Капитан продолжил:
– Надо бы осмотреть твою квартирку.
– А ордер на обыск у вас есть?
– Нет, конечно. У меня есть только орден. Ха-ха-ха! Но твою нору я все-таки осмотрю, Шурик. Потому что стукачок у меня серьезный, зря врать не будет. Так что ты лучше не мешай.
– Хорошо, ищите что вам нужно.
– Вот и прекрасно, – сказал Орлов и прошел в комнату в своих огромных грязных сапожищах, которые я смог бы надеть, не снимая своих ботинок. Капитан потоптался по комнате не больше минуты и прошел на балкон, где стояли коробки с порошком. Все. Теперь эти сраные новогодние подарки он засунет мне в жопу. Я слышал, как он шуршит коробками. Твою мать! Может, огреть его стулом по башке и выкинуть порошочек с балкона? Но капитан наверняка его уже увидел. И чтобы он все забыл, его необходимо устранить из жизни. Но я на это не способен, потому что слаб в коленках.
Мое сердце колотилось с бешеной скоростью где-то у меня в горле. Воздуха не хватало. Со лба стекал пот, словно я пробежал десять километров в жаркий день. Я сам оказался творцом помойки, в которую меня затолкал Орлов. Какой же я дурак! И с этим ничего нельзя поделать. Дураку – дураково. А менту – ментово.
Капитан вышел с балкона и прошел мимо меня на кухню. По пути заглянул в туалет и в ванную. Осмотрел кухню и сказал:
– Шурик, неувязочка вышла. Не нашел я краденого мотоцикла. С тебя за это полагается сто пятьдесят.
Я на ватных ногах дошел до холодильника. Вытащил бутылку Смирновской и налил ему полный стакан.
– Шурик, лука не забудь.
Я очистил самую большую луковицу и протянул ее капитану. Он выпил водку одним глотком и откусил от луковицы половину. Быстро прожевал, проглотил и, улыбаясь, пробасил:
– Спасибо. Теперь смогу два часа спокойно работать, не думая о хлебе насущном.
После этого он закурил и ушел. А я закрыл дверь. Потом, оседлав унитаз, хорошо пропоносился. Говорят, и медведи от страха поносят.
Если в тебе много дерьма – живи ближе к туалету.
Говорят, Цицерон был немым от рождения, поэтому его и считали великим оратором. Он выходил на трибуну, воздевал руки к небу, открывал рот, и многотысячная толпа, затаив дыхание, часами слушала его красноречивое молчание. Многие, не выдерживая напряженности момента, плакали. Но стоило Цицерону показать людям палец, и они умирали от смеха. На смену умершим приходили живые.
По радио сказали, что в зоопарке недавно родившая свинья выкармливает заодно новорожденного тигренка (тигрица, видите ли, не захотела его кормить). Охотно этому верю, потому что у моего знакомого, в деревне, крыса, недавно родившая, выкармливала теленка, от которого отказалась корова, и теленок выжил. И сейчас он уже взрослый бык.
Начало февраля, а на улице настоящая весна. Температура – плюс шесть. Снег сошел. Вокруг лужи и грязь. Словно уже не февраль, а март. Будет очень приятно, если весна начнет приходить на месяц раньше. Иду в магазин, потому что у кота закончилась черная икра. И он ходил за мной по пятам все утро и нудил:
– Рыбы давай! Давай рыбы!..
Это интересно. Каждому игроку футбольного клуба «Реал Мадрид» выдадут премию за победу в кубке Испании, в размере полтора миллиона долларов. Ах, почему я не играю в «Реале»? А ведь предлагали в прошлом году. В пивном баре на Невском проспекте. Я сидел в одиночестве за столиком, пил пиво и читал дурацкую книгу Сальвадора Дали о говне. Впрочем, с такими деньгами, как у него, – можно писать о чем угодно, и это издадут, и раскупят мудаки, типа меня. Я сидел, читал о говне и допивал тринадцатую бутылку пива. Пустые бутылки с моего стола не убирались, потому что официант тоже пил пиво за соседним столиком. На другой половине моего стола стояло еще восемь полных бутылок. И в этот момент ко мне за столик подсел еврей, похожий на немца (или немец, похожий на еврея) и представился сто двадцать восьмым тренером футбольного клуба «Реала» из Мадрида, который ищет талантливых молодых людей для своего клуба. Узнав о моих тридцати пяти годах, тренер заверил меня, что в «Реал» принимают до сорока. Необходимо только заполнить анкету, которую он разложил на столе перед моим носом, и сдать сто долларов на билет до Мадрида.
