За окнами было темно. В доме всюду горел свет. По коридору ходил в халате Шкубин и осматривал окна, стены и потолок. Вид у него был озабоченный.
— Это — землетрясение, фройляйн, — сказал он. — Недалеко было землетрясение, да. Толчок баллов пять. Мне это сильно подействовало на нервы. А вы? Почему вы не спите?
— Я была в лаборатории.
— Господи! — воскликнул Шкубин. — Вы удивительный человек! Я не хотел, чтобы вы работали и ночью. Вот она типичная немецкая аккуратность. Что же вы отметили?
— Мне кажется, опыт удался, — спокойно сказала Инга.
— Опыт, опыт… — вздохнул Шкубин. — Я знал, что он удастся. Но вот не знаю, удастся ли мне теперь уснуть. Одно к другому, одно к другому…
— Вы недовольны?
— Я говорю о землетрясении. Хорошо, что дом прочный. Нигде ни одной трещины, только выпало одно стекло. Спокойной ночи, фройляйн!
— Спокойной ночи, господин доктор! — Инга пошла к себе в комнату, раздумывая: «Что за человек Шкубин? Простодушный и добрый или хитрый и коварный? Но пока думать плохо о нем я не могу».
Утром, в восемь часов, Шкубин в сопровождении своей лаборантки вошел в лабораторию.
Под стеклянным колпаком ничего не было, то есть там не было куска железа, но лежала пыль — продолговатой кучкой, напоминающей аккуратный могильный холмик, — ее было не более столовой ложки. Шкубин присел на стул, опустил голову, он долго оставался неподвижным и безмолвным.
— Выходит, если усилить концентрацию газа, процесс будет протекать несравненно быстрее, — сказала Инга, словно не замечая его состояния.
— Я не спал всю ночь, — сказал Шкубин, тяжело поднимаясь. Он посмотрел в окно, куда-то в пространство. — Ну-с, что же мы имеем в результате всего этого?
Открывать колпак было нельзя. Инга насосом выкачала желтоватый газ обратно в баллон. Шкубин следил за ней, и когда она откинула стеклянный колпак, сказал:
— А теперь повторим тот же анализ. Делайте все сами, фройляйн, я посижу.
Они перешли к квантоваку. Инга рассыпала пыль узкой дорожкой, накрыла светлым полушарием.
— Господин доктор, наденьте очки.
— Вы предусмотрительны. Спасибо, фройляйн, — устало сказал Шкубин и надел очки.
Инга включила прибор. Она делала все свободно, уверенно, даже лучше, нежели делал это сам Шкубин.
— Дайте мне карточку, — сказал доктор. — Это умная машина: сама анализирует и расшифровывает. Да, фиолетовые и синие линии сильнее красных.
Он, кажется, смутился, сказал не так, как надо бы, и долго рассматривал узкую темную полоску, пересеченную множеством линий всех цветов радуги и всевозможных оттенков. Потом руки его устало опустились на колени, и он задумался.
— Вы чем-то обеспокоены, господин доктор, — заметила Инга.
Шкубин ответил не сразу. Он поднял глаза, измученные бессоницей и сердечной болью.
— Нет. Я просто доволен. Мы имеем то же, что и принесенные вами пробы. Совершенно то же. Впрочем, не совсем. — Видите ли, когда неизвестный нам предмет летел к Земле с большой скоростью и не сгорел, а в какие-то секунды превратился в прах — это одно. Другое — когда мы испытываем кусок металла целые сутки и добиваемся примерно такого же результата. Сутки и секунды — тут есть разница.
— Но в принципе!
— В принципе — да. Вы правы. Надо усилить концентрацию газа, и на этот раз мы возьмем не железо, а сплав прочнейших металлов с примесью титана. — Он повеселел. — Вот поставим опыт, и тогда мы с вами тоже примем малую дозу титана и алюминия, а?
— Я замечаю, вам вредно это, господин доктор.
— Доктору не вредно, человеку — да, — он многозначительно поднял указательный палец. — Но доктор тоже человек. И у него есть в душе что-то такое, от чего нельзя вылечиться, и поэтому, — резко взмахнув рукой, он показал пальцем вниз, — порой хочется умереть. Честно, как подобает человеку.
«Он пьян, — подумала Инга. — Или просто расстроен. Неужели он такой… несчастный?» — вспомнила она разговор с фрау Эльзой.
Доктор встал, медленно прошелся по лаборатории, взял с полки кусок металла и подал Инге.
— Вот! Если это превратится в пыль хотя бы за один час — мы добились цели, фройляйн Инга.
Кусок был гладкий, сравнительно легкий, он матово поблескивал.
— Работайте! — сказал Шкубин и сел.
Инга положила металл на круглую плиту, накрыла колпаком, осторожно включила газ.
— Полное включение, — сказал Шкубин.
