Читать интересную книгу Желтое облако - Василий Ванюшин

«…наше триумфальное шествие по всей России, сопутствуемое стремлением всех к миру. Мы знаем, что односторонним отказом от войны мы не получим мира…».

Увлекшись, я стал читать дальше. Страница перевернулась. Скосив глаза, я посмотрел на Кайбола. Мне показалось, что он прочитывал на каждой странице всего лишь несколько фраз и ждал следующей страницы. Почему он не читает все подряд? Это меня заинтересовало. Кайбол понял невысказанный вопрос.

— Если бы я читал так, как вы, мне понадобилось бы очень много лет, чтобы узнать ваших мыслителей и писателей.

— А как же иначе?

— Я вижу сразу всю страницу, выбираю главное и это главное прочитываю. Можно, разумеется, и сфотографировать. В этом зале сидит около ста человек, я читаю сразу несколько десятков нужных мне книг. Пока новая страница не открыта, я заглядываю в другие книги.

— Значит, я вас задерживаю?

— Признаться, да, — улыбнулся Кайбол. — Пока вы читали, я не мог перевести фокус света на другой стол.

— Я читал эти книги раньше. Не задерживайтесь из-за меня.

Кайбол погасил экран.

— Этим я займусь, когда останусь один. — Кайбол помолчал и сказал, довольный:

— Да, у вас был великий человек. Он видел далеко. Ленин! — произнес он, прислушиваясь к собственному голосу и стараясь, видимо, по-своему понять, как звучит это имя, и повторил: «Ленин!»

— А кто из писателей вам больше нравится?

— Этого еще не могу сказать, — ответил Кайбол. — Я читаю больше Ленина. Но знаю многие страницы Льва Толстого. Он интересует меня как мыслитель.

— Чем же именно?

— Он сказал, я вспоминаю почти с точностью: железные дороги, телефоны и другие принадлежности цивилизованного мира, это все полезно, хорошо. Но если бы стоял выбор: или вся эта цивилизация — и для нее не сотни тысяч гибнущих людей, а только одна жизнь, которая должна неминуемо погибнуть, — или не нужно цивилизации, тогда бог с ней, с этой цивилизацией, с этими железными дорогами, телефонами, если они непременно обусловлены гибелью человеческой жизни!

Кайбол посмотрел на меня вызывающе. Я догадывался, к чему он поведет разговор, и молчал.

— Бог с ней… — это выражение я понимаю как «лучше не надо цивилизации». Так ли это?

— Так.

— Человеческая жизнь дороже любой самой сложной машины, ракеты, дороже высокого дома и даже большого города. Все это можно построить заново, но нельзя вернуть жизни. Я на стороне тех, кто ценит человека превыше всего.

— Это верно, — согласился я. — Но я отдал бы свою жизнь, если бы ценой ее удалось спасти город, в котором живет моя мать.

— Вы говорите так потому, что это невозможно. Борьба такая, что нельзя защитить город хотя бы и ценой жизни. Это жертва бессмысленная. Вы плохо цените себя или… — Кайбол остановился.

«Или это пустая фраза, бахвальство», — закончил я его мысль. Но Кайбол продолжил:

— Или не знаете, что такое человеческая жизнь, что такое человек. Но я думаю, вернее первое.

Кайбол встал и сделал несколько шагов назад и вперед по своему тесному кабинету. Голова его была опущена.

— Я слышал, фашисты во время войны разрушили и сожгли в вашей стране много городов. И я слышал по радио, что все эти города восстановлены, многие из них стали еще лучше, потому что построены заново. Это правда?

— Правда.

— Но восстановилась ли из многих миллионов жизней, загубленных фашистами, хоть одна? Нет, это невозможно. Жизнь, каждая в отдельности, неповторима, как неповторима история. Ваш Толстой говорил, что каждый человек представляет единственный, никогда не повторяющийся случай и потому уничтожение единственного существа является таким ужасом! Это большая правда. Бывают люди похожие друг на друга, схожи и некоторые повороты истории, но это не одно и то же. Скажите, есть у вас другой Ленин?

— Нет, — ответил я и, подумав, добавил: — Есть великие люди, есть продолжатели его дела, но Ленина — нет.

— Теперь подумайте, что осталось бы вам в наследство, если бы Ленина не стало в вашем возрасте, в таком же возрасте убили бы Пушкина, рано умерли бы Толстой, Менделеев, Циолковский, Жолио-Кюри, Курчатов?

— Но Стебельков — это совсем другое: я обыкновенный.

— Откуда вы знаете? — с задором спросил Кайбол и остановился с широко открытыми огненными глазами. — Я вижу, вы плохо читаете своих мыслителей. Назову опять же Толстого. Он говорил о сложности жизни, о том, что в ней все устроено в высшей степени мудро и поэтому невозможно сказать, зачем именно эта индивидуальность живет… Может быть, она окажется впоследствии великой?

