— Нам поговорить надо, — заявляет он, пока я ковыряюсь в яичнице. Рано. Я не привыкла. Поэтому отставляю и пью чай. Это лучше.
— Спрашивай, — напрягаюсь, потому что понимаю: речь пойдёт о моих близких.
— Я тут посоветовался кое с кем. Мы можем забрать твою сестру из одной клиники и поместить в другую? Какой у неё диагноз?
Я колеблюсь. Охрана и откровения — немного разные вещи. Я уже и так сказала слишком много для проходящего человека в моей жизни. Но другого выхода нет. Нужно довериться, иначе можно опоздать. Если уже не опоздали.
— Она… под наблюдением психиатра. Не в психушке, конечно. Но… Кое-что случилось в её жизни. Она обезображена и заторможена. Не разговаривает. И не понятно, понимает ли. Доктор говорит, что да. И что есть вероятность симуляции. В таких случаях сложно сказать наверняка. Но она тихая. Не буйная, то есть.
— У меня дед в коме. Лежит уже полгода. Сестра предложила поместить их вместе и выставить охрану. Так мы Лялю спрячем, и, возможно, на пользу пойдёт смена обстановки.
— А ты не боишься? — спрашиваю и слежу, как он отреагирует. — Ведь никто не знает, что у неё в голове. Вдруг она навредит твоему деду?..
— Не боюсь, Рин, — он отвечает не колеблясь. — Мне хочется, чтобы как можно меньше нитей вело к тебе. Чтобы не было рычагов управления. Думаю, нам нужно выдернуть твою сестру из того места. Ты туда вхожа?
Я киваю. Да, вхожа. Алексей, как и в случае с мальчиком, отстранился. Он оплачивает её лечение и содержание, но не навещает. По крайней мере, со мной он туда не заходил ни разу. Ему неинтересно. Но он обещал помочь. Вернуть Ляле прежний образ. Доктор считал, что это поможет ей вынырнуть, прийти в себя. Может послужить толчком.
Мы оговаривали серию пластических операций, но пока дело не сдвинулось с мёртвой точки. А сейчас я вообще не уверена, что когда-нибудь сдвинется. Почему-то у меня ощущение, что я в этом капкане навсегда. Даже если операции пройдут успешно, найдутся другие поводки, за которые он меня привяжет к себе намертво.
— Ну вот и отлично. Ты пей чай, а я ещё позвоню в пару-тройку мест. Мне пригонят машину, и мы отправимся к Ляле.
Он прикасается к моим пальцам своей горячей ладонью. Это успокаивающий и приободряющий жест, а меня бьёт током. Я боюсь поднять глаза. Потому что тогда он увидит, что я собираюсь разводить сырость. Снова. Слишком часто меня пробивает на слёзы. Но в новой жизни, наверное, так и должно быть: душе нужно очиститься. Иначе ей не скинуть накопившийся за семь лет груз…
26. Артём
Клиника, в которой находится Ляля, похуже той, где лежит наш дед. Я молчу, но думаю, что богатый Марков мог бы разориться и на что-то более приличное. Видимо, траты на Рину в его смету не входят. По жёсткому лимиту. Минимуму. Нечего разбазаривать кровно заработанное добро.
— Он обещал тебе помочь, да? — спрашиваю, не сдержавшись.
У Рины розовеют щёки, она прячет глаза.
— Он и так помогает. Лялино лечение оплачивает Алексей. Она здесь… давно.
Клетку оплачивает. Умом понимаю, что, возможно, я предвзят, а в душе меня всё бесит. И это чопорное «Алексей», и её зависимость от него. Самое смешное — он не звонит. Спрятался, крыса. Бросил жену под танк, на произвол судьбы, а сам где-то отсиживается.
— Пойдём. Будем вызволять девицу из темницы.
Я беру её за руку. Мне необходим контакт с Риной. Это может показаться ненормальным, но я постоянно ощущаю желание её коснуться. Я будто заряжаюсь от неё. Энергией. Уверенностью. Силой. От маленькой слабой женщины — живой огонь по венам. И меня это не пугает. Вообще.
Доктор Ляли оказался ещё тем мудаком.
— Я бы хотела забрать сестру, — Рина временами чересчур порядочная, хотя говорит она достаточно твёрдо. Но с такими, как этот, такое не катит.
— Вы должны понимать, госпожа Маркова, — смотрит он на Рину свысока и бросает заинтересованные взгляды в мою сторону, — если прервать лечение, я ничего не гарантирую. Её состояние нестабильное. И к тому же, я вынужден позвонить вашему мужу.
