придумают же, – фыркнул он наконец. – Деревню змеям подавай! Лопнут!
– И то верно! – хохотнул мужик, сидевший рядом. – Ни одна речка столько народу в себя не примет, а то разорвётся надвое!
Волна смеха прокатилась по корчме. Хохотал и Чонгар, представляя, как раздувает злого ящера и как тот трескается и лопается с бульканьем. Баат же сперва окаменел, а потом улыбнулся, привычно так, по-лисьи, и допил залпом брагу, что оставалась на дне.
Чонгар прищурился. К чему был этот рассказ? Не затаил ли Баат на него обиду? С другой стороны, витязь много раз мог убить Чонгара – и когда подавляли мятеж, и когда пировали. Тайком зарезать или отравить уставшего воина было легче лёгкого.
Он помотал головой, мол, что за бред. Баат невесел потому, что таскается по пыльным дорогам и ищет сбежавшего мальчонку вместо того, чтобы стоять на забороле и сторожить покой столицы.
– Ну будет тебе, – Чонгар потянулся и зевнул. – Посмотри, до чего же славная ночь!
Хмельная, весенняя, дурманящая. Скрипели доски, лилась брага, хохотали девки, хохотали мужики. Кто-то хвалился новым засапожником, расписывая лезвие, как мать – молодицу на смотринах; кто-то вытирал засаленную бороду, кто-то затаился в углу с девицей.
– Славная, – согласился Баат. – А знаешь, что ещё славнее?
Он подмигнул и дотронулся до уха. Чонгар вслушался. Веселье, весна, подготовка к Лельнику. Казалось, в воздухе витал запах творога, а может, это просто скисло молоко. Но нет, Баат намекал не на это. Пришлось напрячь охотничье чутьё.
Сверчки, топот, за корчмой молодец миловался с какой-то девкой… Нет, дальше – за стенами детинца. Вот там, где-то у терема Горяты, сопел волчонок. Ах, Чонгар почти чувствовал, как шевелилась его шерсть! Он дремал – и при этом трясся от страха, прислушиваясь к каждому шороху.
– Понял, да? – голос Баата вернул Чонгара обратно в корчму.
– Волчонок скоро зашевелится, – подытожил он.
Баат засиял так, словно провёл целую ночь с Марушкой. Это могло бы порадовать и Чонгара, вот только Томаш уже ускользал из-под его носа. Впрочем, с тенью и впрямь сглупил. Он скрежетал зубами и винил себя. Если бы тогда не спугнул – может, поймал бы? И не пришлось волочиться в Хортец, врать Баату и ломать голову, думая, что же наврать старому другу.
– Плыви-плыви ящер да грызи орешки, – неожиданно пропел витязь. – Плыви-плыви ящер да девиц не трожь.
– Вот тебе каменья да златы одежды, – вторил ему Чонгар. – Ну а ближе к лету будет ещё рожь.
Эту песню в Подзмейном воеводстве заводили по весне – в основном мужики, когда выходили на поля и шли мимо речки или маленького озерца. Так они надеялись отвадить речную нечисть – голодную и жадную.
Баат снова погрустнел и спрятал лицо за кружкой, словно не желал больше говорить с Чонгаром. Неужели и он пострадал от этих гадов? Сколько были знакомы, а Баат никогда не рассказывал о родне – всё больше о девках да о Подзмейных землях. Надо будет как-нибудь спросить.
3.
Сначала был пир – розовощёкие девицы под боком, скрип лавок, гомон, на столе квас, крынки с молоком, запечённое мясо, которое бояре рвали руками и жадно уплетали, а потом медовый воздух стал спёртым. Духота начала душить Томаша, и он, разорвав рубаху на теле, выпрыгнул в окно. Там его встретил сырой лес. Уже не ноги – лапы побежали по холодной земле. Томаша несло всё дальше от терема, но ему не было легко и свободно, наоборот – неясная тревога скреблась внутри, не давая покоя.
А потом возле ближайшего дерева зло сверкнули глаза Добжи.
– Ты обещ-щал, – рыкнул вожак. – Старш-ший защ-щищ-щает младш-ших, помниш-шь?
Томаша так сильно затрясло в страхе, что он проснулся. Рассветные росчерки едва касались неба. Хорс ещё не начал свой путь. Значит, Томаш успел. Он сможет скрыться и найти Маржану. К слову, неужели попала в беду? Очень хотелось верить, что Добжа во сне – лишь морок, а не предупреждение.
Потянувшись как можно тише, Томаш осмотрелся. Чего бы такого прихватить, чтобы не пришлось воровать или голодать в Хортеце? Взгляд остановился на кафтане с серебристыми пуговицами и чудным шитьём – скорее всего, лучшие молодицы постарались. Вот ведь Горята! Знал, как угодить! Сам кафтан вряд ли пригодится, а вот пуговицы можно взять. Томаш без труда оторвал их и засунул в пасть. Такое добро обеспечит хорошую пищу на пару дней.
Дальше – ещё проще. Прислушавшись и убедившись, что его стража спит спокойно, он отодвинул створки мордой, вдохнул рассветный воздух – какой же он всё-таки свежий и отрезвляющий! – и выпрыгнул. Наверняка не пройдёт и лучины, как в тереме всё встанет на уши, поэтому Томаш бежал, перепрыгивая с одной крыши на другую.
Внюхиваясь, он пытался уловить запах Маржаны, но, если честно, печёное мясо притягивало куда больше. Пришлось одёрнуть себя, мол, очнись, сам станешь куском мёртвого мяса, если не найдёшь и не выручишь девку.
Перед ним распростёрся туманный и сонный Хортец. Повезло – за молочной завесой никто не разглядит волка, да и кому глядеть-то – народ ещё спал. Правда, кое-где виднелись огоньки. Их пламя притягивало так, будто просило: «Загляни за резные створки, посмотри, что тут происходит». Может, за одним из таких окон находилась Маржана? Чутьё кричало: девка совсем рядом.
Запах привёл Томаша к расписным воротам городской мыльни. К ней примыкала маленькая корчма, где до сих пор не стихал гомон. А что, если кто-то из мужиков заманил девку? Могла ведь по глупости пойти, приняв обещание накормить-напоить без особых раздумий.
Томаш поцокал языком, перекатывая во рту пуговицы. Ох, как хотелось их погрызть! Но нет – пришло время выплюнуть и обратиться. В очередной раз он вдарился о землю, стерпел нечеловеческие приступы боли и… Понял, что что-то не так.
Человеческое тело едва двигалось, словно кости срослись по-другому. Томаш вдохнул воздух и тут же поперхнулся. Как?! Как он сразу не понял, что туман был чародейским?! Почему звериное тело не распознало ворожбы?!
Злая сила прижала Томаша к холодной земле. Туман сгустился ещё сильнее и превратился в белёсую тень – зыбкую, мерзкую и устрашающую. Она взглянула на него, трепещущего волчонка, угольными глазами, ехидно усмехнулась и охотно взгрызлась Томашу в горло.
Серебряные пуговицы подобрал кто-то другой – с кривой ухмылкой и обережной бусиной на шее.
X. В охотничьих лапах
хищным змеем жмётся поближе жало,
шаг вперёд – на волю бы убежала,
только выткан лезвиями порог.
Из авторского стихотворения1.
– Ты только посмотри, – елейно произнёс Баат, – целых два волчонка!
Лис был похож на мурчащего кота, который только что обожрался сметаны. Чонгара аж передёрнуло – не привык он видеть друга таким, настолько медовым и страшным одновременно.
Они засиделись в корчме – и не зря. К рассвету, когда Чонгар уже дремал в обнимку с полупустой