путь. Лавина перекрыла выход к тракту со всеми разметками и ровной дорогой, вьюга уничтожила оставшееся. Мир погрузился в сумрак, солнечный свет преломлялся о пятна цвета в небесах, что с каждым днем ширились в размерах. Во всем мире наступила ночь, лишь на несколько часов разрываемая тусклым светом.
До сих пор Чонса не догадывалась, как милосердно греет зимнее солнце, только сейчас почувствовав настоящий холод. Нанна помогла кое-как смастерить лежанку для Джо из еловых лап и одной вшивой рысьей шкуры. Они тащили его за собой. Ползли, как улитки. От холодной и голодной смерти спасал только кипяток и запас сушеных грибов и кореньев, но трут и сколь-либо пригодный для топки хворост заканчивался слишком быстро.
— Мы сдохнуть, — в конце концов констатировала Нанна, падая в сугроб, — И это очень тупость. Умереть от холода в такие времена обидно.
Чонса не ответила — стучала зубами. А ведь она была северянкой! Каково же было шорке! Нанна была закутана в тёмные одежды и меха так, что виднелись только глаза цвета урожайной луны, и всё равно стучала зубами.
— Чонса! — перекричала шум зимнего ветра спустя час она, — Довольно! Идти обратно, там на юг.
Действительно, какого черта, подумала Чонса, когда на носу у неё выросла сосулька. Да, Брок перед смертью завещал ей доставить Джо в столицу. Да, возможно, она была обязана ему жизнью, в том хаосе старику удалось выгадать время, чтобы дать им сбежать. Да, да, да, но — разве она не мечтала о свободе? Разве не хотела скрыться от своих надзирателей, и разве сейчас не прекрасное время, чтобы бросить мальчишку в сугроб и уйти в тень вместе с новой знакомой?
Неужели оставаться верной было в собачьей природе Чонсы, и не зря Брок звал её Ищейкой? Но сейчас разве не станут малефики козлами отпущения? Бежать — всё равно, что признать себя виноватой, но добровольно идти на эшафот, надеясь, что всех поразит твоя преданность — ещё глупее.
В конце концов, на юге тоже была столица. Как раз та, где родился Джо. Брок не был конкретен в своей просьбе.
Чонса сжала челюсти и кивнула. Нанна счастливо просияла:
— Обратно и на юг. В пещеры и я выведу нас через старые шахты.
И так, три дня спустя выхода из пещер, они повернули назад. Ещё через день Джо пришел в себя.
Глава V. Сила
Как столь разные культуры оказались соседями? Язычество и вера в Единого бога, каленая сталь против золотой патины, белокожие бринморцы против шорцев, что, как глиняные горшки, обожжены южным солнцем?
На всем континенте, во всех странах разбросаны ветхие памятники времен Первого Царствования. Шор переживал свой расцвет тысячу лет назад. Картографы устали переиначивать странные названия их древних стоянок: «Хур-Саг» в «Южные склоны», «Эш» в «Эшенваль», «Мунус Эр» в «Железное Лоно».
Но никто не вспоминал о Шоре, пока не появился Конаста — «Звездный жеребец» династии Астартов. Молодой император вначале избавился от угрозы своего воцарения, затем объединил враждующие племена, потом подчинил группы архипелагов до самого побережья Оски. К восемнадцати годам он увеличил размер своей страны вдвое! Он вознамерился восстановить карту Первого Царствования. Во времена Золотого века Шора Бринмор был заселен полуголыми племенами варваров, что поклонялись природным явлениям. Отголоски древнейшего населения Бринмора остались с нами в виде вымирающих племен Чернозубых, Краснозубых и прочих «степняков».
Константин Великий — так его теперь называли — вопреки былой разнице развития их держав, уважал короля Бринмора, Калахана Мэлруда, и изначально надеялся на союз с величайшим из потомков апостолов Доброго Бога. Неизвестно, что пошло не так, но вместо альянса мы получили самую кровопролитную войну последнего столетия.
Считается, что Бринмор проиграл, ведь он отдал Шору свою морскую столицу, Сантацио. Однако победоносное шествие Константина остановилось на Девяти Холмах, а Великую Империю Шормаару стали презрительно называть «Шор». Можно сказать, что «Звездный жеребец» подавился костью финика на десерт, до того обширно отобедав.
«Новейшая история Шормаару» Самсона Астарского
Шурх-шурх. Тяжелое дыхание. Шурх-шурх. Скрип, Под лопатками камни перекатываются. Гу-у-ул, или в ушах шумит?
Как же погано.
— Тебе не тяжело? — незнакомая женщина.
— У нас в Бринморе говорят: своя ноша не тянет, — хрипящий от натуги голос Чонсы.
Потом — запах. Так пахнут еловые ветки, которые бросают, провожая карету с мертвецом — чтобы отбить трупную вонь и чтобы явившийся с того света дух не нашел путь домой. Джо шевельнулся. В его планы не входило становиться призраком, но, открыв глаза, он увидел лишь великое тёмное ничто и испугался, что ослеп. Губы не слушались. Руки не слушались. Ноги — тоже. Он парализован? Околдован?
Все-таки мертв?
— Чшшш-сааа, — прошипел он. Шорох стих. Тишину разбивал звук капель. Судя по головной боли, череп Джо проходил пытку водой и сдал в крепости. Когда перед ним появилось бледное лицо в окружении светлых прядей, Джо подумал, что это лик святой. Он с трудом сфокусировался на тонких чертах и тёмных отметинах на коже, потянул носом запах пота, вполне человеческий и земной. Чонса прижала к его губам фляжку, вода была ледяной и потекла по подбородку и шее за шиворот, лишь капля попала в сжатое горло. Она что-то говорила, но он не мог расслышать за грохотом в своей голове. Он и себя-то едва слышал. Джо заскулил, прокусывая губу насквозь. Вкус крови наполнил рот, в сильном спазме скрутило желудок, но Джо не мог пошевелиться, не то что сблевануть.
— Бр-р-рк? — спросил ключник.
Чонса покачала головой.
Плохо. Очень плохо.
И ему плохо. Почему так больно? Словно после первых тренировок, когда его ребра ломались с той же легкостью, что лопается струна в руках неумелого лютниста.
Удивительно, но когда пришла боль, стало лучше. Словно небо очистилось от туч.
Небо… Почему при мысли о небе ему становится дурно?
Джо тихо замычал. Получился жалобный стон.
— Мы идем на юг, — услышал он тихий голос Чонсы. Ему всегда казалось, что она говорит со странным акцентом, хотя откуда тому взяться?