невестой; уж на этот раз не забыл веревку захватить. А родители над ним подшутить вздумали:
— Как она хочет, — говорят.
Девушка, тоже в шутку, подхватила нашего Егорку под руку и пошла. Но Егорка-дурачок хорошо помнил, что ему мать в последний раз наказывала. Только они из дому вышли, — не успела невеста оглянуться, он взял да и накинул ей веревку на шею. Той уж не до шуток, но Егорка не отпускает. На ее счастье, дело было вечером, и никто их не видел, так что ей не было стыдно, когда он ее повел. Что поделаешь? Она покорно пошла.
Радостный Егорка привел ее в стойло, привязал к яслям и положил в них сена. А сам побежал к матери — похвастать:
— Мама, мама, отдали мне невесту!
— Где ж она?
— Да где же ей быть? Я ведь сделал так, как вы мне приказали: привел ее на веревке, привязал к яслям и дал ей свежего сена.
— Ах ты, дурак-дурачина! Что же ты наделал? Кто это водит жену на веревке? Тебе надо было обнять ее, сказать ей: «Моя дорогая, желанная!» — потом взять за руку и привести в дом. У нас еще нет для вас постели, так я вам на печи постелила. Вы бы там и легли.
Мать просто лопнуть была готова с досады. Села на лавку перец огнем и стала думать, что ей теперь с ним делать.
А расторопный Егорка, не теряя времени, вышел из горницы да прямо в стойло, где невесту привязал. Ему и невдомек было, что она за это время успела отвязаться, вместо себя козу привязать и теперь, верно, уже дома да сама смеется над тем, что Егорка-дурачок с ней сделал. Увидел он козу, отвязал ее, обнял, поцеловал.
— Ты, — говорит, — моя дорогая, желанная!
Обхватил ее за шею да за передние ноги, втащил, как она ни упиралась, в горницу и улегся с ней на печь. Только тут он заметил, что невеста его лохматая.
— Мама, мама! — закричал он с печи. — А что, невесты всегда лохматые бывают?
Мать сидела сердитая и, задумавшись, не сразу поняла, что он ей говорит.
— Ну да, ну да! — ответила она. — Молчи и спи.
Прошла минутка. Егорка опять:
— Мама, мама! А что, у вас тоже рога выросли, когда вас замуж выдали?
— Тоже, тоже! — ответила мать, как и в первый раз.
Но тут коза ударила Егорку рогом, да как заблеет и — прыг вниз с печи на лавку, где мать сидела.
— Эту откуда нелегкая принесла? — воскликнула та.
— Да это невеста, которую вы мне велели ласково в дом привести и спать с ней лечь.
Мать зажгла свет и видит: перед ней коза рогатая.
* * *
— Ну, Егорка-дурачок, дай бог, чтоб жена тебе не попалась такая же проворная и смышленая, как ты сам, — сказала мать. — Но теперь нам позор! Надо тебя во что бы то ни стало женить. Лучше бы всего на ровне. Знаешь что? Ступай-ка утром к Вертякам и, чтобы они не подумали, что ты к ним прямо с неба свалился, вскинь разок глаза на Сузю. Больше тебе ничего не надо ни говорить, ни делать. Я потом сама все вечером улажу.
Егорка-дурачок хорошо все запомнил, что мать ему приказала. Пораньше встал, пошел в хлев, повырвал овцам глаза и зашагал к Вертякам. Пришел, отворил дверь и кинул овечьи глаза на Сузю. Собака сожрала глаза и, видя, что больше у него нет, зарычала на него. Егорка пустился бежать, собака за ним. Прибежал домой, еле дух переводит.
— Кинул я глаза на Сузю. И много их было. Не верите — подите в хлев; там ни одной овцы с глазами нет.
— Ну, мне уж, видно, от тебя толку не добиться, — сказала мать. — Пускай теперь жена с тобой мучается.
Едва дождалась она вечера. Пошла, все уладила. Обвенчали молодых и пир устроили. После пира спать их уложили. Ночью проснулся Егорка.
— Послушай, жена! Мне есть хочется.
— Ах ты, ненасытный! Что ж, ты не мог за столом наесться как следует? Ступай: там, на печке, печенка в тарелке. Съешь ее!
Выскочил Егорка-дурачок из постели, подбежал к печке, схватил, сунул в рот и съел. Потом опять в постель лег.
— Послушай, жена! — говорит. — Что это была за печенка? Ее жуешь, а она — мяу-мяу!
— Ах ты, дурачок! Ведь это ты котенка съел, которого я себе достала.
А Егорка через минуту опять:
— Послушай, жена! Мне пить хочется!
— Ступай в кладовую. Там пиво в бочке. Нацеди себе и напейся.
Побежал Егорка в кладовую, взял решето и принялся цедить. Цедит-цедит, а все пить нечего. Вернулся к жене:
— Послушай, жена! У твоей мамки бочка-то, видно, фальшивая: цедишь-цедишь, а все пить нечего!
— Ах ты, дурак-дурачина! Да что же ты опять наделал? Ведь ты все пиво разлил. Ступай: там, в углу, песок. Засыпь как следует.
Что же сделал Егорка? Взял муку да и рассыпал ее по полу кладовой. Потом лег и говорит:
— Послушай, жена, какой у твоей мамки песок белый да мягкий.
— Ну, ты и впрямь, Егорка, — дурак: ведь ты муку рассыпал!
— Послушай, жена, а мне все-таки пить хочется.
— Там, на полке, стоит крынка с молоком. Пойди напейся.
Выпил он все молоко, хотел со дна остатки собрать — и что же сделал? Всунул в крынку обе руки, а назад-то никак и не вытащит.
— Послушай, жена, я никак руки из крынки не вытащу.
— Ну, стукни об лавку и ложись скорей.
Он как стукнет, да и выбил глаз тестю, который на лавке лежал. А кто говорит, — своего отца-старика насмерть пристукнул. Сам я точно сказать не могу, потому что в это время стоял возле корзины с водой, которая опрокинулась. От этого произошло такое наводнение, какого не видано со времен Ноя. Оно-то и принесло меня сюда из тех дальних краев, где Егорка-дурачок тогда жил, а может, и теперь живет, по-прежнему путаясь между людьми.
Ручная мельница
Много лет тому назад жил-был один мужичок. Однажды всю свою землицу он еще засветло вспахал и засеял и на ночь