и был так слаб, что все уже не сомневались в его скорой кончине.
– С чего бы вдруг? – хмыкнул муримур.
– А на этот вопрос я нашёл ответ в «грошовых листках», – глаза драконида хитро блеснули. – Знаете, это бесценный кладезь информации! Вся подноготная города, если только она где-то как-то когда-то всплывала, непременно окажется там.
– Это слухи и сплетни, вечерние листки по десять геллеров штука, – сказал Шандор, обращаясь к мадемуазель Энне. – Но чаще всего за ними действительно что-нибудь стоит.
– За пару дней до пуска и аварии в одном из «грошовых листков» вышла баллада о почтенном докторе, который… кхм… возлюбил жену соседа. За что муж-рогоносец вызвал его на дуэль. Каждый получил по пуле, но, как метко выражается автор баллады: «Доктор – в бок, а дурень – в лоб». Разумеется, там не называется никаких имён, но мне кажется, что речь идёт как раз об Алоисе Меерштале.
– Почему? – спросила Виола. – Ведь в городе не один доктор. Да и история сама по себе не слишком примечательная.
– Именно! – ухмыльнулся драконид. – Ничем не примечательный адюльтер попал на страницы вечерних «грошовых листков». Но ведь господин Меершталь был тогда у всех на слуху. Кстати, в балладе, где доктор готовится к предстоящей дуэли, есть несколько строк, в которых он подумывает использовать то одно, то другое приспособление для своего пистолета, чтобы гарантированно сразить противника. По-моему, вполне прозрачный намёк на владельца поместья Роуз-Холл, увлекавшегося механикой.
– Но ты, конечно же, копнул глубже? – поинтересовался Лайош, внимательно глядя на Равири. Тот гордо приосанился.
– Разумеется. Да там и копать-то не нужно было. Я всего лишь навёл справки в ратуше, сначала в отделе владений, а потом в отделе актов смерти и рождения. За два дня до неудачного пуска фуникулёра некто господин Корбен Остен, хозяин Рэд-Мэнор, что соседствует с Роуз-Холл, скоропостижно скончался. Семейный врач установил в качестве причины смерти сердечный приступ, тело кремировали. Урна с прахом, если верить некрологу из «Вестника», помещена в семейный колумбарий в саду особняка.
– Сердечный приступ у человека, которому попали в лоб из пистолета? – с сомнением спросила мадемуазель Энне.
– Под заключением врача есть подписи двух свидетелей из числа уважаемых горожан, этого вполне достаточно, если семья намерена не привлекать излишнего внимания к случившемуся. Сдаётся мне, как раз эти свидетели и были секундантами на дуэли Меершталя и Остена.
– Тогда жена соседа, ставшая причиной ссоры – это миссис Остен, которую дочь вывозит в инвалидной коляске в сад, подышать свежим воздухом? – сделала вывод Виола.
– Хорошо, – Лайош сцепил руки в замок, – это всё, конечно, любопытно, но к делу прямого отношения не имеет. Мало ли кто там с кем и когда спал. Мы также не можем ни доказать, ни опровергнуть предположение подрядчика о том, что доктор каким-то образом обработал тросы для будущего фуникулёра. Допустим, он это сделал, намереваясь тем самым на практике применить свои изыскания, и получить материал во много раз прочнее и долговечнее стали, но потерпел неудачу. В любом случае, сама авария произошла совсем в другой части города, а тени и голоса мадам Ульм появляются именно в Роуз-Холле, и, значит, должны быть связаны с домом. Абекуа, – сыщик посмотрел на муримура, – ты успеешь сегодня до вечерней вылазки отыскать механика? Чтобы завтра мы могли навестить мадам Ульм и как следует изучить автоматоны в оранжерее?
Вути кивнул. Лайош посмотрел на второго компаньона:
– Равири, есть у тебя что-нибудь ещё?
– Есть, – драконид, словно фокусник, в очередной раз перетасовал свои материалы, и продемонстрировал небольшую карточку какого-то официального бланка. – Это выписка из реестра Королевского общества садоводов. После твоих слов о чёрных розах я наведался к ним, и они сообщили мне, что доктор Меершталь примерно с четверть века тому назад зарегистрировал новый сорт роз, названный им «Чёрный Сапфир». Второе название сорта – «Элиза».
– Дай угадаю, – вмешался Вути. – Элиза Остен?
Те Каеа довольно зашипел. Потом продолжил:
– Вообще-то в реестре «Элиза» значится как «почётный сорт».
– Что это значит?
– Это значит, что эксперты Общества не имели полного доступа к информации о том, как именно был выведен сорт. Какие родительские сорта для него использовались, какие условия понадобились, чтобы добиться такого цвета, и так далее. В общем-то, они могли бы и отказать в регистрации, но всё-таки пошли навстречу. Похоже, доктору было важно просто получить это подтверждение, поскольку в Обществе нет никаких сведений о том, чтобы «Чёрный Сапфир» появлялся в продаже или у других садоводов.
– То есть, возможно, эти розовые кусты с их необычными цветами могут существовать только там, – задумчиво подытожил Шандор. – Что-то мне всё меньше и меньше нравится эта оранжерея.
Глава 10. Туманы Лайонгейт
Когда-то на месте Лайонгейт были болотистые пустоши, за которые вечно сражались река и море: солёные волны иногда заливали эту унылую равнину во время особенно высоких приливов, а пресные воды наступали в половодье, если зима выдавалась очень снежной. В те времена среди топей можно было увидеть лишь редкие хижины рыбаков на высоких сваях, да множество птиц, гнездившихся в зарослях камыша и рогоза.
Затем один из императоров, человек мечтательный и чудаковатый, решил превратить болотистую излучину реки в парадные ворота города. Через пустоши пролегли каналы; низкий затапливаемый берег отсыпали камнями и землёй, подняв его высоту на добрых три метра. На главной площади, открывавшейся к тому месту, где встречались река и море, была сооружена триумфальная арка с двумя большими каменными львами у её подножия.
Низкая цена на землю и обещание пятилетней свободы от налогов привлекли в Лайонгейт застройщиков. Вдоль аккуратной сетки улиц, спицами колеса расходившихся от главной площади, вырастали добротные каменные дома в три-четыре этажа, с мансардами под крутыми скатами черепичных крыш. Район одним из первых в городе получил современную систему канализации и газовое освещение. Позади Лайонгейт, на уступах скалистого утёса, отсекавшего излучину от остального города, стали застраиваться Лестницы – район небольших домиков, лепившихся друг к другу на скалах, и связанных целой сетью лестничных переходов.
Император умер, не успев увидеть свой проект полностью завершённым – и, наверное, это было его счастье. Потому что всего десять-пятнадцать лет спустя выяснилось, что в домах Лайонгейт вечно царит промозглая сырость, а вдоль улиц постоянно дуют холодные ветры то с моря, то с