЕМ ПОДХОДЯТ ПАТАМУ ШТА ОНИ ВАЛШЕБНЫЕ. ЕСЛИ ЧИЛАВЕК НИ САШЕЛ С УМА ОН МОЖИТ СРАЖАТЬСЯ НА БОЛЬШИХ КАСМИЧЕСКИХ КАРАБЛЯХ И ДРУГИХ ПЛАНЕТАХ. А ЕСЛИ ЧИЛАВЕК САШЕЛ С УМА ТО ЕГО ВСЕВРЕМЯ ПАТРАШАТ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А КАГДА ЧИЛАВЕК МОЖИТ СРАЖАТЬСЯ ТО ОН ВСЕ РАВНО СУПАВОЙ НАБОР ДЛЯ КАСМИЧЕСКИХ ЛЮДЕЙ ШТОБЫ НИКТО НИ УМИРАЛ.
ЧИЛАВЕК ОТ ЭТАГА УСТАЕТ И УМИРАЕТ.
НА БАЛЬШИХ ФАБРИКАХ ПАТРАШАТ СУМАШЕДШИХ ЛЮДЕЙ АНИ КРИЧАТ НУ И КТО СУМАСШЕДШИЙ?
ПАКА.
Запись 17: Набережная
Я так устал, и всё в огнях.
Не могу заснуть, а когда пытаюсь, то огней становится еще больше.
Андрюша посоветовал мне записать свои мысли, если запишу – успокою себя и так засну. Надо спать, я уже долго не спал. Но мне сейчас так хорошо!
Максим Сергеевич действительно повел нас на набережную, и вечер получился совсем чудесный, очень особенный.
Жаль, конечно, что с нами не пошли Ванечка и Алеша. Мне показалось, что мы можем подружиться. В любом случае, теперь мы будем навещать Найду и обязательно пообщаемся еще.
Набережная на самом деле оказалась такой красивой, я почему-то (хотя теперь сам не понимаю, почему) совсем этого не ожидал. Все было залито рыжими огнями, с моря дул свежий ветер, а с неба уставились на нас низко висящие, яркие звезды. Целиком и полностью весь мир сиял.
Пахло не только морем, а еще и всякой вкусной едой. То и дело нам встречались красивые фонтаны с морской водой. Продавали мороженое, и Максим Сергеевич купил его нам.
Вот что мы получили:
Я: Эскимо.
Андрюша: Фруктовый лед, апельсиновый.
Боря: Пломбир в вафле.
Володя: Рожок шоколадный.
Фира: Шербет.
Валя: Мороженое-елочка.
Какое же оно было вкусное, мороженое, вкуснее, чем дома! Я не очень хорошо отношусь к потреблению, но потребление мороженого мне нравится. А Фире и Вале купили в специальном магазине эфирные масла: розовое, лавандовое и чайного дерева. И два глиняных кулончика (они как маленькие амфоры), куда эти масла нужно капать, и они будут пахнуть. У Фиры теперь есть красный кулончик с желтыми пятнами, а у Вали – синий с одним большим зеленым пятном посередине.
Я искал варенье из роз для мамы, но пока что его не нашел.
Володя сказал:
– А если девчонкам можно всякие пахучки покупать, можно мне серебряный перстень, как у авторитета?
– Нет, – сказал Максим Сергеевич. – Могу тебе купить ракушку. Хочешь?
– Да я таких сколько угодно найду на пляже.
Зато Максим Сергеевич (не без корыстного умысла) разрешил нам пострелять в тире. Мы, конечно, выиграли всех трех красивых кукол и одного крокодила. Крокодила решено было оставить в нашей мальчишечьей комнате, кукол отдали девочкам, только одна осталась бесхозной, причем самая красивая, потому что ее не смогли поделить.
Потом мы катались на колесе обозрения, и я видел город с высоты птичьего полета. Ветер гудел у меня в ушах, он поднялся сильный и бил прямо в лицо. Боря свесился вниз и плюнул в толпу. Я на него, конечно, нажаловался Максиму Сергеевичу, а Максим Сергеевич сказал:
– Я бы и сам с радостью так сделал, жаль, я уже взрослый.
Я сказал:
– Что-то вы больно нас балуете и щадите.
– Только ты, Жданов, не любишь, когда тебя балуют и щадят.
Потом мы покатались на цепочных каруселях, и Боря так раскачивался, что его откинуло назад и он ударил меня железной перекладиной прямо по коленям. Не знаю, специально он или нет. Говорит, что все вышло случайно, но я ему не верю.
Колени у меня потом сильно болели, и сейчас болят, а еще на них огромные синяки.
Но какой же был полет. На цепочной карусели не то, что на колесе обозрения. Цепочка натягивается, и кажется, тебя ничто не держит, и звезды, и море, все очень близко, и в животе так пусто, а потом пустота доходит до самого сердца.