— Я уважаю вас, молодой человек. Но не играйте в скромность и уважайте других. Многие ваши сверстники — будущие великие люди. А о вас уже теперь можно сказать это. Не улыбайтесь! — Магистр снова опустил голову и заговорил раздраженно и глухо: — Не научились вы еще ценить жизнь. Война — это высшее проявление бесчеловечности. Допустить ее — столь же страшное преступление перед человечеством. Мы не совершим этого преступления, не так ли?

— Да, это было бы непростительно, и мы договорились с вами.

— Вот видите! — снова воскликнул Кайбол. — Я же говорил, что вы не просто Стебельков. Когда человек, пусть он еще молод, берет на себя ответственность за судьбы других, — это уже настоящий человек. Когда человек в массе и делает то, что делают другие, не отдавая себе отчета, лица и характера его не видно. Зрелость проверяется, когда он должен принять самостоятельное решение.

Магистр говорил долго. Кажется, он хотел подготовить меня к тому, чтобы скорее заняться делами Земли. Конечно, судьба человечества Земли волновала его не так, как меня. И по-своему он прав: опасность войны есть, вмешательство будет оправдано. Но согласиться мне на это сейчас было трудно. Ответственность ответственности — рознь…

Выходило так, что я не мог здесь целиком положиться даже на Кайбола, несмотря на его искреннее желание защищать человеческие жизни. О земных делах я знал больше магистра, я мог бы спорить с ним. Борьба не обходится без человеческих жертв, и тот, кто хочет во что бы то ни стало спасти свою жизнь, просто трус и шкурник. Кайбол, конечно, не трус. Он просто не совсем понимает сути этой борьбы, она для него — слишком далекое прошлое, странное и почти забытое.

Но спорить я не стал и сказал только:

— Мы договорились действовать вместе. У нас принято не отступать от своего слова. Я сдержу его.

— Разумеется… — сказал Кайбол, — мы будем действовать вместе.

2

Ильмана рассказала мне легенду.

…Давно живут под светом Айро — Солнца несчастные влюбленные Рам и Альва. Они кружатся в танце, каждый в отдельности, вокруг Айро, стремясь к сближению. Идет время, все лучше видит Альва Рама и он ее. Вот они совсем рядом, стоит протянуть руки — и они вместе. Но Рам и Альва медлят, ожидая еще большего сближения. И не замечают того, что время уже упущено и они взаимно удаляются. Через двенадцать больших кругов танца вокруг Айро они оказываются далеко друг от друга, а затем все повторяется. За это время новорожденные становятся взрослыми и создают свои семьи. А несчастные влюбленные Рам и Альва вечно молодые. Подчиняясь в движении силе Айро, они снова и снова пытаются сблизиться, но каждый раз происходит то же…

Однажды Альва протянула руку Раму, но тут же стала удаляться. Рам, воспринял это как насмешку. Любовь затмилась озлоблением. Рам неожиданно ударил Альву против сердца, и левая грудь ее сразу же опала и завяла.

Альва была наделена великим умом, а ум дает необыкновенную силу. Она взяла у остывших звезд горсть пыли и швырнула ее в лицо Раму. Пыль умерших звезд окутала его желтым облаком, скрыла из глаз. А когда облако рассеялось, Рам предстал совсем другим. Сильный юноша с короткими жесткими волосами превратился в безобразного, обросшего дикой шерстью пещерного жителя…

* * *

Легенда была немного грустной, но в устах Ильманы она прозвучала как жестокое осуждение коварства Рама.

— Хотите посмотреть Альву? — предложила Ильмана. — Мы захватили с собой кинопленку, чтобы всегда помнить и думать о своей родине.

Комната Ильманы, в которой она работала, находилась рядом с лабораторией магистра. Это был кабинет врача. Но здесь имелась также радиостанция. Ильмана слушала передачи на русском языке и наиболее важные из них записывала. Теперь это не являлось для меня тайной. Радиостанция — приемник и передатчик вместе — была чуть больше спичечной коробки: радиотехника альвинов развилась на основе молектроники. Киноаппарат напоминал фотокамеру с двумя объективами. Экран засветился прямо на стене, он менял форму в зависимости от изображения — принимал вид квадрата, круга, вытягивался по горизонтали или по вертикали.

Пленка была цветная. Меня изумила роскошная природа Альвы. Широко раскинувшиеся кроны деревьев закрывали небо. Листва была синей, голубой, зеленой. Цветы на тонких стеблях обвивали стволы, перекидывались с дерева на дерево и повисали гирляндами. По горным склонам серой тучей двигались какие-то животные с причудливо выгнутыми рогами. Вершины гор были осыпаны золотыми блестками, а выше светились две «луны».