— Опасно, господин доктор. Шланг может лопнуть, — сказала Инга и повернула кран до отказа.
— Ничего. Нужно в короткий срок создать высокую концентрацию — в этом залог успеха. — Шкубин снял часы с руки и положил их на стол.
За несколько секунд прозрачный колпак стал коричневым, кусок металла нельзя было разглядеть.
— А если шланг или стекло не выдержат? — встревожилась Инга.
Шкубин встал и легонько отстранил ее рукой.
— Уйдите отсюда, фройляйн.
Инга не уходила.
На стенках стеклянного колпака появились капельки влаги.
— Я просил вас уйти! — повысил голос Шкубин.
— Не надо нервничать, господин доктор! — спокойно сказала Инга. — Работа есть работа, и я не имею права оставить вас одного.
Шкубин сам выключил газ и отошел.
— Да, работа, — задумчиво проговорил он. — Только для чего? Вот если бы… Ах, поздно, поздно, — вздохнул он, потом резко поднял голову, — что ж, опыт поставлен, можно идти. Вы заглянете сюда через час, а я все же попробую заснуть.
Возле дома, на ровной площадке, которую пересекала белая теннисная сетка (для чего она тут натянута, кто играет в теннис?), было жарко. Инга вошла в сад. Она думала о Шкубине, о его опыте. Пожалуй, Новосельский прав: пепельный след это остатки неизвестного Земле космического корабля, он «сгорел» вот так, как превратилось в порошок железо под стеклянным колпаком в лаборатории Шкубина. Не так ли погиб и корабль Стебелькова? Но откуда взялось возле Луны странное «желтое облако»?
Чем больше она думала, тем страшнее становилось ей. Теперь нельзя уходить от Шкубина — это было ясно. Однако она не знала, что же все-таки предпринять? Страшный секрет открывался только перед Шкубиным, ей же пока не удавалось понять, как он добился превращения металлов в порошок. Ее немного успокаивало то, что Шкубин доверчив, он производит опыты словно против своей воли и опасаясь их результата.
Инга остановилась перед решеткой. Тут кончались владения Шкубина. Дальше возвышались скалистые горы и шумел водопад. Небольшая речка срывалась с кручи белой струей, ударялась о камни, кипела, раскидывая брызги, растекалась на ручейки. От дома Шкубина шум водопада не слышен, значит она зашла далеко.
Инга повернула назад. Она продолжала думать все о том же, но мысль упиралась во что-то неясное, как эта тропинка в решетку, за которой были горы, высота и кипящий водопад. Ей вспомнился давно прочитанный рассказ о старике, которому далеко в море попалась очень большая рыба. Он должен был убить рыбу, которую жалел, иначе она победила бы его. И он думал: как хорошо, что человеку не приходится убивать Луну, Солнце, Звезды. Странная мысль пришла в голову старику! Знал ли он, называя рыбу другом, что и рыбы, и птицы, и растения, и человек состоят из одних и тех же сложных молекулярных соединений, все неразрывно связаны и, как говорит Новосельский, вскормлены Солнцем? Да, хорошо, что не приходится убивать солнце и звезды! Это непосильно, невозможно и губительно для всего живого.
Прошел час. Пора посмотреть, что же стало с куском металла, окутанного желтым газом.
В лаборатории было тихо. Желтел стеклянный колпак, словно заполненный мутной водой с глинистым осадком. Желтизна скрывала металлический брусок. Инга попробовала найти его щупом. Твердый острый стержень всюду упирался лишь в ровную круглую плиту под колпаком, как будто там ничего больше и не было. Значит, металл превратился в пыль…
Она сделала пометку в журнале. Надо было сообщить Шкубину, но он не показывался.
Инга подумала: «Нехорошо, что мы поссорились с Киджи, он честный, прямой, смелый. К тому же, он корреспондент, имеет право интересоваться любым делом в любой стране. Ни Дольц, ни Новосельский не смогут сделать того, что мог бы сделать Киджи. Это был бы надежный помощник».
Только к вечеру Шкубин появился на веранде, отдохнувший и веселый. Инга стала было рассказывать о результатах наблюдений, но Шкубин не хотел слушать.
— Я все знаю. Я это предвидел. Не лучше ли сыграть нам в теннис. Хочется немножко размяться.
— Лучше завтра, — сказала Инга.
— Почему не сегодня?
— Господин доктор, — немножко смутилась она. — Я хотела бы попросить вашего разрешения…
— Все, все понимаю, — закивал Шкубин. — Пойти в город…
— Вы угадали. А завтра мы непременно сыграем.
— Что ж, я вас не держу. Но считаю нужным предупредить, фройляйн, что не следует говорить никому о наших с вами делах. И не задерживайтесь долго, — с грустной улыбкой наказывал Шкубин. — До свидания. Я иду в лабораторию, хотя и не собирался сегодня работать.