моей коронации архонт впервые надел мне на голову альмандиновую корону, она ведь порезала меня не сразу, – он растёр вновь проступившую каплю крови. – Я тогда ещё подумал: «Неужели я достоин, неужели корона меня признала?», и даже испугался возможному неожиданному открытию, но когда я обернулся к собравшейся на площади Агерат толпе, то почувствовал резкую острую боль, полоснувшую меня по лбу от виска до виска.
Осе повернул к эллари лицо и показал пальцем на тонкий, едва заметный шрам, тянувшийся вдоль его лба.
– Кровь тогда мне всё лицо залила. Я испугался, поспешил вытереть её рукавом, но от этого стало только хуже. Корона будто обиделась и ещё раз полоснула меня чуть выше. Во вторую ранку попала инфекция – и Геза, тоже эллари, как ты, но ты, наверное, её не знаешь, – лечила меня от воспаления.
– Почему Халис не знать? Халис знать Геза, – смотрительница Грота вопросительно подняла чёрную бровку, улыбнулась королю, обнажив маленькие чуть выступающие вперёд жемчужные зубки, и усиленно заскребла ногтем кусочек приставшей к камню плесени. – Её все в нашей деревне знать. Много-много лет назад. Геза сильная эллари. Гадать на камнях – всё говорить, всё угадывать. Мне сказать, что со мной быть и…
– Что «и»? – спросил заинтригованный король, ожидая продолжения, но Халис вместо ответа покраснела, смущённо засмеялась и отвернулась к стене.
– Хэх, дитё! – усмехнулся Крайст, отметив про себя, как заблестели глазки девчонки.
– Да, – король с грустью повёл худыми плечами, – она и мне много чего говорила, ещё когда я корону не носил, а я не слушал. Слепо следовал традициям. Вот зачем мне сдалась корона, скажи? Я ведь не король. Никогда им не был. А брат был. Каким бы Эдгар ни был, но вот он был настоящим королём…
– Королева говорить, что Эдгар тоже раны на лбу иметь. Как вы, – Халис потыкала мокрым пальцем у себя над бровями. – Корона резать его, как всех. Оставлять глубокие шрамы.
– И это разве не странно? Халис, вот ты мне скажи, – Осе снова взял нож и поскрёб по куску дерева там, где хотел вырезать в будущем глаз, – как такое возможно?
– Королева говорить, что корона капризна. Но корона не капризна.
– Значит, она перепутала голову Эдгара с чьей-то ещё.
– Корона Эгиля не ошибаться.
– И в чём же тогда мой брат был недостойным королём? Он был умён и смел, – Осе снова отложил поделку и нож и начал загибать пальцы, перечисляя достоинства брата, – отчаянно боролся за каждый дюйм земли Ангенора, дрался с баладжерами – он был воином, которого в Ангеноре до сих пор боготворят, а я кто? В детстве хотел стать поэтом или звездочётом, но не стал ни тем, ни другим. Я не храбр, я потерял Приграничье, всё королевство, семью. Ты даже не представляешь, какими страшными вещами я угрожал своей племяннице, когда вернул её из Эквинского замка. Девочке совсем. Я, взрослый мужчина!
Кирасиры у стола притихли и переглянулись, как если бы вдруг поняли, что стали свидетелями разговора, который им слышать не следовало.
– Я ничего не умею, – продолжал Осе, распаляясь в своём отчаянии, – даже несчастную фигурку из дерева вырезать не могу по-человечески. Только и умею вдруг терять сознание и трястись, пытаясь откусить себе язык.
Крапивка проснулась, бекнула и боднула ногу короля. Осе погладил белую головку с крохотными рожками. Козочка, довольная лаской, перевернулась на другой бок и снова повалилась спать в разбросанные стружки.
– Вы уметь делать фигурки, – попыталась утешить короля Халис и указала пальцем на ряд неказистых поделок, вырезанных Осе. – Только очень нехорошо, но уметь. Эти уродцы мне нравятся. Раньше они быть гораздо страшнее. И тот, что вы мне дарить. Он лежать на полке у кровати у меня, и я смотреть на него перед сном. Это кролик?
– Подразумевался как рыбка.
– Я и говорить – рыбка. Красивая рыбка, и пусть кролик.
– Это златоглавка. У нас их ловили в Руне и продавали на рынке по три крефа за связку.
– Убивать рыбок плохо.
– Наверное.
