Читать интересную книгу Перспективы развития социума - Сергей Шавель

отдельных политологов замечание: «Неверно, что каждое общество имеет тех людей (народ или то правительство. – С. Ш), которых оно заслуживает. Скорее, общество производит таких людей, которые ему нужны»[170]. Эти слова имеют прямое отношение к вечной полемике о «великих личностях», которых одни требуют деперсонализировать (Л. Толстой, например, и др.), другие – канонизировать как носителей Божественной харизмы. Но давно замечено, что великие личности, харизматики – Моисей и Христос, Перикл и Македонский, Наполеон и Петр I, Данте и Пушкин, Ломоносов и Эйнштейн и многие другие – появляются своевременно, хоть и случайно. Но это не тот случай, который вошел в поговорку: «Будь у Клеопатры нос короче, история пошла бы другим путем». Г. В. Плеханов справедливо утверждал: «Великими деятелями называются те, которые больше других способствуют решению великих общественных задач. А в нравственном смысле велик каждый, кто, по евангельскому выражению, «полагает душу свою за други своя» [171].

Таким образом, следуя Бергеру, можно сказать, что включение индивида в общество, его гоминизация (по Т. де Шардену[172]) и социализация, детермини-зируются не внешним принуждением – это имело место при рабстве, – а внутренними механизмами идентификации, аффилиации (сближения, включения) и интериоризации – усвоения нормативно-ценностных стандартов социума. «Человек не может быть человеком (самоидентификация. – С. Ш) без других людей, как нельзя обладать идентичностью без общества. Обладать человеческим достоинством можно лишь с дозволения общества»[173].

В работах М. Арчер выделим принципиально важный для понимания социологического детерминизма анализ эмерджентных свойств общества. Нам казалось, что только у нас заклейменная в свое время «эмерджентная эволюция» (К. Л. Моргана, С. Александера) табуировала использование данного термина. Но вот М. Арчер пишет: «Поскольку социальные теоретики робеют перед «эмерджентностью», у нас (т. е. у них, в Англии. – С. Ш), действительно, не так-то много конкретных примеров того, как подходят к «досадному факту» (слова Дюркгейма) общества»[174]. Это происходит, по едкому замечанию автора, из-за предосторожностей, «что “редукционизм” и “реификация” – это дорожные указатели на пути в ад».

Под эмерджентными свойствами общества понимаются, как следует из этимологии (англ, emergent – внезапно возникающий), неожиданно появляющиеся новые черты, признаки, формы и отношения. Но возникают они не из пустоты или «игры случая» (фортуны, рока или чуда), но из предсуществу-ющих (латентно до времени) социальных форм. Они обладают причиняющей силой, но не как причинность в природе, а как обусловливающие последующую интеракцию. Арчер полемизирует не только с близким по духу, реалистом Р. Бхаскаром[175], но и с номиналистом Э. Гидденсом. Так, по ее мнению, «термин “структурация” отдает волюнтаризмом», а сведение эмерджентности к “следам памяти”, как это делает Гидденс, «являет собой один из примеров отчаянной попытки втиснуть неуловимое социальное в якобы более осязаемые рамки индивидуального»[176]. Дюркгейм назвал общество «досадным фактом» за онтологическую причудливость социальной реальности, которая, в отличие от природной, не самодостаточна, так как целиком определяется, можно сказать, детерминизируется человеческой деятельностью. Но чья деятельность, за что и когда ответственна? Арчер утверждает: «Путаница в ответах на эти вопросы происходит из-за слишком резкого и совершенно ненужного логического перехода от банального положения «нет людей – нет общества» к в высшей степени сомнительному утверждению «вот это общество, ибо эти люди – здесь»[177]. В этом споре много примеров – образов, аналогий. Так, Гидденс уподобляет «общество» рулону цельнотканого полотна, Бхаскар – скульптуре, Арчер – платью, передаваемому по наследству. Думается, более уместен был бы пример французского психолога А. Пьерона. «Если бы нашу планету постигла катастрофа, в результате которой в живых остались бы только дети, а взрослое население погибло, то хотя человеческий род и не прекратился бы, однако история человечества неизбежно была бы прервана. Машины бездействовали бы, книги оставались бы непрочитанными, художественные произведения утратили бы свою эстетическую функцию»[178]. Как видим, психолог до предела обострил проблему социального наследования, так часто недооценивавшуюся всевозможными нигилистами-пролеткультовцами в СССР, хунвенбиновцами в Китае, не говоря уже о маргиналах, декадентах в искусстве, новоязовцах и т. д. Индивиды, в иллюстрации Пьерона, остались, а общество исчезло, история человечества должна была бы начаться вновь, еще труднее, чем после библейского Потопа.

Эмерджентность – это в первую очередь достояние предыдущих поколений, сохраняющееся в материальных сооружениях, в памятниках культуры, образовании, демографии, знании. «Старинное снадобье, – подчеркивает Арчер, – обладающее лечебными свойствами, будет лечить и через сто лет, если его рецепт заново обнаружат и опробуют. В этом случае знания активируют, а не осуществляют (это совершенно разные вещи). Эмерджентные культурные свойства вводятся здесь в качестве еще одной широкой категории социального, которая онтологически не зависит от деятельности людей здесь и теперь»[179].

