к императорскому двору своего поверенного. Исаак Триест, любимый приближенными императора, пустил в ход все старания, чтоб вместе с упомянутыми поверенными расстроить замыслы Пфеферкорна. Этих еврейских поверенных поддерживали видные христиане, сначала представитель архиепископа, затем маркграф баденский и наконец «маршал» Голдекер. Сначала еврейские поверенные ссылались на выданные императорами и папами привилегии, по которым евреям разрешается религиозная свобода, а императору не разрешается вторгаться в их внутренние дела, в их обладание религиозной письменностью. Эти привилегии подверглись рассмотрению одного лица из свиты императора и были найдены обязательными. Еврейские поверенные, также, не забыли представить императору засвпдетельствованное письмо о том, что их обвинитель порочный человек, вор и грабитель. Они уже думали, что они у цели своих желаний. Император в аудиенции выслушал их просьбу и обещал скорый ответ. Милостивый прием пробудил в их душе надежду, что их заклятый враг, Пфеферкорн, будет посрамлен, отнятые у них книги будут им возвращены, и все это опасное дело будет закончено. Их покровитель, Уриел фон-Геминген, должен был быть назначен комиссаром в этом деле. Разве это не было благоприятным предзнаменованием?
Однако они не знали непостоянного характера Максимилиана. Как только снова пришел к нему Пфеферкорн с собственноручным письмом от его сестры, в котором фанатичка-монахиня заклинала его не вредить христианству отнятием мандата, стрелка весов наклонилась на враждебную евреям сторону. Кроме того, императору было досадно, что столь низко стоявшие евреи осмелились, вопреки его мандату, отказаться от выдачи книг в своих домах.
После этого он издал второй мандат (10 ноября 1509). В нем Максимилиан упрекает евреев, что они дерзнули оказать противодействие, приказывает продолжать конфискацию, назначает комиссаром архиепископа Уриела, но советует ему привлечь к этому ученых из высших школ Кельна, Майнца, Эрфурта и Гейдельберга, а также ученых людей, как Рейхлина, Виктора из Карбена, и даже вполне невежественного в еврейском языке инквизиционного судью, Гохстратена; эти люди должны были просмотреть конфискованные Пфеферкорном книги, невинные оставить евреям, зато относительно найденных подозрительными приглашать сведущих евреев для диспута о них. Так думал Максимилиан отдать справедливость обеим сторонам.
С этим мандатом в кармане Пфеферкорн поспешил назад на арену своей деятельности в область Рейна. На основании этого архиепископ Уриел назначил регента майнцского университета, Германа Геса, своим делегатом для руководства конфискацией книг у евреев. Вместе с ним Пфеферкорн снова отправился во Франкфурт, и охота на еврейские книги началась сызнова. Так было отнято у франкфуртских евреев 1500 рукописных сочинений (вместе с конфискованными уже раньше) и сложены в ратуше. И в других городах, Вормсе, Лорхе, Бингене, Ланиитейне, Майнце (собственно Винзау под Майнцем) и Дейце, Пфеферкорн с большим рвением делал свое дело. Позже он утверждал: евреи предлагали ему значительные суммы денег за отказ от своего обвинения, он же не поддался искушениям сатаны.
Еще хуже, чем непостоянное поведение императора, была индифферентность наибольших общин Германии к устройству съезда и совещания общинных представителей для разрушения злобных замыслов Пфеферкорна или, вернее, доминиканцев. Маленькие общины, во всяком случае, внесли свои доли на расходы по этому столь опасному делу; но более крупные и богатые, Ротенбург на Таубере, Вейсенбург и Фирт, на которые франкфуртцы более всего рассчитывали, проявили полное равнодушие. Так как первый срок для собрания не был соблюден, то представители франкфуртской общины назначили новый; но и съезд в этот день расстроили эти три общины.
Когда же вследствие второго мандата императора еврейские книги были снова конфискованы не только во Франкфурте, но и в других общинах, общины поднялись для совместных действий. Совет Франкфурта был переубежден в их пользу, поднял на имперском съезде в Вормсе вопрос об этом деле, послал императору врученную ему жалобу евреев и сопроводил ее просьбой, чтоб император лишил Пфеферкорна полномочия, так как последний действовал в этом случае, «замалчивая правду и утверждая неправду». Совет указывал также на еврейские привилегии и разъяснял, что еврейская литература полезна также для христиан и что папа Климент постановил, чтоб в высших школах и университетах читались о ней лекции».
К тому же явилось еще другое обстоятельство. На франкфуртскую весеннюю ярмарку еврейские книгопродавцы обычно привозили для продажи свои тюки с книгами. Так как Пфеферкорн угрожал конфисковать и их, то совет Франкфурта отказывался поддержать это требование, не желая допустить нарушение права ярмарки на свободную торговлю. Кроме того еврейские книгопродавцы имели охранные листы от государей и господ своей родины, защищавшие не только их личность, но также их имущество, листы, данные во всяком случае в личных интересах, чтоб не понести ущерба в своих доходах из-за убытков своих евреев. И архиепископ Уриел дулся и склонялся более на сторону евреев. Он не созвал указанных императором ученых для просмотра еврейских книг, а делал лишь то, чего он не мог не исполнить. К императору поступили, кажется, также жалобы со стороны некоторых государей, которым евреи раскрыли глаза на важное значение этой необыкновенной конфискации. Общественное мнение было особенно восстановлено против Пфеферкорна.
Но последний вместе с доминиканцами также не сидели сложа руки, а делали усилия для привлечения на свою сторону императора и общественного мнения, и было удивительно, что враги гласности открыли рот этому, до того времени немому, судье и помогли ему стать силою. С этой целью снова под именем Пфеферкорна вышел в свет на немецком языке новый пасквиль на евреев: «Во славу и честь императора Максимилиана». Это сочинение пускало в глаза императора целые облака лести и с сожалением замечало, что в христианских кругах из легкомыслия и непонимания обращают слишком мало внимания на обвинения против евреев. В нем повторяется, что Талмуд, еврейское ростовщичество и их легкие барыши виновны в их упорном сопротивлении обращению в христианство. Пфеферкорн не скрывает в нем, как герцогиня Кунигунда поддержала его враждебные евреям действия и как она побудила императора издать мандат о конфискации еврейских сочинений. В этом пасквиле он перечисляет небиблейские еврейские сочинения, переполненные, по его утверждению, поношениями против христианства (чем он, однако, проявил лишь свое невежество) и клеймит евреев еретиками за то, что у них некоторые обычаи и суеверные приемы, находящиеся в противоречии со священным Писанием. Злобный клеветник упрекал евреев даже за то, что они выдавали своих дочерей замуж охотнее за знающих Талмуд, чем за невежд, и считал нецеломудрием со стороны набожных, что они из религиозных соображений воздержны в браке. Вера евреев в Мессию, их разукрашивание рая, их обычаи при погребении, их невинные саги (напр., о древнем надгробном памятнике вормской общины) — все это не высмеивается в этом пасквиле, как глупость, а клеймится, как преступление.
Пасквиль Пфеферкорна