Лало смял полу халата, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.
— Тогда я труп. Если я нарисую вам портреты, мой секрет откроется, едва их увидят.
— Эти картины не предназначены для глаз посторонних. — Корицидиус подался вперед. — Я хочу, чтобы ты нарисовал каждого приехавшего из Рэнке комиссионера. Я скажу им, что это сюрприз для императора, что никто не должен их видеть, пока они не закончены.., и не представлены, а потом с картинами наверняка что-то случится… — Тело визиря сотряслось в судорогах, в которых Лало через несколько секунд признал смех.
— Но перед этим, — продолжал старик, — их увижу я и пойму, в чем слабости этих павлинов… Они пришли к власти при дворе после моей опалы, но когда я узнаю их души, то смогу быстро вернуть себе монаршую
милость!
Лало вздрогнул. В предложении имелась некая убийственная логика, хотя все могло пойти иначе.
— Похоже, я не подобрал еще нужной палки, чтобы заставить осла идти, — снова донесся голос Корицидиуса. — Говорят, ты любишь свою жену, — визиг с сомнением взглянул на художника, — так, может, нам ослепить ее и послать на Улицу Красных Фонарей, пока мы будем держать тебя в заключении?
Надо было бежать… — думал Лало. — Надо было взять Джиллу и детей и бежать прочь, едва у меня появились деньги… Однажды ему довелось видеть, как замер испуганно кролик при виде тени летящего беркута. Я тот самый кролик, и со мной кончено… — думал он.
В конце концов, — продолжал он диалог с самим собой, — какое мне дело до всех этих заговоров и интриг? Если я помогу этому рэнканскому стервятнику вернуться в свое зловещее гнездо, по крайней мере Санктуарий вздохнет свободнее.
— Хорошо.., я сделаю то, что вы просите, — произнес Лало вслух.
* * *
Нахмурив брови и держа в зубах вторую кисть, Лало склонился над полотном, сконцентрировав внимание на линии. Когда он рисовал, рука и глаза превращались в единство, где зрительные впечатления передавались пальцам и кисти без всякого посредничества сознания. Линия, масса, форма и цвет были едиными составляющими произведения, запечатлеваемого на холсте. Глаз проверял работу руки и автоматически, без всякой реакции мозга поправлял ее.
— .. А потом я был назначен настоятелем огромного храма Саванкалы в Рэнке. — Верховный жрец Арбалест поудобнее устроился в кресле, и чуткая рука Лало в ответ поправила линию.
— Действительно прекрасное положение, как раз в сердце событий. Каждый, то есть всякий, рано или поздно находит туда дорогу, а тот, кто передает их просьбы богу, становится обладателем массы ценных сведений. — Загадочно улыбаясь, верховный жрец расправил складки расшитой шафранной сорочки.
— М-м-м.., как верно… — пробормотала та часть сознания художника, которая не была поглощена работой.
— — Жаль, что вы не можете дать мне взглянуть на вашу работу! — нетерпеливо заметил жрец. — В конце концов, ведь это мое лицо вы делаете бессмертным!
Возвращенный на бренную землю, Лало отступил от мольберта и глянул на Арбалеста.
— Нет, мой господин, вам нельзя! Было строго наказано, что эти картины должны стать сюрпризом. Никто из позировавших не увидит их, пока все полотна не предстанут перед очами императора. Если вы попытаетесь взглянуть, мне придется позвать стражу. Моя жизнь стоит того, чтобы никто не увидел картины раньше назначенного времени!
Это истинная правда, думал Лало, глядя на полотно осмысленным взглядом. На фоне воздвигнутых колонн были намечены силуэты пяти фигур. Фигурой крайней слева был лорд Раксимандр, который первым позировал ему вчера. Он выглядел точно свинья: самодовольно снисходительный к себе, с легким намеком на тупую жестокость в глазках.
Лало думал о том, довольны ли были таким предложением сами комиссионеры. Поскольку они были заняты инспекциями, совещаниями, выслушиваниями бесконечных докладов, возможно, они и были рады посидеть спокойно, хотя, может, боялись последствий отказа преподнести подарок императору или просто хотели увековечить посещение одного из дальних уголков империи. Казалось, Раксимандр воспринимал позирование как немое соглашение с Лало нарисовать еще один портрет, который комиссионеру будет дозволено увидеть.
Но вот портрет верховного жреца был полностью закончен.
Он стоял сразу за лордом Раксимандром. Если бы все было задумано всерьез, Лало потрудился бы еще несколько часов, выписывая волосы и сорочку, но для целей визиря нарисованного было вполне достаточно. Взглянув на законченный портрет, художник не сумел сдержать вздоха.
«И с чего я решил, что если человек — жрец, то должен быть добродетельным? Правда, Арбалест не похож на свинью, а скорее походит на хорька», — подумал Лало, приметив скрытое коварство во взгляде жреца.
Когда жрец ушел, Лало снова наполнил кружку пивом из кувшина, присланного Корицидиусом. Если не считать того, как Лало заставили взяться за портреты, визирь недурно с ним обходился. Применив шантаж, старик по крайней мере окружил художника комфортом. Для него выделили симпатичную комнату на втором этаже дворца. Комната выходила в сад на крыше и имела окна с трех сторон, которые давали достаточно света. Условия для работы идеальные. Картина была омерзительна. Лало заставил себя посмотреть на нее еще раз. Он нарисовал колонны и расписной потолок на тот случай, если кто-то издали бросит на нее взгляд. Но в сравнении с лицами на переднем плане пышный антураж выглядел жалкой пародией.
Похоже, во дворце все поверили, будто картина станет подарком императору, а некоторые даже, полагая, что это может придать Лало определенный вес, уже одолевали его просьбами.
Джилле Лало пришлось сказать, что ночной арест явился ошибкой. Но даже если она и не поверила мужу, то была достаточно благоразумна, чтобы не касаться больше данной темы.
Поступят ли так же остальные? Работа может стать знаменитой, и люди будут настаивать на том, чтобы ее увидеть. Ведь любой из позирующих может оказаться довольно проворным и разглядеть картину до того, как Лало успеет позвать стражу.
Лало снова вздохнул, осушил кружку и велел стоявшему на страже церберу ввести третьего позирующего.
* * *
Лало сидел на низком стуле подле стола, где он разложил свои принадлежности, и ждал, пока на сеанс не придет четвертый из комиссионеров. Художник решил, что поступил правильно, разобравшись вчера с Арбалестом и родственником императора. На третье изображение он глядел с отвращением. «Какой-то Аксис» или что-то подобное — Лало с трудом запоминал такие имена. Портрет являл собой тупое самодовольство, этот типаж избегал зла в основном из-за недостатка энергии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});