Читать интересную книгу Евгенiй Дюрингъ. ЕВРЕЙСКIЙ ВОПРОСЪ - Евгений Дюринг

Если говорить о Спинозѣ, какъ объ iудеѣ, то нужно прежде всего охарактеризовать это растворенiе его философiи въ унаслѣдованной религiи, и заказать типъ сопринадлежной морали. Этимъ мы дадимъ все, что есть у Спинозы. Но въ этой главѣ главный вопросъ есть вопросъ о науке въ истинномъ смыслѣ слова, слѣдовательно о томъ чего у Спинозы нѣтъ. Въ самомъ дѣлѣ, стоитъ отмѣтить, что съ этой стороны попытка его не удачна. Онъ долженъ былъ предъявить чисто-научную послѣдовательность, и онъ обратился къ математикѣ, которой древнiй угловатый остовъ долженъ былъ замѣнить ему отсутствiе настоящей логики. Эта некрасивая мертвая манера изложенiя, эти рубрики въ математческомъ родѣ, неоснователѣныя по формѣ и несоотвѣтствующiя матерiалу, служатъ полновѣснымъ свидѣтельствомъ отсутствiя не только болѣе глубокихъ логическихъ способностей, но и эстетическаго чутья. Все это трудъ по этикѣ дѣлаетъ уже по внешности непривлекатеѣльнымъ. Но довольно объ этомъ; ближайшее изслѣдованiе этого неудачнаго предпрiятiя и соответственныхъ основанiй здѣсь неуместно. Важнѣе здесь болѣе осязательный фактъ. Въ то время какъ другiе философы, какъ напръ. Декартъ, дали кое-что положительное въ наукѣ въ собственномъ смысле слова, и именно въ математикѣ, Спиноза оказался въ этомъ отношенiи совершенно не плодотворнымъ. И здѣсь соотвѣтствуетъ онъ своему племени, которому истинная наука не только оставалась вещью чуждою и неинтересною, но для внутренняго склада ихъ души - и отталкивающею. Еще и нынѣ iудей не хочетъ знать никакой, въ истинномъ смыслѣ слова, философiи. Съ него довольно, его религiи, дажѣ когда онъ мнитъ себя просвѣщеннымъ и свободомыслящимъ. И Спиноза представляетъ изъ этого правила исключенiе лишь наполовину. Въ немъ съ религiей скрещивалось философское возбужденiе, идущее извнѣ; онъ, какъ и все 17-ое столѣтiе, находился подъ сильнымъ влiянiемъ Бруно и Декарта, не говоря уже о Гоббесѣ, сочиненiя котораго дѣйствовали возбуждающимъ образомъ на его, никакой критики не выдерживающее, признающее въ политикѣ одну грубую силу, мышленiе. Это скрещенiе разнородныхъ элементовъ могло породить лишь нѣчто ублюдочное. Разъ не мирится съ формою философа хоть какое-нибудь истинное настроенiе, или хотя бы попытка къ таковому, то чистая теорiя будетъ лишь, наполовину - схоластическою и некрасивою каррикатурою, и, какъ таковая, будетъ возбуждать негодованiе. Такимъ-то образомъ Спиноза, благодаря простотѣ и независимости своей жизни, и благодаря своему, хотя и неудачному, стремленiю къ самодовлеющему мышленiю, несмотря на дрянную iудейскую окраску своей морали и пониманiя права, все-таки имѣетъ хотя кое-какiя притязанiя считаться однимъ изъ философовъ настроенiя. Сила была для него правомъ, международные договоры обязательны, пока они полезны, но личное его повѣденiе въ нѣкоторыхъ направленiяхъ было лучше этихъ фальшивыхъ и дрянныхъ положенiй. По крайней мѣрѣ, онъ боролся съ евреемъ, который сидѣлъ въ немъ. Онъ пытался вытолкать его, какъ и самъ былъ вытолканъ своими единоплеменниками По крайней мѣрѣ, онъ пытался вступить во владѣнiе хотя частью наслѣдства, завѣщаннаго Джiордано Бруно, но дѣло это почти не удалось ему. Но лучшаго изъ всего, чего ему удалось достигнуть, достигъ онъ не потому, а вопреки тому, что былъ iудеемъ. Чувствуешь почти меланхоличное настроенiе, когда сравниваешь эти стремленiя и жизнь аскета съ этою вогнанною въ рамки религiи ненаучностью, каковой онъ подпалъ.

