Читать интересную книгу Лучше быть святым - Чингиз Абдуллаев

— Вы можете внятно объяснить, что здесь произошло — спросил изумленный Вадим Георгиевич, — здесь как будто состоялось целое сражение.

— Все в порядке, генерал, — перевел дыхание Меджидов, только сейчас обнаруживший, что у него дрожат руки. Все-таки пятый выстрел он смазал. Быть палачом было очень трудно, — это бандиты, ворвавшиеся к нам в дом. Кличка одного из них «Карась», — он, кажется, «вор в законе», проверьте по картотеке, остальные его люди. А этот тяжелораненый — наш сотрудник. В больнице у него обязательно должна быть своя охрана.

— Конечно. Но как они узнали о вашей квартире?

— Потом, Сейчас, если можно, разрешите нам уехать.

Суслова вышла из другой комнаты уже одетая, внешне спокойная и с чемоданчиком в руках. Вадим Георгиевич с интересом посмотрел на нее.

— Она тоже ваш сотрудник?

— Да. Кстати, теперь вы знаете всех семерых. Тот раненый тоже наш сотрудник. У него прострелены обе ноги. Нужна срочная операция. И еще одна просьба — пока здесь ничего не трогайте. Просто увезите трупы и закройте дверь.

— Я выставлю охрану.

— Как вам будет удобно А сейчас разрешите нам уехать.

Суслова подошла к Меджидову.

— Я отключила компьютер, стерла всю информацию, — просто сказала она, — все документы у меня с собой, — молодая женщина избегала смотреть в глаза Меджидову, словно происшедшее как-то скомпрометировало ее. Но говорила спокойно, голос почти не дрожал. Он понял, каких сил стоило ей это спокойствие. И подивился ее профессионализму. Даже в такой ситуации она не забыла отключить компьютер и взять документы.

— Мы уезжаем, — просто сказал он, взяв чемоданчик из рук Сусловой, — до свидания, — сказал он на прощанье генералу.

— Вам не кажется, что вы ошиблись? — спросил его уже вслед Вадим Георгиевич. — Решив бороться в одиночку. Теперь вы повторяете свою ошибку. Может, все-таки останетесь?

— Мы не ошиблись, — упрямо ответил Меджидов, — если бы мы сидели у вас, все было бы действительно спокойно, и эти подонки у вас, конечно бы, не появились. Но тогда бы мы многого не узнали. Нет, генерал, мы были правы. Всего хорошего.

На лестнице уже толпились соседки, зеваки, провожавшие каждое тело испуганными восклицаниями. Впрочем, особого удивления не было. За последние три года москвичи привыкли к разборкам между бандитами и стрельбе на улицах города.

Внизу на улице начинался дождик. Меджидов взял женщину за руку и осторожно перевел на другую сторону улицы. Поднял руку, останавливая попутную машину. Взвизгнули тормоза.

— В отель «Балчуг», — негромко попросил Меджидов. Женщина удивленно взглянула на него, но ничего не спросила.

Через десять минут они были у гостиницы. Меджидов протянул деньги, пригласил женщину выйти. Они прошли в холл гостиницы. Видимо, измученный вид Меджидова и несчастное лицо Сусловой не произвели на портье должного впечатления. Она неприязненно посмотрела на «лицо кавказской национальности».

— Что вам нужно?

— У вас есть свободные апартаменты?

— Да. Вы знаете, сколько они стоят.

Меджидов раскрыл чемоданчик, достав конверт с имеющейся валютой. Там было около тысячи долларов.

— Пожалуйста, на один день, — попросил он, уплатив за номер. — И пришлите к нам официанта из ресторана.

Суслова по-прежнему ничего не спрашивала. Они вошли в лифт, поднялись на свой этаж, отказавшись от портье, сами прошли по коридору и открыли дверь. Суслова вошла в номер и села на диван. Она по-прежнему ничего не спрашивала.

Меджидов подошел к телефону, набрал номер.

— Добрый вечер. Это говорит Кямал. Скажите, это библиотека? Извините, я кажется ошибся номером.

Термином «библиотека» обозначалось вынужденное опоздание. Сказав свое имя, он обратил внимание Подшивалова на опасность. В дверь постучали. Вошел прыщеватый молодой официант.

— Вызывали?

— Принесите что-нибудь поесть. И бутылку вина — попросил Меджидов.

— Шампанское будете?

— Нет я же сказал — вино. Два салата, закуски, горячее. И быстро.

Официант, не решившийся больше переспрашивать, почти сразу исчез за дверью. Меджидов сел на диван, взяв руки женщины в свои. Они были холодные и какие-то безжизненные. Он подул на них.

— Все хорошо, — улыбнулся он, — все в порядке.

