противнику и ставило вас в самое нелепое положение. А между тем удар немцев по левому берегу Вилии был уже на излете, а по правому берегу только нависал.
5 батальонов и 2 батареи 2-й Финляндской дивизии отошли и заняли участок Мейшагольской позиции от района Мейшаголы включительно до с. Малюны. Самый важный левофланговый участок Малюны – Дукшты, предназначавшийся для моего полка, оставался незанятым. Штаб армии спешно направлял на занятие Мейшагольской позиции те самые остатки ковенского гарнизона – Пограничную, 124-ю и затем имел ввиду и 104-ю дивизии, от которых Вебель наотрез отказался. Правда, в Вильно начала высаживаться гвардия, но ни одной гвардейской батареи еще не прибыло.
Штаб 2-й Финляндской дивизии, как это видно из его донесения штабу V корпуса от 12 ч. 26 августа, представлял себе, что я точно держусь указаний Балуева: «в район Керново – Буйвиды выделен полк с батареей, всего 21/2 батальона, 6 орудий и 54-й Донской казачий полк. Пехота наблюдает фронт Чирки – оз. Гейшишки (в 2 км против разрушенной переправы у Грабиялы), а конница фронт Куншишки (около д. Чирки) – Витчуны – Паперня, Плекишки (2 км восточнее Паперня).
Ночью выделен батальон с 4 орудиями в Буйвиды». В действительности я никак не мог довериться казакам и подставить свой фланг и тыл основательной группе немцев, наступающей по правому берегу Вилии. Отправив батальон с батареей в Буйвиды, я поручил конным разведчикам наблюдать берег Вилии от Кернова до Буйвиды, а 5 рот, остававшиеся под моим командованием, собрал в районе Майлуны, за центром жидкого расположения казачьего полка, растянувшегося на 7 км. Такое смыкание всех моих слабых сил вправо, к северу, являлось тем более понятным, что на меня штаб дивизии возложил и поддержку, в мере возможности, конницы Тюлина, находившейся в полупереходе к северу, уступом впереди моего правого фланга.
Ночь на 26 августа прошла довольно напряженно. Роты вырыли окопы коленной профили. Утром немцы энергично приступили к дальнейшему развитию своего наступательного марша. В 9 ч. 5 м. немцы вступили в Мусники и продолжали марш на Витчуны. В эту деревню на поддержку казаков я выдвинул 5-ю роту с одним пулеметом. Началась энергичная перестрелка. Около 10 час. утра неприятель – это был VI кавалерийский корпус Гарнье – развернул редкий, но непрерывный фронт из частей пехоты и спешенной конницы на протяжении 12 км от Вилии почти до большака; на востоке распространению германской конницы никто не препятствовал. Как только выехало несколько германских батарей, казаки на всем фронте полностью снялись и умчались из района моей деятельности. Моя рота из Витчуны спешно отходила, отстреливаясь из пулемета. В направлении на Керново проскочил немецкий эскадрон. Немецкая артиллерия, выпустив несколько снарядов, прекратила огонь, очевидно не улавливая, где неприятель.
Схема 2. Отход на Мейшагольскую позицию.
Оценивая обстановку, я пришел к заключению, что мои 5 рот, без артиллерии, смогут оказать неприятелю, располагающему явно превосходными силами, лишь очень скромное сопротивление. В течение самого короткого времени немцы имели возможность окружить нас. На помощь дивизии арьергард, конечно, рассчитывать не мог. Гибель его могла отозваться самым невыгодным образом и на обороне Мейшагольской позиции, имевшей очень крупное оперативное значение. Было разумно приберечь имеющиеся силы для боя на Мейшагольской позиции. Эти соображения заставили меня прервать начавшийся бой в его зародыше. Я послал в штаб дивизии в Мейшаголу уведомление, что собираюсь отступать, и выехал к отходившей из д. Витчуны 5-й роте. Командир II батальона Чернышенко взял на себя заботы о знамени и должен был в течение моего кратковременного отсутствия вытянуть 4 роты моих главных сил по дороге на с. Кемели.[45]
Дорога эта углублялась в большой лес, тянувшийся почти до самой укрепленной позиции. В течение истекшей ночи, проведенной в неприятном соседстве с немцами, рассматривая по карте этот лес, я усматривал в нем хороший козырь для моего арьергарда, облегчающий ему ускользание из-под удара немецкой конницы.
Далеко ездить к 5-й роте мне не пришлось. Она спешно отходила к д. Майлуны; немецкая цепь была удалена от нее приблизительно на 1 км. Левее к лесу скакали отдельными группами немецкие кавалеристы. Сказав несколько ободряющих слов, я отправился догонять свои «главные» силы. К моему ужасу я увидел свои 4 роты, со знаменем и Чернышенко во главе, двигающимися не на юго-восток, к Кемели, а на северо-восток, к д. Паперня. Казаки, несмотря на свое быстрое отступление сообщили мне о крупных кавалерийских частях немцев, проследовавших в район Паперня – Даркушки. Но Чернышенко не был в этом ориентирован. Местность скрывала немцев в районе Паперня и позволяла наблюдать их к западу от Майлуны. Едва ли Чернышенко сбился с дороги; вероятно он проявил частную инициативу, решил, что указанный мною путь отхода слишком рискован, вследствие прорвавшихся к западу в лес немецкой кавалерии, и решил перейти на большак, пролегавший восточнее, известный Чернышенко и казавшийся ему вполне безопасным. Предшествуемый в сотне шагов небольшим дозором, Чернышенко со знаменем направлялся в пасть 4-й германской кавалерийской дивизии. Чернышенко – 33 несчастья – был великий маскировщик, но не был Соловьевым, надежным путеводителем полка.
К счастью походная колонна 4 рот – всего около 500 бойцов – не слишком длинна и достаточно удобоуправляема. Я резко остановил колонну и повернул ее кругом. Но вернуться через Майлуны можно было уже только ценой боя. 5-я рота уже вытягивалась на восток от д. Майлуны, к которой стремились немецкие всадники и пехотинцы. А бой заставил бы меня потерять столько минут, сколько немцам было бы нужно, чтобы окружить мои роты. На юг, в лес, втягивался небольшой, слабо наезженный проселок. Колебаться не приходилось. Я двинул по нему батальон; роты шли теперь в обратном порядке, со своими патронными двуколками и фельдфебелями впереди, а правофланговыми отделениями и ротными командирами позади. 5-я рота выгадала нам те 5–6 минут, которые потребовались, чтобы ускользнуть в лес. Последний был довольно редкий. Я позаботился выслать на сотню шагов вперед взвод в заставу, дозорных – влево и вправо шагов на 50.
Заранее обдуманный порядок движения был сбит. Чернышенко был совершенно обескуражен допущенной им ошибкой, хотя я ему не сделал ни малейшего упрека; это было тем более досадно, что за исключением меня, он был единственный офицер верхом – остальные офицеры отправили своих лошадей с обозом. А в момент паники только конные офицеры имеют сколько-нибудь значительную сферу действия. Стрелки были сбиты с толку, и у них зародилось сомнение в разумности руководства остатками раздерганного полка. А тут, шагах в 200, сначала с