Луч прожектора постепенно исчезал. Последний тонкий лучик уперся в выступ и здесь остановился. Дальше и всюду вокруг стояла непроглядная темень.
Грос включил лампочку над своим головным колпаком. Тэл и я сделали то же. Мы остановились отдохнуть, хотя я совсем не устал.
Три лампочки давали достаточно света, чтобы видеть вперед на десятки метров. Я недоумевал, почему мы не включали их до сих пор.
— Энергию экономим, — ответил Тэл, когда я спросил об этом. — Кто знает, сколько времени придется работать!..
Я осмотрелся вокруг. Трещина вверху расширилась метров, примерно, до ста, хотя дно ее, сплошь заваленное обломками, было по-прежнему узким. Правая сторона нависала, левая поднималась террасами. На одной из площадок я заметил силуэт чего-то длинного, похожего на дирижабль, дальше — еще неясный силуэт, как расплывчатое темное облако.
— Что там? — спросил я у Тэла, но он не ответил.
Пошли дальше. Ничего похожего на воду я не видел. Легкие сухие камни перекатывались под ногами. В жутком безмолвии метались по каменным глыбам огромными призраками тени и приплясывали, как черное пламя.
Инженер, шедший впереди, что-то сказал.
— Скоро должен быть лед, — перевел Тэл.
Лед? Значит, здесь действительно есть ископаемый лед!
Труба закончилась. Конец ее был прикреплен к низкому вагончику на гусеницах, перед ним блестели два широких кривых ножа, соединенных углом, как плуг снегопаха. Тэл остановился. Грос пошел дальше, но скоро вернулся.
— Лед здесь, — сказал Тэл.
— Где? — Я не видел никакого льда, под ногами были те же серые валуны.
— А вот под этими камнями, — указал впереди себя Тэл.
Стало понятно, как добывается вода. Вагончик металлическим угольником раздвигает на обе стороны обломки лунной породы, плавит под собой лед и всасывает грязную воду. Там она фильтруется и идет вверх по трубе. Вагончик движется на гусеницах автоматически, по мере таяния льда. Но вот случилась неполадка, он остановился. Агрегаты продолжали работать, лунные камни нагревались — лед таял и отступал вглубь.
Предстояло сбить каменный выступ, в который уперся вагончик. Я увидел в руках Гроса какой-то прибор, наподобие простого фонарика. Светлый пунктир ударил в выступ и сбил его. Легкие лунные камни разлетелись, раскаленные.
Вагончик дрогнул, пополз без стука, словно черепаха, волоча за собой резиновую трубу — где-то наверху она выползала из дома, как бесконечно длинная скользкая змея. Грос, Тэл и я шли рядом. Металлический угольник раздвигал обломки, потом он постепенно остановился. Вагончик добрался до ископаемого льда и начал сосать воду. Инженер осмотрел приборы на вагончике и подал знак возвращаться.
Инженер и Тэл часто останавливались, чтобы отдохнуть. Я чувствовал себя бодрым.
Высоко впереди засветился глаз маяка. Вдруг какая-то сила сшибла с ног Тэла и Гроса, шедших рядом. Завеса пыли скрыла их. О мой скафандр что-то ударилось сухим горохом.
«Метеорит! — подумал я. — Вот что самое опасное здесь, в глубокой расщелине, — отвесные стены ее могут обрушиться». Когда пыль осела, я увидел Тэла лежавшим на ровной площадке, рядом с ним стоял Грос. Одной рукой инженер ощупывал свой скафандр за спиной, другой делал мне какие-то знаки. Тэл то скрючивался в судорогах, то вытягивался. Я приподнял его и услышал в своем шлемофоне хрип:
— А, черт!.. Нечем дышать…
На скафандре Тэла был разбит кислородный баллон. Минута промедления, и он может погибнуть. Я показал инженеру на свой баллон, тот быстро отвинтил шланг от разбитого баллона и присоединил к моему скафандру. Тэл вдохнул кислород раз, другой и скоро встал.
— Слушай, Ник, ты спас мне жизнь, — сказал Тэл, медленно шагая рядом: теперь мы были связаны, дышали из одного баллона.
— Твой друг сделал бы то же…
— Он не мог помочь. Один из камней попал в него, ударил как раз в то место, где надо присоединить шланг. От удара металл сильно разогрелся, расширился, и Грос не смог бы привинтить мой шланг.
— Это был метеорит?
— Да. Но он ударился где-то выше, и на нас посыпались камни. Слушай, Ник, мы можем отдохнуть здесь, подождать, пока нам принесут запасной баллон.
— Зачем? Дойдем так. Хватит кислорода на двоих?
— Может быть, — ответил неопределенно Тэл, — но я, признаться, устал.
— Пойдем. Я тебя поддержу. Ты отличный парень.
— А ты спас меня. Я тоже задыхался… — напомнил я.
— Тебе больше помогла Ильмана.
