топать копытами куда лучше, чем шуршать колёсами.
Бэтти пожала плечиками и поправила Сэму челку.
Встречи подростков продолжались около месяца. Примерно через месяц Генри и Сара Джеймс пригласили дочь на беседу после ужина.
Им сложно было начать неприятный разговор, они любили Бэтти, уважали её права и всё же такой кавалер, как Сэм, был неприятен им. Беседа продолжалась около часа. В конце её Бэтти громко заплакала — она успела привязаться к парню и слова родителей очень больно ранили ее, особенно слова отца. Генри сказал прямо: — Сэм, — инвалид. Ему жить недолго. Он никогда не станет настоящим. Он — обуза.
Сара была немного деликатнее.
— Понимаешь, Бэтти, отношения между мальчиком и девочкой — очень хорошая штука, если они похожи, ну, у них есть руки, ноги, они могут обниматься и вместе ходить в кино. Понимаешь, когда-нибудь тебе захочется, чтобы Сэм обнял тебя, а он не сможет. Тебе захочется чувствовать рядом с собой сильного мужчину, а Сэм, увы, слабее грудного ребёнка. Мы с отцом понимаем твои чувства, уважаем их и мы желаем тебе добра. Ты увлеклась не тем человеком, поэтому, пожалуйста, остановись. В школе много замечательных парней. В жизни их будет еще больше. Обязательно найдешь своё счастье. Ты поняла, дочка?
Бэтти, как мы уже сказали, горько плакала. Она плакала от боли за Сэма, от боли за себя. Ей было невыносимо грустно от того, что мир счастья, выстроенный с таким старанием, рухнул в одно мгновение. Но Бэтти была послушным ребенком, поэтому свидания прекратились навсегда. История Ромео и Джульетты повторилась, в очередной раз доказав свою правдивость и жизненность.
Сэм рвал и метал. Не слезинки не было на его слезах. Ни одной жалобы не вылетело из его рта — только ругань, только проклятья.
— Да, — кричал он, — я только голова, ну и что дальше? Я не могу обниматься. Я не могу идти рядом, зато я честный парень и если полюбил, то это раз и навсегда. Чёртова жизнь! Чёртова болезнь! Папа, мама отведите меня к Бэтти. Я хочу посмотреть ей в глаза. И пусть она в лицо скажет мне, что я урод и тогда я отстану. Отвезите! Я требую! Если не отвезете, я нажрусь крысиной отравы и вы похороните меня вместе с моим чертовым мотором.
Боб и Джина понимали состояние сына; что делалось в семье Джеймсов они тоже понимали. В те времена в Америке быть инвалидом означало быть в изоляции от общества. Хорошо хоть школа пошла навстречу, правда, после многократных угроз подать в суд, и зачислила Сэма аж в четвертый класс. Сэму нужно было сдать экзамены, уже назначили их день, а тут некстати случилось его расставание с Бэтти. Парень заявил категорически: «Экзаменов не будет. Мне плевать на школу. Дайте мне яду, дайте мне убраться из этого поганого мира». В знак протеста он наотрез отказался дышать сам и сутки напролет лежал в камере. Только Джинджеру было позволено играть в его комнате, всем остальным было запрещено входить. Еле-еле Джине удалось уговорить сына поесть, хотя бы один раз в день, и разрешить убрать за ним отходы. Бунт продолжался неделю. Через неделю Сэм попросил включить телевизор, потом попросил вывезти его во двор (во дворе он с ненавистью смотрел на дом Джэймсов) и после прогулки дал согласие на вступительные экзамены.
Приёмная комиссия пришла в понедельник в 10 утра в составе директора школы, его помощницы, чиновника из местной администрации и врача, которому следовало установить факт, что Сэм умственно не ограничен. Для людей того времени такие сомнения были в порядке вещей: раз человек безвылазно торчит дома и не может ходить, значит, с большой вероятностью, он умственно отсталый и среди нормальных людей ему делать нечего.
Доктор начал первым. Сначала он внимательно изучил выписки из истории болезни Сэма. Затем попросил Сэма представиться, назвать свой возраст, сказать какое сегодня число, какой месяц, какой год, назвать домашний адрес и коротко рассказать о себе. Сэм не понял последнего вопроса: — А что о себе рассказывать?
Врач сам толком не знал каким по форме и содержанию должен быть рассказ, и предложил описать себя до болезни и после. Сэму очень хотелось послать подальше докторишку и он знал как и куда. Боб тоже хотел нагрубить и дать медику в ухо, но оба Миллера понимали какими будут последствия и сдержались. После доктора настала очередь чинуши. Тот откашлялся и попросил показать свидетельство о рождении сына, паспорта Боба и Джины, свидетельство о браке, документы, подтверждающие право собственности на дом и водительское удостоверение Боба. С формальностями было покончено. Слово взял директор и его помощница. Они неторопливо задавали вопросы по предметам: английскому языку, арифметике, географии, основам биологии, попросили написать под диктовку несколько слов и выражений, уточнили, знает ли Сэм о Всевышнем и какие ему известны псалмы, попросили спеть любую песенку на его усмотрение. Затем комиссия вышла в другую комнату на совещание. Через полчаса она вернулась и директор торжественно объявил о зачислении Сэма в начальную школу.
Сэм поблагодарил и дал обещание: — Можете не переживать, я не намерен выступать за сборную школы по баскетболу, а вот в хоре пел бы с удовольствием.
Шутка Сэма всех развеселила и комиссия в полном составе согласилась пообедать вместе с Миллерами. Господин директор во время обеда не отказался от стаканчика виски, его помощника выпила бокал неразбавленного мартини. Чиновник налегал на кофе — целых три чашки крепкого эспрессо закинул он в свой большой серьезный рот.
Сэм, став школьником, про себя подумал: «Я еще покажу этой смазливой девчонке (он имел ввиду Бэтти) на что я способен. Прибежит и будет просить прощения. Уж не знаю: прощу или нет». «Смазливая девчонка» в жизни Сэма больше не появлялась, за исключением одного раза, но об этом потом. Много позже она вышла замуж и уехала в Канаду, где, наверное, осталась до старости, во всяком случае во Фриско больше ее никто никогда не видел.
Учителя стали приходить к Сэму на дом. Парень учился хорошо, память у него была отменная. Ладно, что он освоил чтение и арифметику, но когда, спустя несколько лет, дело дошло до химии, алгебры, геометрии — он и здесь был в первых рядах. Всё схватывал на лету, как будто, впрочем, так и было, вся