Я вижу, как она напрягается. Это замечает и этот пройдоха. Тянется многозначительно к телефону.
— Выйди, Рина, — прошу как можно мягче.
Она колеблется, но встаёт и, кинув на меня взгляд, полный отчаяния, уходит. Как только за ней закрывается дверь, я расслабляюсь.
— Звоните, что же вы остановились? — киваю на телефон, зажатый в костистой клешне. Руки у доктора некрасивые, на лапы большой курицы похожи. — Только это ничего не изменит. Девушку мы заберём. Клиника ваша не тюрьма, а Ляля не пленница. И удерживать её здесь у вас нет никаких оснований. Она социально не опасна. А мы для неё нашли другое, более комфортабельное место с отличным персоналом. Насколько я понимаю, прогресса ваше лечение не имеет. Поэтому пришло время попробовать другие методы.
Он всё же подносит телефон к уху и пытается дозвониться. Бог в помощь, как говорится. Думаю, Маркову сейчас не до эскулапа. Но это дикое напряжение, пока механический голос не выдаёт стандартную фразу, что абонент вне зоны доступа. Отлично: он ещё и телефон отключил.
— Господин Марков задолжал клинике за два месяца, — переходит к главной части симфонии этот хрен.
— Значит, вы дадите реквизиты, и мы погасим задолженность. На этом всё?
Мы сверлим друг друга взглядами. Доктору очень не хочется расставаться с пациенткой, которая, по всей видимости, находится здесь достаточно долго. Но крыть ему нечем: деньги деньгами, а Марков Ляле не родственник. В отличие от Рины.
Ещё полчаса уходит на оформление документов. Доктор под моим давлением делает выписку из истории болезни, ставит подписи и печати, и мы с Риной наконец получаем доступ к телу.
Тело достаточно молодое и тощее. Ляля похожа на хрупкую бестелесную куклу из материи. На ней мешком висит больничная одежда. Волосы спутаны. Длинные космы почти скрывают лицо. За ними ничего не рассмотреть.
— Мы о вещах не подумали, — смотрит на меня беспомощно Рина.
— Ничего, — приободряю я её, — до машины донесу, а там тепло. Разберёмся по ходу.
— Я не знаю, дастся ли она… — Рина сомневается, — но надо попробовать. Можно, я пока сама? А потом решим?
Я киваю. Здесь всё очень сложно, но девушка не вызывает во мне отторжения — только жалость.
— Ляля, — Рина берёт сестру за руку, гладит легонько тонкие пальцы, — я приехала забрать тебя отсюда. Поедем в другое место. Пойдём отсюда?
Девушка безучастна, но послушно идёт, ведомая рукой Рины.
— Это Артём, не бойся, — приговаривает она. Ляле, кажется, без разницы, но главное — девушка идёт, переставляя осторожно ноги. Кажется: ткни её пальцем — и упадёт, рассыплется на части, не соберёшь потом. — Он тебя на руки возьмёт, позволишь? Там холодно, а мы быстро. В машину.
Ляля останавливается. Тапочки на её ногах-палочках кажутся гигантскими калошами.
— Я тебя покатаю, — улыбаясь, протягиваю руки. Она не реагирует. Стоит, слегка покачиваясь. И тогда я подхватываю её. Лёгкая, как высохший тростник. По тому, как она сжимается, я понимаю: она чувствует и, наверное, понимает. Но думать мне некогда — я направляюсь к выходу. Иду быстро. Рина еле поспевает за мной.
Лялю я усаживаю в машину, на заднее сиденье. Туда же забирается и Рина. Обнимает сестру, прячет под своей курткой, пытаясь обогреть.
Сейчас будет тепло, — обещаю, включая печку. — Поедем с дедом моим знакомиться. Он ещё тот чёрт, но пока спит, не опасен. Даже кажется душкой.
Мы отъезжаем от клиники, я созваниваюсь с Марианной.
— Всё готово, младший. Мы вас встретим.
— Мы тут немного поспешили. Умыкнули девушку, в чём была.
— Ну, это вообще не проблема, — хмыкает Мари, — на месте разберёмся. Главное, вы забрали её. Всё остальное — потом.
Как я люблю, когда она включает режим очень деловой женщины. Ей идёт командовать. Её стихия. И умение решить любой вопрос — отличное качество.
— Спасибо, Артём, — тихо говорит Рина.