«Вот те раз, – изумилась Софья Лукинична. – Дура дурой, а какой доходец! Если с каждого в очереди по сотне, за несколько месяцев и на сережки, и на диадемку с перстеньком можно набрать!»
– И что нам делать, родненькая? – как только Марфуша дар приняла, купчиха плюхнулась перед ней на колени. Дочка ее, такая же толстозадая и белолицая, как мать, брезгливо оглядев пол, осталась стоять.
Марфуша теребила четки.
– Что нам, грешным, делать? – завывала купчиха.
Софье Лукиничне из-за криков никак не удавалось встрять, спросить пустосвятку[22], куда Андрей Артемьевич подевался. Она цыкнула на купчиху:
– Тсс! Не верещи в моем доме!
Марфуша, испугавшись Лаевской, молчала, и купчиха бросилась за советом к Софье Лукиничне:
– Матушка! Подскажи тогда ты! Аристарх Захарьевич…
– Да слышала уже! – заорала Лаевская. – Тебе к майорше надо. В дом напротив. По картам всю правду скажет!
– Ой, спасибо, матушка! – купчиха бухнулась на колени перед ней и попыталась поймать подол платья, чтобы поцеловать. Марфуша, услышав про майоршу, вскочила, вытащила из-под подушки грязную тряпицу, бросила купчихе. Та поймала, развернула и запричитала:
– Кружевная! Кружевная! На колени, Танюшка! Счастливым будет брак!
– Так он водку жрет! Ведрами! – басом возразила доченька.
– Зато миллионщик! На колени, дура!
Марфуша многозначительно изрекла:
– Водку просим – воду пьем, воду просим – водку пьем!
– Слышишь, что блаженная говорит? – закричала купчиха дочери.
– Слышу! Только не пойму, – недоуменно пробасила невеста.
– Пить не бросит, но пьянеть больше не будет! – пояснила мать. – На колени! Благодари!
– Я, собственно, Марфуша, к тебе по делу! – наконец встряла Лаевская. – Не знаешь ли, где Андрей Артемьевич?
– Андрей-воробей, не гоняй голубей! – запела Марфуша.
– Тьфу, дура!
Покрутив пальцем у виска, Софья Лукинична выскочила из комнаты и, поднимаясь по лестнице, почувствовала, что утомилась. «Пошлю-ка я Дуньку на поиски, – решила. – Не барское это дело – по лестницам шастать».
Но на втором этаже в коридоре наткнулась на Кислицына.
– Доброе утро, Софья Лукинична!
«Первый человек мне сегодня обрадовался!» – подумала Лаевская и схватила Матвея Никифоровича за руку. Идти, опираясь на нее, было намного легче.
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Матвей Никифорович! А почему в шинельке? Гулять собрались?
– На службу спешу, Софья Лукинична!
– Бедный вы, бедный! – сочувственно прижалась к нему Лаевская. Кислицын развел руками, мол, такова судьба. – Ужасно, наверное, быть бедным? Таскаться в присутствие, жениться на бледных поганках…
Матвей Никифорович от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Софья Лукинична остановилась и хлопнула его по спине – субтильный Кислицын еле на ногах удержался. Откашлявшись, промямлил:
– Ничего не попишешь. Планида такая!
– Планиду можно изменить! Хотите, я возьму вас под свое покровительство? Как сыр в масле у меня будете! – Кислицын тоже был кандидатом в Адамы, списывать его со счетов Софья Лукинична не собиралась. Когда еще доктор с визитом заявится? А Кислицын вот он, под рукой!
– Это для меня огромная честь, – уклончиво ответил Матвей Никифорович.
– Конечно, огромная! А кстати, случайно не знаете, где мой муженек ошивается?
– Он, кажется, с Филиппом Остапычем беседует…
– С кем? – не поняла Лаевская. Кроме покойного Фрола, Дуняши и Никанорыча, никого из слуг по именам не знала.
– Со швейцаром… – Кислицын удивился: трудно войти в дом и не заметить Филиппа Остапыча. Высок, крепок, живота и лишних подбородков, несмотря на солидный возраст, не имеет, спина прямая, волосы седые, но густые, щеки в мелких шрамах. Услужлив Филипп Остапыч, но с достоинством, никогда не лебезит, не торопится суетно. В доме недавно, но уже на особом положении. Самому Андрею Артемьевичу приглянулся! Героической судьбы человек!
Царствие Александра Благословенного мирным не назовешь – врагов у России много (почитай, все соседи), вот и воевали без продыху. И везде Филипп Остапыч! Аустерлиц, Смоленск, Бородино, Ватерлоо… Всех полководцев повидал, во всех сражениях дрался! Частенько захаживал Андрей Артемьевич в швейцарскую – трубочку выкурить да рассказы солдатские послушать. Собственная-то служба Лаевского чересчур мирно протекла! Переживал из-за этого Андрей Артемьевич: вроде генерал, а пороха не нюхал, все кровь лили, а он сено покупал.
