её акцента я мало что поняла. Она вернула мне Булгакова, и я почему-то положила книгу в сумочку. Женщина улыбнулась мне и поправила свои волосы.
Я просматривала этот момент снова и снова. Имеет эта женщина отношение к Джеку Трумэну или нет? Необходимо выяснить это как можно скорее, потому что от ответа на этот вопрос зависела моя жизнь.
Нью-Йорк
18.12
Бойцы отряда специального назначения ФБР цепочкой, прикрывая друг друга, пробирались по лестнице в доме, где на восьмом этаже находилась квартира Джека Трумэна. Лифты не работали, так как электричество предусмотрительно отключили. А также блокировали мобильную связь и доступ в интернет. Майкл, продвигавшийся вслед за бойцами в бронежилете и с пистолетом наизготовку, чувствовал, был почти уверен, знал, что они опоздали. Но рисковать жизнью людей из-за своей интуиции не был готов. Поэтому тащился в хвосте отряда, изнывая от нетерпения. Потом ждал, когда спецназ взломает дверь и проверит помещение. В результате выяснилось то, что Майкл и так знал: квартира была пуста, он слишком долго сюда добирался. Джек Трумэн – убийца-русофоб успел скрыться.
Бойцы спецназа вернулись в штаб-квартиру. Майкл остался с рабочей группой собирать мозаику преступлений. Здесь было из чего выбрать. Похоже, Джек Трумэн не возвращался домой, чтобы забрать вещи или уничтожить улики. Поэтому эксперты продолжали фиксировать всё новые находки. Кожа, срезанная с лиц, была высушена по всем правилам и выставлена в портретных рамках.
– У этого ублюдка тут своя галерея, – сказала Сара Коннел, снимая со стены страшную инсталляцию. – Лили расстроится, когда увидит.
– Думаю, русским не обязательно знать все подробности, – перебил её Майкл. Хотя он и сам подумал о Лили, когда нашёл в ящике стола фотографии. На них были четверо, убитых Джеком Трумэном, и несколько снимков неизвестных, видимо, потенциальных жертв. В таком городе, как Нью-Йорк, несложно найти русскоговорящих туристов. Но на одной из фотографий была запечатлена Лили, она переходила запруженную автомобилями улицу и обернулась, посмотрев прямо в объектив фотокамеры.
Заброшенное промышленное здание на окраине Нью-Йорка
19.20
Джек Трумэн был зол. Нет, он был просто в ярости. Его тщательно разработанный, продуманный до мелочей план полетел ко всем чертям. Джек не понимал, как копы смогли на него выйти, ведь он так тщательно планировал свои миссии, предусматривал все детали, не упускал ни одной мелочи. Или всё-таки упустил? Джек с досадой пнул пустую канистру, попавшуюся ему на пути. Он быстро пересёк просторное пустое помещение, в котором когда-то располагался один из цехов крупной швейной фабрики, начал подниматься по ржавым ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж. Здесь располагались небольшие каморки, бывшие некогда единым помещением, освещённым большим окном, которое опоясывало весь второй этаж и служило единственным украшением старого здания из потемневшего кирпича.
Джек громко ругался. Он даже остановился, чтобы несколько раз ударить кулаком кирпичную стену. Впрочем, он мог себе позволить никого не стесняться, поскольку единственными свидетелями его досады были несколько голубей, ворковавших на балочных перекрытиях под самым потолком.
Джеку пришлось бросить свою обжитую квартиру. Он не был глупцом, чтобы возвращаться. Пусть он и не ожидал засады и поэтому оставил дома почти все свои наработки, в том числе фотографии потенциальных целей. Туда он больше не вернётся, но это уже и не нужно. Ведь Джек не был глупцом, он предусмотрел и такой вариант развития событий, поэтому подстраховался. Он открыл рассохшуюся дверь одной из каморок на втором этаже. Здесь было пусто и светло. Лучики опускающегося за далёкими небоскрёбами солнца играли с мириадами пылинок, взлетающих от тяжёлых шагов Джека. Он подошёл к дальнему углу и опустился на колени. Достал из заднего кармана джинсов перочинный нож и с его помощью приподнял одну из дощечек в полу. Ещё две он убрал уже просто руками. Здесь был отличный схрон. Вряд ли кому-то могло прийти в голову посетить здание бывшей швейной фабрики, даже бездомные предпочитали ночевать ближе к людям. Здесь было безопасно. Джек извлёк из отверстия в полу жестяной ящик. В нём были документы на другое имя и две пачки купюр двадцатками и сотнями. Ниже лежал плотно набитый армейский рюкзак, а под ним – спальный мешок, запакованный в полиэтилен. Джек ведь не был глупцом, он позаботился о своём будущем.
Отель «Уолкотт»
22.54
Необъяснимая тенденция, но каждый мой последующий вечер по эту сторону океана был мрачнее предыдущего. Я так и не включила свет, поэтому номер освещал лишь ноутбук с поставленным на паузу видео моего прибытия в Нью-Йорк. Я сидела на подоконнике и смотрела на этот жестокий город, который пугал меня до дрожи. Ведь где-то там за полумраком улиц, за пятнами освещённых окон скрывался тот, кто охотился за мной, кто желал моей крови.
После долгих размышлений о своей тяжёлой судьбе я решила попросить Константина Петровича, чтобы он отозвал меня обратно в Москву.
Сегодня Ефимцев долго не брал трубку. И во мне даже начало шевелиться беспокойство, что я навсегда останусь здесь. Когда же, наконец, ответил, голос у него был запыхавшийся.
– Константин Петрович, – ещё больше заволновалась я, – с вами всё в порядке?
– Да, – он пытался восстановить дыхание, – осваиваю беговую дорожку.
– Что? – Прыснула я.
– Представляешь, – Ефимцев тоже усмехнулся. – Это всё доктор, говорит, что в моём возрасте надо следить за собой, заботиться о здоровье, чтобы не умереть раньше времени.
– Константин Петрович, ну, что вы! Вы же ещё молодой, мы с девочками вас женить думали.
И тут я подумала, что я ведь тоже молодая. Намного моложе Ефимцева. И мне тоже надо заботиться о себе, чтобы не умереть раньше времени.
– Отзовите меня обратно, – тихо попросила я.
– Что? – Кажется, он не понял.
– Отзовите меня в Москву, пожалуйста, – повторила я уже громче и настойчивее.
– Какая Москва, Лилия Александровна?! Какой отзыв?! Да вы понимаете вообще, что несёте?!
Ну, всё, сейчас он меня расстреляет. Прямо по телефону. Орал Ефимцев долго. Я старалась не вслушиваться и периодически отодвигала трубку от уха, когда начальник набирал обороты. Но всё равно полностью абстрагироваться не удавалось, и в сознание вклинивались ключевые слова: сначала – «каким я был дураком», «надо быть сумасшедшей», а затем – «долг перед родиной», «обязательства», «честь». Потом Ефимцев выдохся и замолчал. Я тоже молчала. Тишина протянулась между континентами и ждала.
– Я, конечно, не могу заставить тебя остаться, – наконец, сказал Константин Петрович, тяжело вздохнув. – Выбор, сама понимаешь, за тобой. Но, скорее всего, твоё возвращение будет стоить тебе карьеры. И мне тоже. А может быть и свободы.
Осадок после разговора остался тяжёлый. Я даже не сразу вспомнила, что так и не