– Вот ты и попалась! – Ольга наконец повернула голову, и хищница с наслаждением заметила испуг в ее глазах.
– Добрый день, Софья Лукинична! – поздоровалась девушка, кладя на стол листок и конверт.
– Письма, значит, чужие читаем? Куда не надо нос суем? – вместо приветствия прошипела Лаевская.
Ольга попыталась улыбнуться:
– Что вы! Я стол Андрея Артемьевича разбираю, вдруг что-то важное завалялось? – Лаевская приближалась к ней с блуждающей улыбкой, от которой девушке становилось все больше и больше не по себе. – Помните, вчера письмо графини Кобылиной нашлось?
Софья Лукинична подошла вплотную и уперла руки в бока. Ольга попыталась отступить назад, но уперлась в стол. Хозяйка придвинулась вплотную и мощной грудью толкнула Змееву в плечо. Насладившись ужасом в глазах жертвы, Софья Лукинична процедила:
– Всем этим бумагам место в камине!
– Что вы, Софья Лукинична! Я только что собственноручную записку государя нашла. Хотите поглядеть?
– Сам-то где?
– Государь?
– Дурой не прикидывайся!
– Андрей Артемьевич? – снова попыталась улыбнуться Ольга. – Я его попросила удалиться на часок. Ведь не даст ничего разобрать!
– Любишь его? – грозно спросила Лаевская, и бледное лицо девушки моментально стало багровым. – Сама знаю! Любишь!
Ольга закрыла глаза. Если никто сейчас в комнату не войдет, она погибла! Но Софья Лукинична внезапно сменила тон на задушевный:
– А я тебя понимаю! – Софья Лукинична неожиданно раскрыла объятия и больно стиснула худенькое тело. – Я же тебе как мать! И люблю как родную! Собственной-то доченьки Бог не дал!
– А Полина? – обомлела Ольга.
– Ты не знаешь? Полина не моя! Моя дочка мертвой родилась! – Лаевская отодвинулась от Змеевой, чтобы вытащить платочек. – А Андрей Артемьевич так хотел дочь, что в ту же ночь взял подкидыша из Воспитательного дома. И я ее как родную воспитывала! А она… она меня ненавидит!
– Что вы! Что вы! Успокойтесь! Не плачьте! Полина вас очень любит!
– Добрая ты, Оля! – Софья Лукинична вмиг успокоилась и утерла слезы. – Дурного не замечаешь. Полина всех ненавидит. Всех! Знаешь, что она про тебя говорит?
– Нет! – прошептала Змеева.
– Она тебя батюшкиной подстилкой называет! – Против желания глаза девушки увлажнились. Софья Лукинична промокнула их своим платочком. – Но я… – Лаевская снова заключила Ольгу в объятия, – я тебя ни в чем не виню! И счастья вам с Андрюшенькой желаю! Ты, доченька, уж прости, я часто бываю к тебе несправедлива! Но пойми и меня! Муж не любит, и я его! Годы проходят, а счастья-то нет! – Софья Лукинична снова зарыдала. – Как я вам завидую! Сейчас вот прямо пойду в церковь и поставлю свечку, чтобы вы поскорей соединились!
В душе Ольги шла борьба. До сей минуты Лаевская ее только обижала, травила по ничтожным поводам и без оных. Змеева всегда сдерживалась, отвечала на выпады христианским смирением. Ведь Софья Лукинична больна! Да и не одна Ольга страдает, вся семья! Сейчас, после задушевных слов, у нее возникло искушение ответить на искренность искренностью. Да, стараниями Ирины Лукиничны и Андрея Артемьевича, дай им Бог здоровья, будущее Ольги устроено. Матвей Никифорович, без всяких сомнений, прекрасный человек – умный, образованный, душа у него возвышенная, пишет стихи. Вот только Ольга его не любит! И зачем им повторять чужие ошибки? Увы! Милый и достойнейший Андрей Артемьевич не способен разрубить гордиев узел! Может быть, сами женщины, Ольга Змеева и Софья Лаевская, объединившись, смогут это сделать?
– Что вы такое говорите? – осторожно начала Ольга. – Андрей Артемьевич ваш муж перед Богом!
– Ах, милая! Дети наши выросли. К чему нам дальше мучиться? Ты любишь Андрюшу, я нашла своего Адама. Давай так! Вы даете мне двести тысяч, и я уезжаю в Париж! И будьте счастливы, я вам больше не помеха!
– Двести тысяч?
– Ну, ладно, сто девяносто. На меньшее, так и знай, я не согласна! Даже не мечтай! Знаешь, сколько за меня приданого дали? По нынешним деньгам – миллион!
Софью Лукиничну занесло – ее приданое было небольшим. Но, чтобы серьги купить и в Париж с Адамом отправиться, серьезные деньги нужны!
– Откуда у Андрея Артемьевича мильоны? – воскликнула Змеева. – У меня их тем более нет!
– Дурочка ты! Он же интендантом служил, коней и фураж закупал. Должность доходная.
– Андрей Артемьевич не такой! Он честный! – вскричала Змеева. – В армию сотню раз просился, а государь ни в какую!