1. Детерминистское объяснение как функция науки

История человеческой мысли накопила множество толкований детерминизма, включая дефиниции исходного термина и его производных (в их числе и индетерминизм), логики и внутренней структуры разных типов и видов детерминации, оценок их эвристической роли в познании. Вводя понятие «неодетерминизм», важно учитывать, что префикс «нео» в любых словообразованиях (неотомизм, неопозитивизм, неомарксизм и т. и.) означает не отрицание, а переосмысление содержания базового термина, своего рода контаминацию (смягчение) обоих значений понятия – нового + сохраненный инвариант прежнего. Для примера рассмотрим два подхода, представленных Максом Борном (1882–1970) и Б. М. Кедровым (1903–1985), каждый из которых отстаивал в свое время творческий подход к проблеме детерминизма, хотя и из разных позиций.

М. Борн – лауреат Нобелевской премии (1954 г.), один из тех выдающихся физиков («физик физиков», по словам Б. Коэна1), которые уделяли большое внимание гуманитарным аспектам современной науки. Он заявлял: «Меня никогда не привлекала возможность стать узким специалистом. Философский подтекст науки всегда интересовал меня больше, чем ее специальные результаты»[180] [181]. Признавая, что первые физики считали детерминизм ньютоновской механики особым достоинством этой теории, Борн утверждает, что «новая квантовая механика оказалась не детерминистской, а статистической»[182]. С таким противопоставлением не согласились лидеры квантовой теории Планк, Эйнштейн, де Бройль и Шредингер, что, как мимоходом отмечает автор, «в какой-то мере связано с тем, что я был удостоен Нобелевской премии за мою работу только 28 лет спустя»[183]. Об остроте противоречия говорит то, что Планк более 10 лет пытался ввести открытый им квант действия в систему классической теории, Эйнштейн в письме к М. Борну признается: «Мысль о том, что попадающий под воздействие луча электрон по свободной воле может выбирать время и направление дальнейшего движения, для меня невыносима. Если до этого дойдет, то лучше быть сапожником или маклером в игорном доме, а не физиком»[184]. Как говорили древние, ничто человеческое не чуждо даже таким выдающимся умам.

Борн формулирует следующее суждение, названное почему-то определением: «Детерминизм постулирует, что события в различные времена связаны некоторыми законами таким образом, что возможны предсказания еще неизвестных ситуаций (прошлых или будущих)»[185]. Как видим, автор предлагает понимать детерминизм как предсказание. Но этот термин достаточно амбивалентен. Предсказания мировых событий – удел пророков («Восстань Пророк и виждь и внемли» – призывал Пушкин), на низших уровнях в этом ремесле подвизаются астрологи, ясновидцы, гадалки, шаманы, хироманты и др. В науке этот термин употребляется скорее метафорически: третью функцию науки, после описания и объяснения, называют прогнозированием, имея в виду построение трендов (вероятностных тенденций) с вектором в будущее, или же используя в историческом анализе прием Вебера – поочередное элиминирование ретроспективных связей как условий события. Историк идет от следствия к причинам, считая адекватным тот факт, отбрасывание которого могло бы предотвратить или существенно изменить событие. Например, не будь провокационной демонстрации Гапона, революция 1905 г. не произошла бы, или протекала бы не в то время и не в тех формах. Сам Борн пишет, что не начни Германия Вторую Мировую войну, «первый ядерный реактор мог быть построен где-нибудь в цивилизованном мире пятью или десятью годами позже»[186]. И, по-видимому, это был бы проект «мирный атом». Говоря о современности, уместно спросить: «Откуда взялась «частица Бога» – бозон Хиггса, если для ее экспериментального поиска потребовался самый дорогой за всю историю науки прибор – Большой адронный коллайдер?». Конечно, она предсказана, т. е. родилась «на кончике пера» – путем решения математических уравнений. Заметим, что К. Поппер предложил различать два вида прогнозов: пророческий и технологический. Первый, по его словам, касается «событий, предотвратить которые не в наших силах»[187]. Он основан на особой форме детерминизма, называемого предестинационизмом – высшим предопределением, его роль в протестантской этике раскрыл М. Вебер. Его смысл раскрывается в следующем тезисе, сформулированном Августином Блаженным: «Если ты не предопределен к спасению, сделай так, чтобы ты был предопределен к нему»[188]. Второй – Поппер назвал «конструктивными предсказаниями, которые знакомят нас с шагами, которые мы можем предпринять, если желаем достигнуть определенных результатов»[189]. Двусмысленность термина «предсказание» позволяет включить в эту группу и всевозможные прорицания личной судьбы и других событий. Все они что-то обещают, от чего-то предостерегают, но в отличие от научных прогнозов они строятся на иррациональных («индетерминистских») основаниях «самоосуществляющегося пророчества» (Эффект Эдипа). Суть его в том, что чаще всего сбывается то, во что человек поверил, ибо на этой вере он строит стратегию своих действий.