class="p1">– Этого не знала ни сингапурская полиция, ни сам Стронский. Да и для меня это большая загадка. Кое-какие предположения на сей счет у меня имеются, но верны ли они – право, не знаю. Есть и умопостроения господина Стронского – но насколько его гипотезы реальны – неизвестно. А посему примем как данность: намерения таинственного убийцы не осуществились: он погиб, едва прибыв в Сингапур и не успев познакомиться с Сумасшедшим Гансом и войти к нему в доверие.
Полиция утверждала, что русского убили в тамошней гостинице за два дня до прибытия в Сингапур «Нижнего Новгорода». В ходе расследования сыщики тщательно изучили багаж погибшего русского путешественника, допросили шкипера шхуны, которую он нанял еще в Константинополе. И в Сингапуре пришли к выводу, что это был, скорее всего, тайный агент Русской секретной политической полиции, выполняющий какое-то особое задание. Прямых улик, разумеется, не было. Да британцы их и не особенно искали – учитывая сложные англо-русские отношения той поры. У русского было обнаружено, со слов полиции, несколько комплектов документов, выправленных на разные имена. И в том числе – на имя Власова… Тебе это имя ничего не напоминает, Олюшка?
– Погоди, Карл, но ведь это фамилия того самого квартирного хозяина из Петербурга, которого… Из-за убийства которого ты и попал на этот пароход!
– Вот и Стронскому имя Власова в ту пору показалось знакомым. Ничего не сказав полиции, он, тем не менее, сверился с моим «Статейным списком», полистал вырезки – а о моем деле писали все газеты России, Олюшка – и сделал один-единственный возможный вывод. Этот агент мог охотиться только за мной!
– Но я всё ещё ничего не понимаю! Почему?
Ландсберг прошелся по нумеру, постоял перед зашторенным окном, покачиваясь с носка на пятку, снова вернулся в кресло напротив Ольги Владимировны:
– Убитый агент унес эту тайну с собой в могилу. И мне тогда никто об этом инциденте, разумеется, не рассказал. Узнал про несостоявшееся покушение я только нынче, от господина Стронского. И, кажется, теперь догадываюсь о причине охоты на меня! Еще до суда, в Литовском тюремном замке, и позже, в Псковской пересыльной тюрьме, некий высокопоставленный незнакомец дважды предлагал мне побег, поставив одно-единственное условие. Он мне не представился, разумеется – однако одно то, что тюремное начальство беспрепятственно давало ему возможность встреч с арестантом, говорит о многом. Я теперь думаю, что это был высокопоставленный жандармский чин. Полковник.
– А что это было за условие, Карл?
Ландсберг покачал головой:
– Прости, Олюшка, я не могу тебе сказать этого даже сейчас, через три десятилетия. Может быть, позже… Речь идет о некоем заговоре. И если заговорщики по сию пору живы и по-прежнему во власти, то только мое молчание обеспечивает безопасность и мне, и тебе, и нашему сыну…
– Но если это столь опасно… Прошло тридцать лет, всё давно забыто… Прошу тебя, Карл, не наводи никаких справок, не пытайся узнать эту тайну!
– Да я сам только что узнал о покушении, майн либе! И не собираюсь нынче раскапывать страшные тайны прошлого века! Во всяком случае, до тех пор, пока не приведу в порядок все бумаги и пока не уляжется шумиха вокруг моего возвращения в Петербург… Но я вообще хотел рассказать тебе о другом! О Сумасшедшем Гансе из Сингапура, который тогда всё же приходил на причал к «Нижнему Новгороду». Он действительно роздал арестантам нехитрые гостинцы и поинтересовался, есть ли среди невольников немцы. Меня подозвали к иллюминатору, и я перекинулся с этим Гансом несколькими словами – не называя своего имени, разумеется. Он мне тоже не представился. Его настоящее имя узнал Роман Александрович Стронский, когда на следующий день, посоветовавшись с капитаном, сделал визит к этому сингапурскому чудаку и попытался связать концы таинственной истории с покушением…
– И что же он узнал?
Ландсберг хмыкнул:
– Помнишь мои рассказы о своих предках, пришедших на Русь еще во времена царя Василия? Они поступили на царскую службу – надо полагать, в Иностранный легион. Со временем один из братьев Ландсбергов прогневал царя, и был сослан в Сибирь. Его следы там затерялись. В семейных преданиях, о которых мне рассказывал отец, сведения о нем обрываются на этой сибирской ссылке. А сегодня господин Стронский рассказал мне удивительную вещь: оказывается, тот мой предок уцелел!
– Карл, это уже похоже не на легенду, а на сказку!
– Но всё сходится, майн либе! Опальный Ландсберг был сослан царем под начало воеводы Куракина, в Тобольск. Служил у него, а позже, по приказу воеводы, был послан с дипломатическим посольством в Китай. Там он и остался, поскольку в пути был тяжело ранен. Посольство выполнило в Китае возложенную миссию и уехало, а умирающего Берга – так для краткости называли моего предка – оставили в каком-то монастыре. И он не умер! Китайские лекари вылечили его. Оставшись одноруким, он поправился и стал искать путь домой. Добрался до южного моря – в надежде, что сможет уехать в Европу с одним из торговых кораблей, которые изредка заходили в эти воды. Но корабли не приплывал много лет, и он так и остался в маленьком рыбацком селении, со временем женился, обзавелся детьми. Прошли столетия, и та самая маленькая рыбацкая деревушка стала нынешним Сингапуром. А потомков Берга стали именовать на китайский манер – он стал Ляном. Как тебе мой рассказ, майн либе? Ты еще ни о чем не догадываешься? Ну, слушай: Лян, Берг… А если соединить, то получится Ланс-берг…
– Это невероятно, Карл! И все равно похоже на красивую сказку, – слабо улыбнулась Ольга Владимировна.
– Но, тем не менее, это правда! И концовка у сей «сказки» вполне прозаическая: последний потомок этой китайской ветви древнего рода Ландсбергов весной 1880 года передал пачку табаку потомку другой ветви того же рода! И оба мы в тот момент даже представить подобного себе не могли!
– Не знаю, что и сказать – покачала головой Дитятева. – Погоди, а как этот Стронский догадался, что Сумасшедший Ганс и есть твой предок?
– Он и не догадывался, – пожал плечами Ландсберг. – Он узнал это от самого Ганса! Видишь ли, Олюшка, когда сингапурская полиция сообщила Стронскому о том, что русский убийца охотился за кем-то из пассажиров «Нижнего Новгорода», а он высчитал, что это мог быть только я, единственной ниточкой к разгадке этой тайны оставался Сумасшедший Ганс. Кто он, почему особо отмечает своим вниманием «плавучие тюрьмы»? И Стронский отправился к нему с визитом – в надежде что-нибудь разузнать. Когда Сумасшедший Ганс назвал свое настоящее имя, Стронский тоже был сильно ошарашен,