Читать интересную книгу Красная смерть - Уолтер Мосли

Школьный двор представлял собой песчаную площадку с тремя бунгало на северной стороне. Муравейники были около кирпичной стены в конце двора. Я включил электрический фонарик и достал бутыль с ядом янтарного цвета. И еще одну – с виски. Отхлебнул своего яда, а потом влил через воронку глоток яда для муравьев.

То, что за этим последовало, было ужасно. Знал бы, что произойдет после того, как яд проникнет внутрь, не согласился бы на такое дело. При электрическом свете песок выглядел как настоящая пустыня вокруг холма. Сначала из отверстия закурился легкий дымок, потом наружу выскочили около двадцати муравьев. Словно охваченные безумием, они бегали по все расширяющемуся кругу, ступая по песку, как лошади на параде. Эти муравьи скрылись во тьме, за ними последовали более слабые.

Несколько муравьев тут же погибли. На близком расстоянии яд был смертелен, и я знал – внутри полно мертвецов. Совсем как в Дахау, когда мы туда попали. Мертвые лежали штабелями, словно бревна на лесном складе.

Входов в муравейник было шесть. Я уничтожил все шесть гнезд, соблюдая своего рода ритуал – прикладываясь к бутылке виски и не отводя взгляда от муравьиных трупов.

Везде повторялось одно и то же, за исключением последнего. Когда я влил в него яд, муравьи почему-то повалили оттуда сотнями. Мне пришлось попятиться, чтобы они не накинулись на меня. В испуге я бросился бежать, даже пару раз споткнулся.

Я бежал без оглядки до самой церкви. Перед тем как войти, допил остатки виски и вышвырнул бутылку. Спускаясь в подвал, оступался на каждой ступеньке. Хаим и его дочь все еще были там. Они удивленно посмотрели на меня, словно я разговаривал сам с собой.

Хаим не сводил с меня пристального взгляда своих почти бесцветных глаз. Может быть, он узнал обо всем? О ФБР, Крэкстоне, муравьях, Поинсеттии и дедушке Ризе. Наверное, он знал и о том дне, когда, проснувшись, я узнал о смерти моей мамы.

– Что с вами, мистер Роулинз? – спросил он.

– Ничего, – ответил я и шагнул вперед. Тяжелый шаг отозвался в моей голове ударом большого барабана.

Хаим подхватил меня под руки. Я понял, что падаю, и попытался удержаться на ногах.

– Ничего особенного, – повторил я, стараясь восстановить равновесие, и, наверное, упал бы, не окажись рядом стена.

К нам подошла Ширли. Ее фарфоровое личико выглядело озабоченным.

– Держись, Изи, – сказал Хаим и засмеялся. – Боюсь, завтра утром ты будешь не в состоянии сортировать одежду.

Я засмеялся вместе с ним.

– Да, было бы хорошо найти мне замену.

Он встряхнул меня, словно желая пробудить от сна.

– Ты мой друг, Изи.

Его хмурый вид огорчил меня. Я вспомнил о всех погибших, которых видел. Вспомнил мужчин, настолько исхудавших, что их можно было принять за подростков, перед глазами предстали массовые погребения невинно убиенных.

– Я не гожусь вам в друзья. Я выгнал ее из дома, понимаете? И теперь она мертва. Мертва! Вы не должны доверять такому ниггеру, как я, Хаим. Вам следует выставить меня за дверь.

И тут я сполз по стене на пол.

– Мы не можем оставить его тут, папа, – сказала Ширли.

Он что-то ей утвердительно ответил. Это прозвучало для меня как музыка, как песня, слова которой я забыл. А то мне уж, признаться, подумалось на мгновение, что он, поняв, в каком тяжком грехе я покаялся, решил убить меня прямо здесь, в подвале церкви.

Он поднял меня на ноги и довел до двери. Я старался идти сам, но время от времени ноги у меня подкашивались. В голове вовсю гремел барабан, а в черном небе сияли фонари. В промежутках между грохотом шагов я слышал, будто мотыльки бьются о стекла.

В одной из машин вспыхнул свет, и я повалился на заднее сиденье. Хаим втащил мои ноги вслед за мной.

Я смутно помнил, как мы куда-то ехали, до меня доносились какие-то утешительные слова. Но я совершенно не помню, как я попал в дом. И я снова свалился, на этот раз – на мягкую постель. Я лежал и долго плакал.

Глава 21

Где-то внизу хлопнула дверь. Я приоткрыл глаза.

Нижняя часть окна была затянута кружевной занавеской. А поверх нее было видно, как в бездонном синем небе плывут огромные белые облака. Стало легче дышать, когда я увидел такое небо. Я вдохнул воздух, и мне не хотелось его выдыхать.

– Доброе утро, мистер Роулинз, – услышал я женский голос. – Как вы себя чувствуете?

– Который час? – спросил я, приподнявшись на постели.

На мне не было рубашки, а одеяло сползло на живот. Ширли Венцлер не отводила взгляда от моей груди.

