Читать интересную книгу Наука умирать - Владимир Рынкевич

   — В роте штабс-капитана Парфенова.

   — Увести.

Со следующим:

   — Фамилия?

   — Заревский.

   — В какой юнкерской роте служили?

   — Я всего два дня, товарищ...

   — Отставить. Кто командир роты?

   — Штабс-капитан Некрашевич.

   — Увести...

Закончил на рассвете. Вошёл комиссар Олег Руденко.

   — Загрузили, — сказал он. — Можно концы отдавать.

   — Без меня бы.

   — Может, без тебя и бабы рожают? Приказ Дзержинского знаешь? Подписавший приговор участвует в исполнении. Может, сбежавшего пойдёшь искать? Корнилов своим приказал пленных не брать. Вот и мы не берём.

   — Уговорил. Поехали.

   — Оружие проверь. Чтоб патронов хватило.

Дорога к пустырям, где производились расстрелы, была хорошо наезжена. Машину лишь слегка покачивало в колее. Связанные юнкера пытались что-то петь.

   — Пошли вы со своей песней, — взвизгнул Заревский, тот самый, что всего два дня был в юнкерской роте. — За что меня расстреливать? Я не виноват. Пошёл в роту — форма понравилась. Не знал, зачем и за кого...

   — О-о! — проявил любопытство Руденко. — Юнкерок за формой пошёл, а мы его к Богу в рай. Не дело, ребята. В форме воевать хотел, а на расстрел в какой-то кацавейке везём. У тебя, Конов, в кабине чего-то навалено. Достань и одень парня. Шинель там, штаны, может, фуражку. Всё равно твоё будет.

   — Так я же не виноват. За что меня? — плакал юнкер.

   — А ты гордись, что тебе уважение делают. В форме на смерть посылают.

Навстречу ехали полупустые грузовики с конвоем. Пьяные матросы пели: «По морям, по волнам, нынче здесь — завтра там...»

На краю пустыря в нескольких местах посверкивали лопаты. Кое-где хлопали неровные залпы — расстреливали офицеров. Рвал на груди гимнастёрку и рубаху и падал, захлёбываясь кровью, тот, что кричал Маркову: «Мы призваны защищать границы государства, а не честь отдельных генералов! Вы призываете нас к бегству неизвестно куда!..»

Линьков приказал остановить машину и вышел из кабины. Матросы стаскивали юнкеров. На Заревского натянули шинель, затянули поясной ремень, надели фуражку.

   — За что? — кричал юнкер. — Я не виноват... Я два дня...

   — Молчи, гнида, — пробормотал матрос Плоскин, любивший колоть приговорённых штыком.

   — Ты смотри, мне шинель не попорти...

   — А ну, вкалывать! — кричал Руденко. — Шевелить лопатами, а то сперва зубы подёргаем!..

Едва дохнуло чуть заметным серым отсветом с востока, ветерок шевельнул матросские ленточки, и пришла смерть.

   — Прощайте, друзья! — обнимались, целовались, обливаясь слезами приговорённые.

   — В одну шеренгу становись! — скомандовал Руденко. — Поддерживаете, кто не может стоять. Приготовились! Огонь!

Линьков честно целил в одного из юнкеров, стоявшего с закрытыми заплаканными глазами. Здесь обманывать нельзя — самого поставят. Стонали, дёргались, Полоскин добивал штыком. Конов беспокоился о целости шинели.

   — Вот он, чья мечта исполнилась, — сказал Руденко Линькову, глядя, как закапывают уже без шинели труп Заревского. — Мечтал умереть в форме — вот и умер. Я тоже когда-то мечтал о тельняшке, о ленточках. Только не умирать мечтал.

   — В Красной армии будет другая форма, — ответил Линьков, чтобы что-нибудь сказать.

В Чека вернулись засветло. Начальник вызвал к себе Линькова.

   — Задачу выполнили, — сказал начальник. — Бегуна поймаем. Его фамилия Брянцев. Служил в артиллерийской роте. А нам ещё, понимаешь, письма пишут. Вот послушай: «Бессильные иными путями предотвратить продолжающиеся убийства ни в чём не повинных юношей, мы заявляем о нашей полной готовности быть расстрелянными в любой момент и в очереди, какую будет угодно установить военно-революционному комитету, взамен детей, предназначенных к расстрелу...» Во как. И подписи: Васильев, Петренко, Мельситов, Смирнов... Может, их всех в расход? Ну, это мы разберёмся. А тебя, брат, в штаб Сиверса берут. Бывший поручик, воевал — понадобился вот. Наших-то людей мало.

Линькову так и не дали выспаться. Выпил со своими матросами полстакана спирта — ив штаб. Здесь уже солнышко карты освещает: красные — наши, синие — не наши.

Главным здесь был большеголовый угрюмый человек в гимнастёрке с нашивками на рукавах. Форму, что ли, уже вводят в армии? Мужик, видно, из унтеров: как приказывать — знает, что приказывать — не знает. С ним рядом другой «пострадавший» — напарник Линькова, бывший капитан Мушкаев.