К сожалению, у меня оставались последние десять рублей, о чем я и сообщил тренеру. Он очень огорчился тем, что «Реал» не получит такого ценного игрока, забрал свою анкету и пересел за соседний столик к официанту, которому было не меньше пятидесяти. Официант был пьянее, чем я. Поэтому он согласился на заманчивое предложение, заполнил анкету и выложил сто долларов. Тренер забрал деньги, пожал ему руку и сказал:
– Поздравляю вас с зачислением на должность левого полузащитника «Реала». Завтра ровно в десять ноль-ноль жду вас в аэропорту, с вещами. А сегодня больше не пейте, потому что работники «Реала» не пьют алкоголя.
По телевизору сказали, что Дантес и Пушкин опять стреляли друг в друга недалеко от Черной речки и опять с тем же результатом. И это будет повторяться каждый год.
Я русский человек, но быстрой езды не люблю, потому что я тот человек, на котором ездят все, кому не лень. И если бы Николай Васильевич Гоголь познакомился со мной поближе, он вписал бы меня в ряд своих отрицательных персонажей (других у него не было). Но Гоголя к себе в гости я не приглашаю, потому что человек мужского род, не познавший женщину и всю жизнь занимавшийся онанизмом, вряд ли нормален.
Леня любит Веру Николаевну, Вера Николаевна любит своего мужа Ивана, Иван любит Галю, а Галя любит Марту. Для того, чтобы цепочка замкнулась, не хватает еще одного мужчины, которого любила бы Марта, а мужчина, конечно же, любил бы Леню. Но такого мужчины, к сожалению, не было. (После просмотра фильма об Иване Бунине)
Если у вас плохое настроение, то сходите в баню, попарьтесь как следует, поплавайте в бассейне и настроение нормализуется. Я прислушался к совету внутреннего голоса и пошел в баню. Купил у входа можжевельниковый веник. Кстати, он не зря выглядит таким устрашающе колючим, потому что сколько его не распаривай в кипятке, все равно колется, но для людей с толстой кожей это не страшно. А людям с тонкой кожей лучше не рисковать.
Я купил билет и прошел в отделение. Банщик куда-то убежал, поэтому, оставив билет на его столе у входа-выхода, я занял свободное место, вообще-то все места, кроме одного были свободными, быстренько разделся, взял веник и пошел в моечную. Среди множества свободных тазиков, выбрал один, вымыл, уложил в него веник и залил кипятком. Оставив веник распариваться, я прошел в парилку. На скамеечке сидел огромный толстый японец тридцати-шестидесяти лет с длинными волосами, похожий на борца сумо. Две жирных груди лежали на огромном животе, который свешивался между жирных ляжек и закрывал его мужское достоинство. Японец посмотрел на мой пенис, заулыбался и сказал:
– Здрасьте, мужчина.
– Здрасьте, – ответил я и сел на соседнюю скамью.
Пар был очень хорошим. Посидев несколько минут, я сходил за веником, вернулся на свою скамеечку и начал осторожненько париться можжевельниковым душистым чудом. Сильно им не похлещешься, потому что можно пораниться. Японец, увидев можжевельник, сделал большие глаза и спросил:
– Не больно елкой, а?
– Это не елка, а можжевельник. У меня толстая кожа, поэтому не больно.
– У меня тоже толстая кожа. Можно мне попробовать?
Я встал со скамейки, подошел к японцу и начал тихонечко его стукать по влажной могучей спине. Он снова уставился на мой пенис и, рассмотрев на нем шрамы, спросил:
– В каких боях этот красавец отличился?
– Это моя вторая жена, королева Марго, делала миньет и так увлеклась, что укусила. А укусы женщин плохо заживают.
– Не хуже, чем укусы мужчин.
– Возможно.
– Да нет, определенно. Мой муж укусил меня за ягодицу – если хотите, можете взглянуть, – дак потом заживало полгода.
Когда японец заговорил о своем муже, я не удивился, потому что уже встречался с гомосексуальными семьями, они такие же проблемные, как и гетеро.
– Скажите, а вас не Александром зовут?
– Александром.
– И вам тридцать шесть лет?
– Да.
– И вы учились в школе номер семьдесят два Калининского района?
– Да.
– Сашка, здравствуй, ты что, меня не узнаешь? Негодяй, мы же учились в одном классе. Ха-ха-ха!
Японец засмеялся и шлепнул меня по бедру. А я смотрел на него и не мог вспомнить, кто же это такой. Толстых мальчиков у нас было двое. Один погиб, а второй похудел и полысел. Вообще-то у меня хорошая зрительная память, но трудно определить, кого же из наших милых стройных мальчиков жизнь превратила в огромную жирную жабу. Я смотрел и не узнавал. Бывший одноклассник засмеялся и сказал:
– Все равно не угадаешь. Из наших меня никто не узнает. После того как я родила тройняшек, так сильно располнела, что сама себя не узнаю. Сашка, а ведь на выпускном балу я была принцессой, а ты – принцем.