в тайне свои источники. Меня вызывали в суд, грозили расправой, но я ни разу не предавала огласке желающих остаться в тайне.
— Я… ладно. — Я оглянулась через плечо, но никто не обращал на меня внимания. — Просто я даже не подозревала, кто мой отец. Мама не рассказывала. Мне непонятно, что кто-то может…
Она прервала меня, но мягко.
— Кейт, я и представить не могу, как трудно тебе пришлось. Мне бы хотелось сказать, но я не могу. Могу только судить по своему опыту, что шило в мешке не утаишь.
Я хотела расспросить о многом. Например, как она разузнала о маме. Не просто голые факты: колледж, степень, профессия, день несчастного случая, а впечатление, какое производила мама на окружающих. Она пользовалась для ее портрета щадящими словами, но оставила пятно позора.
«Лидер сообщества, известная свои пылом, неиссякаемым потоком юмора и страстной пропагандисткой деятельностью среди жителей Восточного Лос-Анджелеса, Эмили Квинн вырастила Кейт одна, защищая ее от внимания, кое приписывает ей социальный статус…»
Дина скомкала измазанную в кетчупе салфетку. Она улыбнулась мне, намекая на окончание разговора. Что ж, это лучше спора.
Кэл увидел меня и вернулся в очередь за гамбургером, выгнув бровь.
— Спросила у нее, где она раздобыла такие солнечные очки, — сообщила я. Он усмехнулся.
— Попроси Нэнси. Она мигом найдет тебе.
После этого я держалась от пресс-службы подальше, довольствуясь подглядыванием и подслушиванием. Дина — кирпичная стена, прочная и непоколебимая. Я занялась подготовкой к интервью, надеясь, что Дина права и в скором времени все станет предельно ясно.
• • •
В четверг мы вернулись в Мэрилэнд, где меня поджидал свежий ад.
Гвоздем почти все агитационных роликов и листовок была семья сенатора. Теперь, когда я стала почетным Купером, настало время их обновить.
Но проблема стала не за этим.
Через день после съемки я очнулась от нервного забытья и проверила телефон.
И перепроверила.
Затем села в постели и вцепилась в него обеими руками.
123 пропущенных звонка. Больше тысячи сообщений. Беглый просмотр показал, что все они от незнакомцев, некоторые из которых так сквернословили, что я швырнула телефон на пол и немигающим взглядом смотрела, как он гудит.
Снова и снова.
Либби уже ждала меня внизу с абсолютно новым смартфоном и хмурилась в знак извинения.
— Не представляю, как это произошло. — Она покачала головой, словно ее это расстроило. — Утечка списка контактов штаба. Один мерзкий блог разместил его вчера вечером. Надеюсь, больше никто не устроит атаку!
Я передала ей телефон. Лицо у нее побледнело. Пока она услужливо записывала мои контакты в новый телефон, то трещала о том, как Интернет приступил к накаленным дебатам по защите конфиденциальности несовершеннолетних.
— С одной стороны, это хорошо… — Пришло новое сообщение, и она поморщилась.
Я не ответила.
Выйдя из дому, я еле-еле передвигала ноги, но утешилась ставшим уже привычным видом ждущего в машине Джеймса в отутюженном костюме, выглядящего и дружелюбно, и мертвецки серьезно.
Всего лишь слова, — напомнила я себе. — И фотографии, — подсказал мозг до того, как я задвинула на задворки эту животрепещущую мысль. Так или иначе, против Джеймса никто не попрет. Когда мы проехали мимо пресс-осады, мое внимание обратилось на новых охранников, карауливших ворота. Они защитят, будут сдерживать людей, не поддерживающих нас, хотевших вылить как можно больше грязи или получить острые ощущения от злонамеренных выходок, что еще хуже.
Эти люди снаружи, ненавидящие меня, абсолютно чужие, осознала вдруг я и потерла руки — согреться от внушенного озноба. Стекло автомобиля показалось хрупким. Но это глупо. Я ведь знала, что оно пуленепробиваемое. Съемка только добавила дню безумия. Здание нашего соратника располагалось в часе езды, там, где никто из нас прежде не был. Однако неожиданно дом оказался прекрасен: зеленые газоны, искусственный пруд с плавающими в нем утками. Команда организовала пикник, и Гейб очень смутился, когда кинооператор велел ему перестать есть.
— Думай об этом как о рождественской открытке, Гейб, — сенатор рассмеялся. — Она стала явью, но до чего приятной.
Нам потребовалось время, чтобы собраться. Они опробовали несколько видео, в которых мы развалились на покрывале в красно-белую клетку и неловко передавали закуски. От нас требовали «больше разговоров», на что сенатор выпалил: «Как тебе денек, дорогая?», а Мег ответила: «Очень безумный. Я собрала вкуснейшую еду, а затем откуда ни возьмись, появились люди с камерами и стали нарезать круги».
Вскоре смеялись все, даже Гейб, которому постоянно довольно жестко напоминали смотреть в камеру.
Следом отсняли несколько кадров. Мы прогуливались в различных комбинациях: сенатор с женой, я с близнецами, я с Мег, и, наконец, я с сенатором. После того, как камеры отъехали, мы придали фальшивому разговору русло подлинного.
— Вы замечательно справляетесь, — сказал сенатор. Я рассмеялась, посчитав, что он говорит об операторах, но он похлопал меня по спине. — Мне все говорят, что ты могла бы стать актрисой. Так держать. — На моих губах появилась искренняя улыбка, но тут раздалась команда: «Снято!»
По пути обратно в штаб мой мозг прокручивал замечание сенатора. Это было обещанием? Так держать! Ну, буду я так держать, а дальше что? Я буду стараться, необъяснимым образом повышать свой рейтинг, и смогу задержаться дольше, чем на лето, вплоть до четвертого ноября. К тому времени они привыкнут ко мне, и может быть, даже пригласят с собой в Белый дом.
На мысли о большом здании с белыми колоннами мой разум умолкал. Пенсильвания-авеню, 1600. Видела я его только в новостях и кино. Я слишком заглядываю вперед. Смешно, мы словно агитируем за возможность телепортироваться на Юпитер. Но для сенатора Белый дом не мечта. Это причина подниматься с постели каждое утро. И я могу помочь ему встать.
Это в будущем. Вероятном будущем. Много воды утекло с тех пор, как я заглядывала туда.
Только мы зашли в штаб, как дорогу мне загородил Тим Угрюмый Советник.
— Там тебя просят к телефону. — Его кадык ходил ходуном от возмущения. — Телефону штаба. Друг из Южной Каролины?
Закатив глаза, я вырвала из его цепких рук телефон. Наверное, Лили Хорнсби — моя единственная подруга из Южной Каролины. Мы не особо-то общались по телефону, может, она хотела передать привет. Полагаю, она не смогла дозвониться на старый номер и решила попробовать номер штаба. Но когда я взяла трубку, голос на другом конце оказался мужским.
— Привет из Пальметто, — голос был знакомым: сухим и ироничным, без южного растягивания. — Твой номер вне доступа. Да будет тебе известно.
Мозг спекся как выброшенная на берег рыба. Это кто такой? Некто из школы, на кого