— Слушай, Тэл, спрошу тебя прямо: тебе нравится Ильмана?
— Она шикарная…
— Оставь эти слова.
— А как я должен сказать?
— Она славная, хорошая, замечательная, может быть, красивая… Назови как хочешь.
Тэл не согласился:
— Что значит — славная? Чем она прославилась?
— Не понимай буквально, Тэл.
— Хорошая — сухо, замечательная — бессмысленно. Ты, Ник, сказал: может быть, красивая…
— Да. Я сказал так, потому что не знаю точно: я из другого мира.
Тэл помолчал. Впереди тускло вырисовывался купол дома. Луч прожектора исчез, маяк светился слабо, как глаз альбиноса.
— Я люблю ее, — тихо сказал Тэл, — признаюсь тебе, как другу, Ник.
— Это самое хорошее слово. Она для тебя — любимая…
— Но от него мало радости. Она меня не любит, и я обречен в старости на одиночество, — вздохнул Тэл.
— Она еще полюбит тебя.
— А если нет?
— Тогда вернешься на свою Альву и полюбишь другую девушку.
— Ты шутишь! — усмехнулся Тэл. — Второй раз полюбить невозможно. Не надо было мне… — он умолк.
— Ильмана сама сказала?
— Зачем об этом говорить? Я знаю.
Дом был недалеко. Грос ушел вперед. Тэл устал, и мы присели отдохнуть. Разговор этот для меня был интересен. Мы не боялись, что нас услышат. Ильмана только начинала изучать английский язык, Кайбол, по словам Тэла, понимал его плохо.
— Ты не можешь знать, Тэл, — сказал я. — Это только предположение…
— Ошибаешься, Ник. Я тебе объясню.
То, что рассказал Тэл, было для меня еще одной неожиданностью. Альвины узнают мысли друг друга на расстоянии. Удивительные ресницы их есть не что иное, как рецепторы неведомого нам шестого чувства. Эти рецепторы достигают полного развития к тому времени, когда альвин становится взрослым… Теперь мне стало понятно, почему они обычно неразговорчивы.
Все-таки я пытался утешить Тэла:
— Почему же Ильмана покинула родину на такой большой срок? Чтобы быть с отцом? Нет, Тэл, вас судьба свела, и навсегда.
— Судьба! Пустяки говоришь. У нее погибла мать. Тогда Ильмана была подростком. Она решила никогда не разлучаться с отцом.
Тэл уже второй раз заговаривал о матери Ильманы, но уклонялся от объяснений, и сейчас он не добавил к сказанному ни слова.
7
Фотокарточка матери стояла на столике рядом с часами. Сейчас взгляд матери показался мне иным. Всегда ее глаза были немножко печальными — как будто тогда еще, десять лет назад, фотографируясь, она почувствовала, что перед сыном откроется далекий, опасный путь. А тут я увидел глаза ее строгими и ожидающими — так обычно смотрит учительница на своего ученика.
Неслышной легкой походкой вошла Ильмана. Я встал и поклонился. Ильмана хотела что-то сказать, но увидела фотокарточку и подошла к столику. В ее взгляде не улавливалось любопытства, и нельзя было заметить в розовых зрачках печали, но все лицо ее выражало печаль.
Нет, она не была красавицей. Лицо ее, лишенное губ и того свежего цвета, который придается горячей молодой кровью, не могло быть привлекательным.
Ильмана повернулась ко мне.
— Идемте, Николай. С вами хочет говорить магистр.
Наконец-то Кайбол соизволил принять человека с Земли! Интересно, что он скажет?
Ильмана осталась возле двери, ведущей в кабинет магистра. Она предупредила:
— Вы должны внимательно слушать и ни о чем не спрашивать. Преждевременные вопросы бесполезны.
Я вошел, толстая дверь беззвучно затворилась.
Тут мало что напоминали кабинет. Это была скорее лаборатория. Кайбол сидел за маленьким столиком. Длинный щит с множеством приборов отгораживал большую часть комнаты; высотой он был вровень с глазами, и я увидел, что вся другая половина комнаты заполнена аппаратурой. Магистр поднялся. Черные тени лежали под выпуклыми надбровными дугами, но эти густые тени не могли притушить яркого пылания необыкновенных глаз.
Кайбол медленно заговорил по-русски, иногда делал паузу.
…Давно люди Альвы установили на Луне автоматическую станцию для наблюдения за Землей. Эта станция зарегистрировала два очень сильных взрыва на Земле и передала сообщение на Альву. Там поняли, что на далекой Улле создана атомная бомба. Это встревожило альвинов. Однако опасность таилась, оказывается, много ближе. Соседняя с Альвой планета Рам нанесла неожиданный удар. Атомные взрывы унесли десятки тысяч жизней. Ответной мерой было полное уничтожение на планете Рам всякого оружия, а заодно и цивилизации, но без человеческих жертв.