Плац перед штабом был исчерчен полосами – судя по всему, тут хватало любителей пошлифовать асфальт. На флагштоке развевался флаг с оскаленной мордой волка. Из развешанных повсюду громкоговорителей через равные промежутки времени раздавался крик хищной птицы. Это производило абсурдное впечатление, а, что бы там ни говорили, абсурд редко бывает приятным. Ястреб и волк делили небо и землю.
Я посмотрел на часы. Двадцать две минуты первого. Кто-то из нас опаздывал, и дело тут не в вежливости. В компании Хаммера я не чувствовал себя ни на йоту более безопасно. Сомневаюсь, что священник хотя бы отдаленно представлял, во что ввязался. Однако я уважал его за присутствие духа. Такие умирали с именем Господа на устах, но при этом дьявол потирал руки у них за спиной.
Мы прождали еще минут пятнадцать. Хаммер не глушил двигатель. Полчища облаков наступали из-за горизонта и проносились над нами, готовые пролиться дождями. Я вдруг почувствовал бесконечную усталость – не физическую, конечно. Безразличие затопило подобно ледяной черной воде, никогда не отпускающей жертву. Я вспомнил слова, произнесенные одним нестарым человеком перед смертью: «Слишком много суеты на краю пустоты». Нам выпадает суета или война, иногда первая незаметно переходит во вторую. И все потому, что кто-то хочет отобрать у тебя то, что и так тебе не принадлежит. Значит, все объясняется примитивной жаждой обладания? Я много раз пытался понять, что движет мною. Любая мудрость сводилась к попыткам избежать страдания или преодолеть страдание. Жизнь напоминала лавину, неудержимо увлекавшую вниз всех сметенных со склона. И оставалось одно: надеяться, что не разобьешь голову о камни и что тебя откопают – потом, когда все кончится.
Склон становится все круче, но такие, как Хаммер, не ощущают падения. Слепые счастливчики. Да, вот так оно и бывает, думал я. Всего на мгновение уступаешь слабости, или любопытству, или тщеславию – любому из сотен мелких пороков, – и потом расплачиваешься жестоко и долго, порой всю оставшуюся жизнь. Случается, даже не замечаешь, когда совершаешь роковую ошибку, сворачиваешь не на ту дорожку, минуешь развилку судьбы, после которой невозможно возвращение домой. Я, например, до сих пор не мог определить, как им удалось застать меня врасплох и втянуть в эту историю. Что послужило спусковым крючком? Появление араба? Или, может быть, самоубийство того бедняги, который по неведомой мне причине выбросился из окна? Или моя любовь к Марии? О нет. Однажды узнаешь о женщинах нечто такое, после чего само слово «любовь» вызывает омерзение, – и обычно это происходит раньше, чем проживешь полсотни лет. Я протрезвел в свои первые тридцать девять. Но тем не менее я, циничный, опытный, скользкий тип, снова блуждаю в лабиринте, одурманенный приманками и опасностью, вместо того, чтобы хотя бы попытаться спастись.
– Поехали, – сказал я, и Хаммер опять понял меня правильно.
Мы начали с самой дальней северной стоянки. Добросовестно заглянули в каждый ангар, в каждое укрытие, в каждую комнату длинного одноэтажного здания для технического состава. Везде царило запустение. Похоже, здесь обитали только пауки и призраки прошлого. Серое застывшее время отражалось в осколках разбитых стекол.
Но затем наши усилия были вознаграждены. Уже при подъезде к следующей стоянке мы услышали жесткий ритм гаражного рока. То, что вместо гаража был ангар, не имело значения. Многоваттные колонки, обращенные к востоку, изрыгали гитарный скрежет. Хаммер остановился прямо перед барабанными отвалами, и в течение примерно минуты мы имели счастье наслаждаться спонтанной импровизацией.
В полутьме я разглядел троих длинноволосых парней, сверливших зубы матери-природе. В глубине ангара, возле газоотражателей, стояла зловещего вида железная клетка, внутри которой дергалась Дырка. Это был танец во славу господ Ампера, Герца и Вольта. А еще это напомнило мне о прогрессивном методе убийства домашней птицы. На Дырке были кожаные шорты, бюстгальтер и ошейник, а поверх них – длинный кожаный плащ, сверкавший, как лист черного металла. Правая сторона ее лица была засижена тщательно и детально прорисованными мухами. Вокруг глаза закручивалась спираль паутины.
Первым нас заметил бас-гитарист, и звуковая волна утратила плотность. Последним отключился барабанщик. Как только мы вылезли из машины, из-за поставленных в ряд мотоциклов появился огромный черный пес и помчался к нам большими прыжками, издавая угрожающее рычание.
Хаммер плавным, но быстрым движением вытащил пистолет, и мне оставалось только гадать, выстрелит ли священник, если пес сначала бросится на меня, и какие это может иметь последствия.
– Кафаль, фу! – заорала Дырка, когда зверю оставалось преодолеть метров пять. Тот заложил крутой вираж, притормозил и потрусил обратно с безразличным видом профессионального телохранителя. И с таким же безразличием Хаммер спрятал пушку в кобуру.
– Так-так-так, – сказала Дырка, направляясь к нам вихляющей походкой. – Кого мы видим! Большой храбрый священник с большим пистолетом и, как я слыхала от кое-кого из бывших монашек, с большим толстым членом. Что ты делаешь священник, когда хочешь бабу, а рядом нет никого из этих набожных дурочек? Молишься или кладешь свои яйца в холодильник?
– Вспоминаю тебя, – ответил Хаммер. – И пропадает всякая охота.
– Ну, я не идеал, – скромно заметила Дырка, все еще делая вид, что не замечает меня. – А хотел бы ты переспать со смертью? Смерть – она ведь тоже баба, если ты забыл.
Вопрос был из тех, любые ответы на которые одинаково нелепы. Как, впрочем, и молчание.
– Представляешь, священник, – продолжала гнуть свое Дырка, – ты раскладываешь на алтаре эту холо-о-одную вдовушку и трахаешь ее раз, другой, третий... И вдруг думаешь, глядя на самого себя: а что же из всего этого не принадлежит ей?..
Она, вернее та, что послужила матрицей для таолы, определенно была не проста, в противном случае быстро надоела бы сцейраву.
– Ты привез то, что нужно папику? – спросила она у меня, мгновенно переходя на деловой тон.
– Да. – На всякий случай я сделал шаг в сторону и повел подбородком в сторону Хаммера. – Вот один. Второго ты найдешь в любой момент на улице Четырех аббатов.
– Мы так не договаривались, – стервозным тоном заявила Дырка.
– Какого черта? Если надо, я доставлю клиента сегодня же. Или отправь туда своих мальчиков.
...Пока мы с Дыркой вели переговоры, этот болван Хаммер решил встрять, хотя уже получил ранее внятный намек, что этого делать не стоит. А если намек не показался ему внятным – его проблемы.
Как правильно заметила Дырка, пушка у священника была большая, и вытаскивал он ее с завидной быстротой, однако быстрота уже не имела значения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});