Читать интересную книгу Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Аристократия не скрывала, что, быть может, примирится с новым законом в силу необходимости, но непрошенный законодатель не избегнет ее мести. Квинт Помпей заявил, что в тот самый день, когда Гракх сложит с себя полномочия трибуна, он, Помпей, возбудит против него преследование; это было далеко не самой опасной из тех угроз, которыми осыпали Гракха враги. Гракх полагал, и, вероятно, правильно, что его жизни угрожает опасность, и поэтому стал появляться на форуме лишь в сопровождении свиты в 3—4 тысячи человек. По этому поводу ему пришлось выслушать в сенате резкие упреки даже из уст Метелла, в общем сочувствовавшего реформе. Вообще если Гракх думал, что он достигнет цели с проведением аграрного закона, то теперь ему пришлось убедиться, что борьба только начинается. «Народ» обязан был ему благодарностью; но Гракха ждала неизбежная гибель, если у него не будет другой защиты, кроме этой благодарности народа, если он не сумеет остаться безусловно необходимым для народа, не будет предъявлять новые и более широкие требования и не свяжет таким образом со своим именем новые интересы и новые надежды. В это время к Риму по завещанию последнего пергамского царя перешли богатства и владения Атталидов. Гракх предложил народу разделить пергамскую государственную казну между владельцами новых наделов, чтобы обеспечить их средствами для покупки необходимого инвентаря. Вопреки установившемуся обычаю, он отстаивал положение, что сам народ имеет право окончательно решить вопрос о новой провинции.

Утверждают, что Гракх подготовил ряд других популярных законов: о сокращении срока военной службы, о расширении права протеста народных трибунов, об отмене исключительного права сенаторов на выполнение функций присяжных и даже о включении италийских союзников в число римских граждан. Трудно сказать, как далеко простирались его планы. Достоверно известно лишь следующее: в своем вторичном избрании на охраняющую его должность трибуна он видел единственное средство спасти свою жизнь, и, чтобы добиться этого противозаконного продления своих полномочий, обещал народу дальнейшие реформы. Если сначала он рисковал собой для спасения государства, то теперь ему приходилось для своего собственного спасения ставить на карту благополучие республики. Трибы собрались для избрания трибунов на следующий год, и первые голоса были поданы за Гракха. Но противная партия опротестовала выборы и добилась по крайней мере того, что собрание было распущено и решение было отложено до следующего дня. В этот день Гракх пустил в ход все дозволенные и недозволенные средства. Он появился перед народом в траурной одежде и поручил ему опеку над своим несовершеннолетним сыном. На случай, если противная партия своим протестом снова сорвет выборы, он принял меры, чтобы силой прогнать приверженцев аристократии с места собрания перед Капитолийским храмом. Наступил второй день выборов. Голоса были поданы так же, как накануне, и снова был заявлен протест. Тогда началась свалка. Граждане разбежались, и избирательное собрание фактически было распущено; Капитолийский храм заперли. В городе ходили всевозможные слухи: одни говорили, что Тиберий сместил всех трибунов; другие, что он решил оставаться на своей должности и без вторичного избрания.

Сенат собрался в храме богини Верности, вблизи храма Юпитера. Выступали самые ожесточенные враги Гракха. Когда среди страшного шума и смятения Тиберий поднес руку ко лбу, чтобы показать народу, что его жизнь в опасности, сенаторы стали кричать, что Гракх уже требует от народа увенчать его царской диадемой. От консула Сцеволы потребовали, чтобы он приказал немедленно убить государственного изменника. Этот весьма умеренный человек, в общем не относившийся враждебно к реформе, с негодованием отверг бессмысленное и варварское требование. Тогда консуляр Публий Сципион Назика, рьяный аристократ и человек горячий, крикнул своим единомышленникам, чтобы они вооружались чем попало и следовали за ним. Из сельских жителей почти никто не пришел в город на выборы, а трусливые горожане расступились перед знатными лицами города, которые с пылающими гневом глазами устремились вперед с ножками от кресел и палками в руках. Гракх в сопровождении немногих сторонников пытался спастись бегством. Но на бегу он споткнулся на склоне Капитолия, перед статуями семи царей, у храма богини Верности, и один из рассвирепевших преследователей убил его ударом палки в висок. Впоследствии эту честь палача оспаривали друг у друга Публий Сатурей и Луций Руф. Вместе с Гракхом были убиты еще триста человек, ни один из них не был убит железным оружием. Вечером тела убитых были брошены в Тибр. Гай Гракх тщетно просил отдать ему труп брата для погребения.