Увлеченiе Спинозою принадлежитъ къ исключительнымъ явленiямъ въ жизни поколѣнiй 19-го столѣтiя, именно въ Германiи въ области университетской философiи. Учащееся юношество тѣмъ труднее разстается съ этимъ, привитымъ ему предразсудкомъ, что iудейская реклама не дремлетъ, чтобы съ привычною ей наглостью нѣкогда отвергнутымъ соплеменникомъ воспользоваться ради вящаго прославленiя и возвеличенiя избраннаго народа. Вотъ уже цѣлое столѣтiе какъ восходъ еврейства и ведомая имъ, не очень скромная, пропаганда всего еврейскаго достигли того, что Спиноза болѣе и болѣе выдвигался на первый планъ. Отсутствiе критическаго дара у философствующихъ профессоровъ, каковы Шеллингъ и Гегель, сделало свое дѣло. Как ни заслуживаѣтъ Спиноза, чтобы та порцiя настроенiя, представителемъ котораго онъ былъ, была засчитана ему вдвойнѣ, и чтобы, соотвѣтственно этому, ему отведено было въ исторiи философiи место между философами настроенiя, однако, схоластическiя глоссы о немъ профессоровъ касаются, наоборотъ, лишь его религiозной и схоластической сторонъ. И современные iудеи ищутъ у него только своей религiи, но она должна быть съ философскою окраскою. Послѣ всего того, что было пущено въ обращенiе о Спинозѣ iудеями и нѣмецкими университетами, въ послѣднiя десятилѣтiя никому, кто еще не вполнѣ эмансипировался отъ влiянiя обоихъ этихъ элементовъ, нельзя было для исторической оцѣнки этого iудейскаго философа найти правильную мѣрку. Но эта трудность вполнѣ устранится, разъ придадутъ большее значенiе отреченiю Спинозы отъ своего племени, и, напротивъ того, совершенно откажутся искать у него философiю, которая стояла бы выше религiи. Затѣмъ, никогда не слѣдуетъ забывать, что его произведенiя совершенно ненаучны, что, напротивъ того, онъ далъ несомнѣнныя свидѣтельства того, что для своей философiи онъ не въ состоянiи былъ сдѣлать какое-либо употребленiе изъ существовавшихъ точныхъ наукъ. Что за честь для народовъ и, въ частности, для нѣмецкаго народа въ томъ, что вмѣсто того, чтобы Cпинозѣ за все, что имѣется у него хорошаго и дурного, было воздано по заслугамъ, рѣшающiй голосъ оставлять за современнымъ iудейcтвомъ, съ его масштабомъ и съ его отмѣннымъ наглымъ cлавословiемъ? Извергнутаго ими изъ своей общины Спинозу они хотятъ теперь обобрать; мы же просто убѣждаемся въ томъ, что iудеи ни въ религiозномъ, ни въ моральномъ отношенiи, не могутъ отрешиться отъ самихъ себя и отъ своихъ свойствъ, и объ истинной наукѣ не имѣютъ никакого понятiя даже тамъ, гдѣ это было бы всего нужнѣе. Стать въ личной жизни монахомъ, видѣть главную цѣль въ философскомъ самоудовлетворенiи, не обращать никакого вниманiя на другихъ, а потому и на пропаганду своихъ мыслей или, самое большее, видеть въ ней средство для личнаго, - въ отдаленiи отъ всѣхъ, - удовлетворенiя своего я, - этотъ тончайшiй и высшiй эгоизмъ, но потому-то и являющiй собою лишь болѣе заостренное самолюбiе, - вотъ что было ядромъ и сутью того, что называютъ и что называемъ и мы спинозовскимъ отреченiемъ отъ мiра. Итакъ, резигнацiя была, но лишь ради того, чтобы низшаго сорта эгоизмъ заменить высшимъ, но никакъ не ради того, чтобъ стремиться къ блаженству, въ сознанiи хоть чѣмъ-либо содѣйствовать счастью человѣчества.