– Честный! А зачем тебя замуж выпихивает?
Этот вопрос волновал и Ольгу. Противиться воле опекуна и любимого человека она не могла, верила, что все совершается для ее блага. Но сердцем не понимала!
– Матвей Никифорович предложение сделал. Он меня любит! Наверное…
– Конечно, любит. Деньги, которые ему обещаны! Никто за просто так чужого ребеночка своим не признает!
– Какого ребеночка?
– Вашего с Андрюшей! Думаешь, я пинеточек не заметила?
Ольга весело рассмеялась:
– Вот вы о чем! Так я не для себя вязала!
– А для кого? – отвалилась челюсть у Софьи Лукиничны.
Ольга внезапно замялась, а Лаевскую разобрал интерес:
– Ну, скажи, солнышко! Скажи, рыбонька! Мы же подруги!
Софья Лукинична снова наступала, на сей раз прижимая Змееву к стенке. Девушка ругала себя: и зачем только принялась за эти пинеточки? Вот глупая! Хотела приятное сделать! А как нехорошо выходит! Вчера Ирина Лукинична всполошилась, сегодня – Софья…
Пришлось поделиться догадкой:
– Мне кажется, Аполлинария Андреевна скоро станет матерью!
– Полина? – изумилась Софья Лукинична. – От кого?
«Все-таки она сумасшедшая!» – решила Змеева и напомнила:
– Полина замужем!
Лаевская громко расхохоталась.
Ну и куда этот старый хрыч подевался? Весь дом уже Софья Лукинична обошла. И что же? Племянник при виде ее изобразил неудовольствие. Он, видите ли, княгиню Дашкину учит рисовать. Схватил за руку с зажатой кисточкой и водит по холсту, приговаривая:
– Движения должны быть резкими, каждую виноградинку надо словно вырубать на картине! Тогда рисунок получится объемным! А вы, Юлия Антоновна, мазки кладете, словно забор красите.
Да уж! Каких-то ярких пятен намалевала Дашкина вместо натюрморта. Казалось бы, чего проще! Вот они, фрукты, перед ней на столе, очень, кстати, аппетитные! Софья Лукинична не удержалась, схватила веточку.
– Что вы делаете, тетушка? – накинулся Тучин. – Мы же рисуем!
Забыл, подлец, в чьем доме находится. Но как хорош! Узкая талия, широкие плечи! Хрустнув виноградинкой, спросила томно:
– Сашенька! А не видел ли ты дядюшку?
– Видел! За завтраком, – буркнул Тучин.
– Мне он срочно нужен!
– Ничем не могу помочь! – раздраженно ответил художник, а его ученица недовольно дернула плечиком, которое Тучин тут же обнял. Ой! Ну, до чего молодые барышни блудливы! Что Полина, что эта княгиня! Ни стыда, ни совести – судя по эскизу на мольберте, голой позировала. Ох и бесстыжая!
Лаевская продолжила поиски.
Мерзавка Полина нежилась в постели. Может, и впрямь беременна? Бледная какая-то. Обессиленно подняла руку и умирающим голосом поинтересовалась, который час. Не стала Софья Лукинична у нее ничего спрашивать – откуда лежебоке знать, где Андрей Артемьевич?
А Угаров испугался! Распахнула Лаевская ногою дверь, от резкого звука слуга, бривший Дениса, неловко дернул рукою и порезал негодяя. Юноша вскочил с кресла – одна щека намылена, со второй кровь капает.
– Андрей Артемьевич не у вас? – как ни в чем не бывало спросила Лаевская.
– Нет! – удивился Денис и развел руками. Сами, мол, смотрите!
– Я так и знала! – дернула плечом Софья Лукинична. Вот новости! Слуга в доме новый появился. Кстати, симпатичный. Глаза очень красивые, голубые-голубые! Скользнул ими, с головы до пят Софью Лукиничну оценил, на сережки засмотрелся. Вот! Даже слуги понимают, что опалы ей не идут! – Ну, не буду мешать! Брейтесь!
Сын, родной сын, даже головы не поднял! Наука женщинам! Нельзя детей от кого попало рожать! Если бы от любящего человека зачала, разве так бы мать встречал? Пробурчал что-то себе под нос и рукой махнул – не мешайте-де, маман! Кошмар! Хлопнув посильнее дверью, Лаевская подумала-подумала и направилась к Марфуше. Почему бы дурачку Лаевскому не сходить к дурочке юродивой?
Попасть к блаженной можно было лишь по черной лестнице. Ах, как здесь грязно и накурено! С самого двора вьется очередь страждущих. Кого тут только нет! Купцы, солдаты, нищие, даже офицеры! Один из них саблю выхватил, решив, что Софья Лукинична лезет без очереди. Гаркнула на него Лаевская, но в Марфушиной конуре обнаружила лишь дородную купчиху с дочкой.
– Сватается к Танюшке Аристарх Захарьевич, – причитала купчиха, подавая Марфуше смятую «катеньку».
«Вот те раз, – изумилась Софья Лукинична. – Дура дурой, а какой доходец! Если с каждого в очереди по сотне, за несколько месяцев и на сережки, и на диадемку с перстеньком можно набрать!»