Такого дня не было еще во всей истории Рима. Длившаяся больше ста лет распря партий во время первого социального кризиса ни разу не выливалась в форму такой катастрофы, с которой начался второй кризис. Лучшие люди среди аристократии тоже должны были содрогнуться от ужаса, но пути отступления были отрезаны. Приходилось выбирать одно из двух: отдать многих надежнейших членов своей партии в жертву народному мщению или же возложить ответственность за убийство на весь сенат. Выбрали второй путь. Официально утверждали, что Гракх добивался царской власти; убийство его оправдывали ссылкой на пример Агалы (I, 277). Была даже назначена специальная комиссия для дальнейшего следствия над сообщниками Гракха. На обязанности председателя этой комиссии, консула Публия Попилия, лежало позаботиться о том, чтобы большое количество смертных приговоров над людьми из народа придало как бы легальную санкцию убийству Гракха (622) [132 г.]. Толпа была особенно раздражена против Назики и жаждала мести; он, по крайней мере, имел мужество открыто признаться перед народом в своем поступке и отстаивать свою правоту. Под благовидным предлогом его отправили в Азию и вскоре (624) [130 г.] заочно возвели в сан великого понтифика. Сенаторы умеренной партии действовали в этом случае заодно со своими коллегами. Гай Лелий участвовал в следствии над приверженцами Гракха. Публий Сцевола, пытавшийся предотвратить убийство, позднее оправдывал его в сенате. Когда от Сципиона Эмилиана после возвращения его из Испании (622) [132 г.] потребовали публичного заявления, одобряет ли он убийство своего зятя или нет, он дал по меньшей мере двусмысленный ответ, что, поскольку Тиберий замышлял сделаться царем, убийство его было законно.

Перейдем теперь к оценке этих важных и чреватых последствиями событий. Учреждение административной коллегии для борьбы с опасным разорением крестьянства и создания массы новых мелких участков из фонда государственных земель в Италии, конечно, не свидетельствовало о здоровом состоянии народного хозяйства. Но при сложившихся политических и социальных условиях оно было целесообразно. Далее, сам по себе вопрос о разделе государственных земель не носил политического партийного характера; все эти земли до последнего клочка можно было раздать, не отступая от существующего государственного устройства и нисколько не расшатывая аристократической системы управления. Здесь не могло также быть речи о правонарушении. Никто не отрицал, что собственником занятых земель являлось государство. Занявшие их находились лишь на положении временно допущенных владельцев и, как правило, не могли даже считаться добросовестными претендентами на право собственности. В тех случаях, когда в виде исключения они могли таковыми считаться, против них действовал закон, не допускавший в земельных отношениях права давности по отношению к государству. Раздел государственных земель был не нарушением права собственности, а осуществлением этого права. Все юристы были согласны в признании формальной законности этой меры. Однако, если предложенная реформа не была нарушением существующего государственного строя и нарушением законных прав, то это еще нисколько не оправдывало с политической точки зрения попытки провести теперь в жизнь правовые притязания государства. Против гракховских проектов можно было с неменьшим, а даже с большим правом возразить то же, что стали бы говорить в наше время, если бы какой-нибудь крупный земельный собственник вдруг решил применять во всем объеме права, принадлежащие ему по закону, но фактически много лет не применявшиеся. Не подлежит сомнению, что часть этих занятых государственных земель в течение трехсот лет находилась в наследственном частном владении. Земельная собственность государства вообще по своей природе легче утрачивает свой частноправовой характер, чем собственность отдельных граждан. В данном случае она, можно сказать, была забыта, и нынешние владельцы сплошь и рядом приобрели свои земли путем купли или каким-либо другим возмездным способом. Что бы ни говорили юристы, а в глазах деловых людей эта мера была не чем иным, как экспроприацией крупного землевладения в пользу земледельческого пролетариата. И действительно, ни один государственный деятель не мог смотреть на нее иначе. Что правящие круги катоновской эпохи судили именно так, ясно видно из того, как они поступили в аналогичном случае, происшедшем в их время. Капуанская территория, превращенная в 543 г. [211 г.] в государственную собственность, в последующие тревожные годы большей частью перешла в фактическое владение частных лиц. В последние годы VI века, когда по разным причинам, а главным образом благодаря влиянию Катона, бразды правления были натянуты туже, решено было снова отобрать капуанскую территорию и сдавать ее в аренду в пользу государства (582) [172 г.]. Владение этими землями покоилось не на предварительном вызове желающих занять их, а в лучшем случае на попустительстве властей, и нигде оно не продолжалось более одного поколения. Тем не менее экспроприация производилась в этом случае лишь с уплатой денежной компенсации; размеры ее определялись по поручению сената городским претором Публием Лентулом 24 (около 589 г.) [165 г.].