– И оленей плохо убивать, – сказала эллари громче, глядя на Крайста тем особенным взглядом из своего богатого арсенала, в котором читалось больше всего упрёка.
– Родная, извини, – хмыкнул Крайст, не отрываясь от дела, и отрезал от бедра оленя огромный кусок мяса, кинув в миску, – но одними кабачками не накормить пятерых здоровых мужиков.
– У меня есть и картохель… – фыркнула Халис, отвернувшись.
– Картофель, – спокойно исправил её ошибку король.
– Да, и картоф-ф-фель есть у меня тоже! И редис, и морква, и капуста, и свекола… как её?
– Свёкла, – напомнил забытое эллари слово Осе.
– Спасибо, – эллари быстро присела в смешном своей неказистостью реверансе и ткнула в Крайста грязной тряпкой. – И она. Всем хватит и без оленей. И пятерым, и десятерьми.
– Десятерым, – снова исправил её король, отметив, что ему опять придётся повторить со смотрительницей Грота числительные и падежи.
– И им тоже. Ты никогда не есть мой тушёную морковь с капустой с сушёным мхом и листом лисьей лапы. Если бы съем, сразу бы забыть про оленей.
Даннигерд закатил глаза.
Плач Суаве, всё это время доносившийся из дальней комнаты, где располагалась спальня супругов, вдруг стих.
– Слава богам, – буркнул Крайст, – наплакалась на сегодня.
– Пора бы уж, – ядовито ухмыльнулся Даннигерд. – Уже солнце у горизонта, а наша королева не замолкает с зари. От её воя у меня уже уши болят.
Бэйн воткнул ксифос в кусок мяса, перегнулся через стол и молча влепил Даннигерду ладонью по уху.
– За языком следи. Мать оплакивает своих детей.
– А нечего было давать бабе вести войско в атаку. Вот и полегли, – буркнул не желающий учиться на своих ошибках кирасир, растирая ушиб, за что сразу же получил по второму уху.
– Эта «баба», как ты выразился, – вскипел гневом Бэйн, – была твоей принцессой, и она оседлала самого бешеного из всех быков. И сделала она это, между прочим, если ты вдруг не заметил, быстрее, чем ты управился со своим Баюном.
– Даннигерд прав, – вдруг отозвался Осе, оторвавшись от выразительных глаз Халис, которые удовлетворённо наблюдали за тем, как король ласкает сопящую Крапивку. – Мне вообще не стоило ввязываться в эту войну. Сейчас я это понимаю. Не надо было винить Вечеру в смерти сына, не надо было её изгонять, злить своей неприязнью, прятаться за её спиной. Вообще не стоило становиться королём, если говорить по правде. Да, я Вечеру никогда не любил – это ни для кого не было секретом. Перед самой битвой я даже корону ей отдал. Я это сделал не потому, что признал её наследницей, нет. Просто избавиться от этой ноши хотел… а теперь девочка гниёт на дне Змеиной ямы. Неупокоенная, одна, во мраке. Как бы я к Вечере ни относился, она этого не заслужила, и мне стыдно. Представляете, мне стыдно перед ней. А всего несколько месяцев назад я угрожал ей жуткими последствиями, если она посмеет отобрать корону у моей Ясны. А теперь что? Сижу в пещере, ненавидимый и без того не любящей меня женой, без сына, племянницы, дочери…
– Принцесса Ясна жива! – неожиданно даже для себя самого взял на себя смелость перебить Осе Малой и вдруг осёкся, поняв глупость своего положения.
– Нет-нет, говори, – Осе, однако, казалось, совсем не возмутился фамильярностью самого юного кирасира.
– Вы… Вы сами читали письмо Корвена. Её держат в башне. Она под охраной, но жива. Её кормят, не обижают, иногда разрешают гулять в саду. Это ли не главное?
– Объясни это моей королеве, – с грустной улыбкой ответил Осе, и глаза его совсем потухли. – Может быть, тебя она послушает? Наша дочь жива до тех пор, пока я сижу тише воды ниже травы – и я буду сидеть, но, если Теабрану вдруг покажется, что я что-то замыслил, или графы, мои сторонники, что-то затеют, голова моей дочери уже через секунду окажется на пике у ворот Туренсворда. Как думаешь, каково это – жить в постоянном ожидании смерти? И Ночная Гарпия, это бесполое пугало, ты читал в том послании, постоянно подсовывает ей под