3. Такимъ образомъ, на этомъ лучшемъ образчикѣ изъ всего, что предъявили намъ iудеи въ новыя столѣтiя, - на Спинозѣ, котораго они сначала вытолкали, а потомъ выбрали себѣ щитомъ, за которымъ хотятъ укрыться, видимъ мы каковъ тотъ духъ, который можетъ обнаружить iудей въ благопрiятнѣшемъ случаѣ. Тамъ и сямъ Спиноза стоялъ выше своего народа и проявлялъ черты филосовскаго спокойствiя. Но въ главномъ дѣлѣ, онъ такъ глубоко увязъ въ религiозномъ и ненаучномъ способѣ мышленiя и чувствованья, что въ послѣднее время имъ больше занимаются богословы, чѣмъ настоящiе философы. Это совершенно ясно сказалось на праздникѣ столѣтiя, поставленномъ на сцену въ 1877 году. Въ два cтолѣтiя, протекшихъ съ его смерти, протестантскiе профессора богословiя и одного съ ними уровня профессора философiи германскихъ университетовъ довольно преуспѣли въ такъ называемомъ либерализмѣ, чтобы проникнуться сочувствiемъ iудейскому элементу и начать ковыряться въ томъ, что и въ 17-мъ вѣкѣ уже было отсталостью. Культивировать Спинозу - у этихъ людишекъ значитъ быть свободомыслящимъ. Но это - вещь невозможная, даже еслибы она была и выше простого кокетничанья. То, что есть у Спинозы хорошаго, этимъ людямъ совсѣмъ не на руку. Остается только подпевать въ iудейскомъ хорѣ. Въ послѣднихъ поколѣнiяхъ это было въ модѣ; но этотъ упадокъ народнаго сознанiя и, въ частности, нѣмецкаго нацiональнаго чувства, уже уступилъ мѣcто некоторой гордости, хотя на первыхъ порахъ и въ ложномъ направленiи. Въ дѣлахъ ощущенiя и чувства у народовъ не мало причинъ твердо держаться своего лучшаго образа мыслей и настроенiя. То, что не есть въ собственномъ смыслѣ слова наука, а есть просто литература, все это получаетъ свою окраску отъ свойствъ племени. Большая часть философiи относится именно сюда; ибо разъ она хочетъ быть истинною философiею, она должна быть выраженiемъ человѣческаго въ его благороднейшей формѣ. Но подобная определенная форма, не есть общечеловеческiй скелетъ, - при которомъ было бы достаточно минимума человѣческаго, хотя бы оно было какъ угодно, близко къ обезьяньему. Даже и зоологъ не могъ бы такимъ образомъ сохранить своихъ рубрикъ. Быть вообще человѣкомъ, - это крайне недостаточно и граничитъ съ образомъ существованiя животнаго. Итакъ, для насъ важны человѣческй родъ, раса, нацiональность, а въ конце-концовъ, индивидуальность. Это обнаруживается и въ литературе; ибо лучшая человѣчность воплощается въ ней только благодаря нацiональному и индивидуальному генiю. Типъ литературнаго творчества можетъ проявлять общечеловѣческiя формы не иначе какъ въ специфической, даже индивидуальной опредѣленности. Разъ этого нѣтъ, то и нѣтъ, въ истинномъ смысле слова, произведенiя, а будетъ плоское и мелкое, шаблонное издѣлiе, блѣдное и безжизненное.