И здесь она не выдержала. Накопившаяся боль, разочарование, стыд, испытанный страх, пережитое внезапно взорвалось в ней и она разрыдалась.

Меджидов, осторожно обняв женщину за плечи, привлек ее к себе.

— Ничего, ничего, — бормотал он, обнаружив, что у самого трясутся руки. Так они и просидели двадцать минут в ожидании официанта. Тот, войдя, вкатил столик, быстро сервировал стол и, получив свои деньги, удалился.

— Садись за стол, — предложил Меджидов.

Она покачала головой: — Я не хочу есть, — тяжело вздохнула, — пойду умоюсь.

Оставшись один, он снял пиджак и вдруг обнаружил, что нестерпимо хочется курить. Он бросил курить двадцать лет назад и с тех пор никогда не испытывал такого желания, а сегодня вдруг почувствовал нестерпимую тягу. Он даже подошел к телефону, чтобы попросить принести ему сигареты в номер, но в последнее мгновение чудовищным усилием воли сдержался.

Суслова вышла из ванной в банном халате, заранее приготовленном для посетителей. Она собрала волосы. И выглядела еще моложе своих лет. Туфли она не надела, предпочитая вышагивать босиком.

— Кажется, я проголодалась, — застенчиво улыбнулась она, усаживаясь к столу.

Он прошел в другую ванную комнату, помыл руки, умылся, снял галстук и вернулся в комнату, усаживаясь напротив.

Бутылка вина была уже открыта, и он разлил его в бокалы.

— За тебя, — просто сказал он.

— За тебя, — ответила она, впервые за шесть с лишним лет обращаясь к нему на «ты».

Ужинали молча, словно боясь нарушить хрупкое равновесие. Только еще дважды он разливал вино, дважды они пили друг за друга.

Затем они долго сидели почти в темноте, не решаясь включить свет.

— Как твой сын? — спросил Меджидов, знавший, что у женщины есть восьмилетний мальчик.

— Ходит в школу.

Муж Сусловой погиб семь лет назад в Афганистане, после чего она приняла решение перевестись в особую группу «О», вернее, еще ничего не зная о группе, попросила свое руководство направить ее на самый трудный участок. Тогда руководители КГБ посчитали, что она может пригодиться в группе Меджидова. Кямал видел фотографию ее убитого мужа. Открытое, запоминающееся лицо. Парень чему-то улыбался, еще не зная, что впереди его ждет Афганистан.

— У нас в группе были две женщины, — вдруг начал рассказывать Меджидов, — ты никогда не интересовалась, что было до тебя.

Женщина насторожилась, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, слушая Меджидова.

— Мы никогда не говорили об этом, — продолжал тот, — первая из них была из Молдавии. Мы работали вместе пять лет, пока она не погибла в Ирландии. Случайный выстрел какого-то экстремиста попал точно в спину. Она была еще жива, когда Билюнас пытался тащить ее на себе. Потом она умерла. Вторая была из Одессы. Примерно твоего возраста, но более темпераментная, разговорчивая. Ее труп мы оставили в Колумбии, когда пытались оторваться от преследующих нас боевиков — торговцев наркотиками. Она была снайпером, и она осталась сдерживать их. Позднее мы узнали, что она уничтожила пятнадцать человек и последнюю пулю пустила себе в висок. А я, оставив ее, молодую красивую женщину, оставив одну прикрывать меня, уходил в горы, спасая необходимые документы. И не мог остаться, потому что связной знал только меня в лицо.

Суслова молчала. Сидела, слушая его, закрыв глаза. И ничего не говорила. Он различал в темноте неясные контуры ее лица.

— У нее в Одессе осталось двое детей, — глухим голосом говорил Меджидов, — и нам, даже мне, не разрешили поехать в Одессу, увидеть, утешить ее детей. Даже не дали их адреса, посчитав, что это будет нарушением конспирации. Вот так я и живу с тех пор. Живу за себя и за мать этих двоих детей. Поэтому я был против твоей кандидатуры, решительно против. Когда я узнал, что у тебя погиб муж и остался сын, я представил на мгновение, что и ты можешь остаться где-нибудь, в Колумбии или Ирландии, и тогда твой ребенок будет совсем один А это очень страшно — быть совсем одному.

Она поднялась со стула и подошла к нему, касаясь губами его волос.

— Вы никогда не рассказывали об этом — вне стола ей трудно было обращаться к нему на «ты».

Он взял ее руку, поцеловал. — Это моя боль. Иногда трудно о ней говорить вслух.

Она понимала, что он привез ее сюда, чтобы она как-то отошла, успокоилась после таких потрясений. И вместе с чувством благодарности росло новое, какое-то неиспытанное чувство любви к этому седому, много страдавшему и много знавшему человеку. Словно пережитое сблизило их, породнив каким-то неведомым образом их души.