– Со швейцаром?! Мой муж точит лясы со швейцаром?! – Софья Лукинична встала как вкопанная.
– Да! – подтвердил Кислицын.
– Ужас! И после этого меня считают сумасшедшей! – возмутилась Лаевская и устремилась к цели.
В швейцарской витал аромат хорошего табака. Андрей Артемьевич наслаждался своей пеньковой носогрейкой, Филипп Остапович посасывал глиняный чубук:
– А вот Лютцен[23] сначала объявили победой. Витгенштейну[24] цацку дали…
– Андрея Первозванного, – подтвердил Андрей Артемьевич. – А Милорадовичу[25] графство пожаловали.
– Михал Андреичу за дело. Он отступление прикрывал. А Витгенштейна этого я бы самолично повесил! Тоже мне главнокомандующий! В палатке всю битву просидел, дрожал как цуцик, к нему за распоряжениями, а он молчит. Ждал, что императоры скажут.
– А ты откуда знаешь? – удивился Андрей Артемьевич.
– Слыхал… В сражении видно, кто чего стоит. Эх, жаль – чуть-чуть Кутузов до Лютцена не дожил![26]
Андрей Артемьевич покачал головой: «Зря мы солдат считаем серой скотинкой, в происходящем они разбираются не хуже нас».
Приятная беседа была бесцеремонно прервана Софьей Лукиничной:
– Ах, вот вы где! А я обыскалась. Хорошо, Матвей Никифорович подсказал!
Кислицын виновато кивнул Лаевскому. Швейцар, не торопясь, отложил чубук, подошел к тяжелым, мореного дуба дверям, распахнул их, уточнив у Кислицына:
– На службу, Матвей Никифорович?
Тот махнул рукой:
– Куда же еще…
– Посмотрите-ка внимательно, Андрей Артемьевич! Чего на мне не хватает? – Софья Лукинична крутилась перед мужем и так и сяк, но тот только хлопал подслеповатыми глазами. Всего вроде в избытке!
– Да все на месте, Софушка!
– Может, люди подскажут?
Лаевская посмотрела на вернувшегося швейцара, затем на казачка Пантелейку.
Тому поначалу тяжело жилось в господском доме. Все казачком помыкали, каждый норовил угостить затрещиной. Но все переменилось в тот счастливый день, когда прежний швейцар ни с того ни с сего взял расчет. Филипп Остапыч сразу казачка полюбил и взял под опеку. Пантелейка даже жить к нему в швейцарскую перебрался. Причина этой внезапной любви была всем понятна – у солдата когда-то свой сыночек имелся, да от болезни преставился.
– Ну, почему все молчат? Неужели не видно, чего не хватает! – продолжала вертеться Лаевская.
– Шубы? – предположил Пантелейка.
– Болван! – скривилась Софья Лукинична. – Впрочем, неси шубу! – Если удастся денег выпросить, сразу к Брейтфусу решила ехать.
– Сей момент, барыня! – вскочил Филипп Остапович. Шуба у Лаевской тяжелая, не донесет малец.
– Ладно! – сжалилась Софья Лукинична. – Посмотри, Андрей Артемьевич, что у меня в ушах!
– Кажется, сережки! – ответствовал муж.
– Это не сережки, это черт знает что! Над вами, Андрей Артемьевич, смеются! Миллионщик, а жена в опалах ходит. Новые серьги купить надобно!
– Сколько? – покорно поинтересовался несчастный супруг.
Лаевская придвинулась к мужу, шепнула на ушко.
– Нет, нет! – замахал рукой Лаевский. – И не мечтай! Таких денег нет!
– Ну, так продай что-нибудь! Деревушку или село!
Пантелейка испугался: вдруг и его продадут?
– Софья! Давай обсудим это завтра! – строго сказал Андрей Артемьевич.
– Завтра сережками не отделаешься, я к ним диадему потребую.
С улицы позвонил колокольчик. Софья Лукинична выглянула и радостно сообщила мужу:
– Если доживешь! Не по твою ли душу гробовщик?
У Андрея Артемьевича задрожали коленки. Старик очень боялся смерти! Что будет с семьей, если он раньше Софушки помрет?
– Ваша шуба, барыня! – Филипп Остапович встряхнул перед хозяйкой тяжелыми песцами. Лаевская вспомнила про майоршу, к которой направила глупую купчиху. Раз за кольцом не судьба ехать, почему бы к гадалке не сходить?
– Прикажете карету заложить?
– Прогуляюсь! – решила Лаевская. Недалеко идти. Дом майорши напротив через Фонтанку!
Швейцар открыл дверь. Маленький человечек в черной шинели посторонился, почтительно поклонившись:
– Как здоровье, Софья Лукинична?
– Твоих внуков переживу! – бросила она ему на ходу.
Человечек бочком протиснулся вовнутрь.
– Господин Лаевский дома-с?
– Чем обязан, Петр Петрович? – спросил с ужасом Андрей Артемьевич.
– Я к сыну вашему! Барон Баумгартен вчера гроб изволили заказать. А сегодня они изволили этот мир покинуть.