– Кажется, около десяти.

На ней было хлопчатобумажное платьице без рукавов. По нему наискосок бежали яркие синие, зеленые и золотые полоски. Эти звонкие краски напомнили о моем похмелье.

– Это ваш дом? – спросил я.

– В какой-то степени. Я его снимаю. Папа постоянно живет в Санта-Монике. Поэтому мы решили привезти вас сюда.

– Как я добрался до постели?

– На своих ногах.

– Я ничего не помню.

Это было верно отчасти.

– Вы были под хмельком, мистер Роулинз.

Она фыркнула и прикрыла рот рукой. Очень хорошенькая юная женщина с необычайно светлой кожей и волосами цвета воронова крыла. Лицо у нее в форме сердечка, и самое привлекательное в нем – улыбка.

– Папа просто понукал вас, говорил, куда идти. Он орал до тех пор, пока вы не слушались. Вы... – Она запнулась.

– Да?

– Вы чуть не плакали.

– Я что-нибудь говорил?

– О мертвой женщине. Будто она убила себя потому, что вы ее выселили. Это правда?

– Нет. Ее выселили из дома, где я работаю уборщиком.

– О, – прошептала она и снова посмотрела на мою грудь.

Мне было приятно ее внимание, и я не стал натягивать на себя одеяло.

– Хаим здесь?

– Я только что отвезла его в церковь. Он сказал, чтобы вы пришли попозже, если сможете.

– Это ваша комната? – спросил я.

– Да. Но мне больше нравится в комнате на чердаке. Там есть кровать, обожаю читать, лежа на ней. Особенно весной и осенью, когда не слишком жарко и не слишком холодно. Папа спал на кушетке, – добавила она. – Он иногда здесь ночует.

– О, – глубокомысленно изрек я, отчасти потому, что не нашел сказать ничего лучшего, а отчасти из-за головной боли.

Ширли внимательно смотрела на меня и наконец сказала:

– Я никогда не видела грудь мужчины, то есть я не видела такую, как у вас.

– Она коричневая, душенька, вот и вся разница.

– Я не об этом, я имею в виду волосы, их у вас не так уж много, но они такие курчавые и...

В эту минуту задребезжал дверной звонок. Три коротких звонка прозвучали словно из иного мира. Лицо Ширли залил яркий румянец, и она направилась к двери. Я видел, она встревожена. Так же, как и я.

Когда она вышла, я оглядел комнату. Вся мебель ручной работы из желтовато-коричневого дерева, породу которого я не смог определить. Ни одной плоской поверхности, все округло и изогнуто, от бюро с зеркалом до комода. На полу белый ковер. Несколько мягких стульев. Миленькая девичья комната, идеально подходящая для моего послепохмельного состояния.

Спустя некоторое время до меня донеслись мужские голоса. Я подошел к окну и увидел Ширли. Она стояла за проволочной изгородью перед ухоженным двориком и разговаривала с двумя мужчинами в темных костюмах и шляпах с узкими полями. Мне подумалось тогда, эти двое, похоже, вместе отправились в магазин купить себе совершенно одинаковые костюмы.

Ширли разозлилась и выкрикнула что-то, чего я не разобрал. В конце концов она направилась к дому, то и дело оборачиваясь, желая убедиться, что они уехали. А они не сводили с нее пристального взгляда, как дозорные волчьей стаи.

Наблюдая за происходящим на улице, я натягивал брюки. Услышав стук захлопнувшейся двери, хотел встретить девушку и спросить, что случилось. Но меня заинтересовали эти двойняшки. Они не торопясь перешли улицу и уселись в "бьюик"-седан темно-синего или черного цвета. Но не собирались уезжать, сидели в машине и следили за домом.

– Вы встали? – спросила Ширли с порога. Она снова улыбалась.

Я отвернулся от окна и сказал:

– Вы живете в приятном окружении. Голливуд?

– Почти что. – Она улыбнулась. – Мы живет возле Ла-Бреа и Мельроз.

– Это далеко от того места, где вы меня подобрали.

Ширли засмеялась чуть громче, чем надо, и вошла в комнату. Она села на стул, обитый плюшем, а я опустился на матрас, чтобы составить ей компанию.

– А та женщина действительно умерла?

– Она жила в доме, где я убираюсь. У нее не было денег платить за квартиру, и она покончила с собой.

– Вы это видели?

– Да. Но запомнил только кровь, капающую с ее ступни.

– Мой папа видел такое. – В ее глазах был странный свет. Взгляд не тревожный, как у Хаима, но опустошенный. – Многие евреи, – продолжала она, будто читая молитву, которую произносит перед сном всю жизнь. – Матери и сыновья.

– Да, – сказал я так же тихо, как она.

В Дахау я видел многих мужчин и женщин, таких, как Венцлер. От голода они превратились в тени. Большинство из них умерли и валялись на земле, как мертвые муравьи в своих муравейниках.