   — Командование поручает вам почётную и ответственную задачу, — сказал бывший унтер Лисюков. — Вы знаете, что корниловцы пошли через Кагальницкую, Месхетинскую и далее по дороге. Вот смотрите на карте. С юга qt Тихорецкой и Белой Глины движутся Дербентский полк и вводный Екатеринодарский отряд. Полк — большевистский. Все командиры выбраны солдатами. У Корнилова всего 3 тысячи и 8 орудий. Дербентцы встретят их где-то здесь у Лежанки или Егорлыцкой и разгромят контру. У дербентцев, может, с разведкой слабо. Вот вы, под видом беженцев, идёте. Мол, в Тихорецкую, двигаетесь в отряд. Документы зашейте. Денег вам дадим.

   — Вопросы есть?

   — У меня вопрос, — сказал Линьков. — Сегодня не спал — всю ночь в Чека.

   — Заходите ко мне вечером за деньгами и документами. А пока отдыхайте.

У Мушкаева была квартира, Линьков подался к общежитию, но возле магазина, забитого со всех сторон, он встретил знакомую женщину. Не очень знакомую — даже забыл, как звать, — встречал с матросами.

   — Не помню, как вас.

   — Катя. Катюша.

Линьков удивлялся её приветливой улыбке: бессонная ночь с убийствами, глаза, одуревшие от спирта, а на него так смотрит пригожая женщина.

   — А я, знаете, не спал вот всю ночь. Дежурил...

   — Так я вас уложу. Миша вас зовут? Я помню. Магазин-то весь мой. Я его под обмывочный пункт сообразила...

Помыла, переодела в чистое, уложила, приласкала. Говорила:

   — Давно вас приметила. Вы культурный. А матросы все охальники. Я понимаю, конечно, война долгая. Мужчине тяжело. Но надо культурно, с подходом, с лаской.

ПУТЬ К ЛЕГЕНДЕ

Снег стаял и пропитал донской чернозём водой, превратив дорогу в грязное месиво, куда ноги проваливались чуть не по колено. Вытаскиваешь ногу — сапог остаётся. Модные кавалерийские шинели обрезаны на четверть. Шпоры сняты и брошены. Не до шпор — сапоги разваливаются: приходится обматывать тряпьём.

У вчерашних юнкеров — новоиспечённых прапорщиков ещё веселее: с ними идут девушки — сёстры милосердия, и если их изящные ножки проваливаются в грязь, то сапожки так и остаются в земле. Молодые офицеры, разумеется, выносят девушек по-рыцарски на руках. Генералу Боровскому, любящему порядок, эта процедура надоела, и он отправил медсестёр в обоз.

Каждое утро первым на грязную дорогу выходит командир Первого сводно-офицерского полка генерал-лейтенант Марков в своей белой папахе, тёмной куртке с погонами, в генеральских брюках, в высоких сапогах. За ним — Тимановский с палкой, трубкой в зубах и флягой коньяку. За ними — Родичев: доктор, казначей и адъютант. Иногда Марков на лошади, но не смотрятся вытянутые в стременах вперёд его длинные ноги и неестественно вертикальная фигура. Скачет в таком виде вдоль строя, кричит: «Вперёд за синей птицей!» — и обязательно присовокупит матерщину.

Отдал лошадь, пошёл пешком рядом с Родичевым, спросил:

   — Не любят меня в полку, а, Гаврилыч?

   — До первого боя, Сергей Леонидович.

   — И я на первый бой ставлю. Побеждать будем. Науку побеждать я во всех видах изучал. Умирать будем потом. В других боях.

За 6 дней не прошли и 100 километров. В Хомутовской Корнилов решил пропустить мимо себя колонну — опытный умный начальник не лезет в грязь и суету каждый день; он чувствует, когда надо напомнить войскам о себе и о правилах строя.

Корнилов — всадник великолепный: небольшой рост, тонкое тело словно было спаяно с прекрасной буланой лошадью — на всём Дону такой красоты не сыскать. А за Корниловым — живописные текинцы. Он сам — рядом с трёхцветным знаменем. Вокруг штаб и некоторые беженцы-политики в колясках: братья Суворины, Н. Львов, Л. Половцев и другие. Корнилов терпел их.

Обоз протянули вперёд, к выходу из станицы, чтобы не мешал строю, и на него-то и напали красные — несколько эскадронов с одним орудием. Орудийного выстрела было достаточно, чтобы поднялась паника. Марков рванулся было наводить порядок, то есть поскакал навстречу выстрелам, но его спокойно остановил Корнилов: «Не спешите, Сергей Леонидович, здесь я командую, — и приказал: Штаб, за мной! Остановить панику. Полковник Миончинский[26]! Батарею на позицию, картечью огонь!»

Несколько артиллерийских выстрелов — и красных как не бывало. Корнилов похвалил командира батареи подполковника Миончинского за быстроту развёртывания, а тот подвёл ему долговязого парня в чужой юнкерской шинели и казачьей папахе.