на охоту. А мачеха снова забеспокоилась и подошла к зеркалу спросить, жива ли ее падчерица. И зеркало ответило, что жива. Стала опять королева думать, как же ее погубить, коли она все жива.
Взяла она булавок и пошла к девочке. Пришла, громко в дверь постучала и спрашивает, не купит ли та булавки. Девочка и откликаться ей не стала. Но мачеха уговорила ее подойти к окошку и стала ей булавки расхваливать. Та все отказывается: ей, мол, не надо. Тогда мачеха просунула руку в окно и воткнула падчерице булавку в голову. Та сразу упала. Мачеха обрадовалась, домой побежала. А девочка так и осталась лежать мертвая.
Пришла мачеха домой и сейчас же к зеркалу:
— Скажи, зеркальце, кто лучше: я или дочка?
Зеркало ничего не ответило. Обрадовалась мачеха: теперь-то уж, наверно, удалось ей падчерицу свою погубить.
Пришли карлики домой, стали над бедняжкой горько плакать. Принялись они ее трясти, но не могли оживить, потому что булавка была маленькая и в волосах ее не видно было. Горько-горько плакали они над мертвой. Потом заказали ей стеклянный гроб, да в тот гроб положивши, отнесли ее на высокую гору, оставили там и ушли.
Как-то раз один король в тех местах охотился. Собаки его забежали на гору, увидели гроб и стали громко лаять. Послал король слугу посмотреть, что там такое, почему собаки такой лай подняли? Тот пошел и видит: девочка в гробу лежит. Вернулся слуга, доложил королю об этом. Король захотел сам посмотреть. Пришел и видит: правда, лежит девочка в стеклянном гробу. Стал король возле гроба и глаз с мертвой не спускает. Волосы у нее были золотые, и их как раз солнышко озарило: булавка и заблестела. Король скорей открыл гроб и вынул булавку у девочки из головы. Девочка сразу ожила. Видит, кругом незнакомые люди, — страшно испугалась. Но король не велел ей бояться: ничего, мол, тебе не сделаю. Потом взял ее к себе, в свой королевский дворец, сказал, что у себя ее оставит. Она к нему пошла, и он ее вырастил.
Егорка-дурачок
У одной матери был единственный сын. Звали его Егорушкой. Очень она его любила, ласкала, голубила, никуда от себя не отпускала. Вырос Егорушка, а никого не видал и ничегошеньки не знает. Да пришлось-таки мамаше послать его в люди: сама пойти не могла, — ноги разболелись. Ну, растолковала она ему, как да что.
— Так и так, сыночек. У меня нога болит, ходить не могу. Ступай ты на ярмарку. Купишь мне сито; любишь ведь галушки кушать? А мне не в чем муку для них просеивать. Прежнее-то сито, которое мне еще от моей старой бабушки осталось, совсем испортилось. Только, смотри, не покупай очень частого. Пусть будет редкое. А чтобы не забыть, все время повторяй: «Редкого сита, редкого сита!»
— Редкого сита, редкого сита! — послушно повторил Егорка и побежал полем на ярмарку.
А в поле пахари ниву пахали — жито сеять. И один уж засыпал зерно в сеялку, сеять собирался. Нагнулся он над сеялкой, а мимо паренек идет, что-то бормочет. Прислушался пахарь и слышит:
— Редкого жита, редкого жита!
— Вот я дам тебе редкого жита! Как ты смеешь мне такие слова говорить?
Рассердился пахарь — был он из шляхтичей — схватил сошник и отколотил его как следует.
— Вперед знай! Надо говорить: «Побольше вам этого добра!»
— Побольше вам этого добра, побольше вам этого добра! — забормотал Егорка и побежал дальше. Видит, перед корчмой два мужика дерутся. Услыхали они, что он бормочет.
— А, ты над нами издеваться! — кричат. — Язык за зубами держать не умеешь?
Накинулись на него и надавали ему тумаков. Егорка замолчал: после второй взбучки он совсем забыл, зачем его мать послала. Заплакал и домой пошел.
— О чем ты, Егорушка? — спрашивает мать.
— Да меня поколотили.
— За что?
— За то-то и за то-то.
— Ах ты, дурачок. Что же ты не убежал?
— Да я и убежал. Видишь, домой пришел.
— Ну и хорошо, что ты вернулся. Я ведь тебе денег не дала. Надо было взять с собой вот это полотно. Возьми его и пойди продай, а потом купишь, что я тебе сказала. Я и соседке объяснила — что; она тебе напомнит. Ступай скорей. Но ежели кто с тобой не станет разговаривать, а будет стоять столбом, тот ничего не купит. Ты рассчитывай на такого, который тебе что-нибудь ответит.
Пошел Егорка, видит: столб стоит. Постоял он возле столба, тот — ни слова.
— Ну, ты, видно, не купишь.
Пошел дальше, подходит к другому столбу, со всех сторон подпертому.
— Купишь или не купишь? — спрашивает, кивнув ему.
Столб заскрипел.
— Ну ладно. Коли покупаешь, бери.
Обвязал столб полотном и — домой.
Мамаша кричит:
— Ну, что такое опять?
— Да ничего. Продал я полотно. А за деньгами завтра велели прийти.
— Ну и дурак же ты! Ведь тебя надули. На, возьми полтора крейцера, купи хоть сковородку. Мне не на чем даже жарить.
Бежал он, бежал со своими полутора крейцерами, прибежал в город, схватил сковородку, кинул деньги на землю — и назад. Смотрит, на дороге хорошенькая птичка прыгает. Принялся он ее ловить, да в лесу за ветку чем-то зацепился. Что за притча? Обернулся и только тут увидел, что сковородка-то на треножнике.
— Ах ты, гадкая сковородка! Будешь ты у меня тут еще цепляться! Да ты на трех ногах скорей домой добежишь, чем я на своих на двоих. Марш!
Поставил он ее на землю, а сам за птичкой. Но так и не поймал. Уморился, домой пошел. И еще со двора кричит:
— Матушка, а сковородка прибежала домой?
— Ах ты, Егорушка-дурачок! Да как же она может прибежать, когда у нее ноги не двигаются?
* * *
Так вот и билась мамаша со своим Егоркой-дурачком. Наконец решила: «Надо его женить. Может, жена его исправит…»
И послала его на смотрины в другую деревню.
— Ступай, — говорит, — в село Дураково к Катруше, чья мать к нам ходит. Они уж знают, что ты придешь. Только там сиди как следует, не сделай опять какой глупости.
Пришел он в село, возле каждого дома останавливается, смотрит, не тот ли: сам не знает, в