- Ты что, самоубийца? - Энн тянула меня быстрее, чем я сейчас могла идти своими пудовыми ногами.
Действительно! Девушка словно услышала мои мысли. Я же не враг сама себе, что за мысли?
И тут в соседних кустах что-то зашуршало. Показался серый хвост.
Нет! Нет, иди обратно! Не надо!
И волк будто услышал меня - шмыгнул мимо и понесся назад.
- За подмогой! - решила Энн и побежала со всех ног.
Саймон вылетел на нас минуты через две и резко затормозил, стараясь не врезаться в Энн.
- Адель! Ты в порядке? Я думал, тебя схватил патруль!
- Меня и схватили. Два патруля.
Саймон прощупал взглядом измазанную грязью меня и схватил за руку так импульсивно, что чуть не выдернул руку.
- Ай! Полегче… Больно же.
- Прости, я просто… - Саймон стирал снова и снова с моей правой кисти грязь, особенно с запястья, и улыбка все отчетливей виднелась на его лице: - У тебя получилось! Получилось!
Я стояла перед зеркалом и до красных точек на коже терла верх правой груди.
– Адель! – Стук в дверь заставил меня вздрогнуть, пальцы замерли в сантиметре от тела.
В последнее время я постоянно дергалась от звуков. Волчий вой преследовал меня днем, а ночью, несмотря на порванную связь, мне снился Верс. Снился так, что я просыпалась с бешено стучащим сердцем и с чувством глубокой потери.
Хорошо, что моего позора никто не видел. Теперь я жила отдельно от Хельги в награду за большой вклад в казну видящих. Меня ценили, холили и лелеяли, больше не косились, как на бомбу с часовым механизмом, и всячески старались поддерживать, когда я грустила о семье. А еще помогали мне в поисках обратного пути домой, закапываясь со мной в библиотеке с сотнями томов.
После дела Бриджит в нашем городе были более мелкие заказы по деньгам, но не менее ценные по смыслу для меня. Я понимала, что людям действительно претит эта связь, все больше убеждалась, что нить не благословение. Теперь я разрывала нити быстро, а скрывалась еще быстрее. Заколка все еще играла на моей стороне, и, как бы близко ко мне ни оказывались волки, Дикий патруль ни разу не схватил меня.
В такие моменты я чувствовала, как раздражение и злость Верса щекочет мне пятки. Будто его мысли дотягивались до меня, обжигали своим желанием заполучить, искушали сдаться в неизвестность. Я бежала от него, а в голове всплывали воспоминания о нашей ночи. Его рычание словно врывалось из прошлого в настоящее и дразнило слух.
Стоило стае Верса подойти ближе, меня будто шмель кусал чуть выше груди. Начинало печь, и я знала, куда мне бежать так, чтобы не попасться.
И вот опять печет. Волки рядом?
Стук повторился, и я спешно поправила одежду, шумно выдохнула, натянула улыбку и открыла дверь.
– Адель! – Мама Греты, неудержимая, словно стихия, вошла в дом, заставляя бумаги на столе слететь на пол. – Волки уже два часа не выходят из квартала. Что нам делать? Чудо, что они еще не вломились сюда!
Женщина сложила руки на своем животе в замок и выпрямила спину. Я знала, что она боялась, что все видящие за дверью не находили себе места и что Саймон тратил все силы на их успокоение.
В глазах Хельги качались две чаши весов. С одной стороны – из-за меня видящих могли вот-вот раскрыть. С другой – я их единственная надежда на переезд. И Хельга смотрела на меня так, будто просила решить за нее дилемму, помочь понять, что важнее.
Саймон за последние два часа уже дважды спрашивал, не появилась ли у меня новая нить, которую видящие не видят. Я лишь качала головой и прикусывала язык.
Ну как я скажу о своих подозрениях? Это же нелепица! Я потихоньку узнала этот мир и поняла, что похожих случаев просто не было.
Как я могла сказать, что подозреваю, что Верс заклеймил меня? Что сделал своей стаей, как обещал? Что эта жгучка на груди – метка? И что, кажется, волки меня слушаются, ведь я постоянно думала о том, чтобы они не нашли меня, и они проходили мимо.
Как могла рассказать, что однажды столкнулась с волком и попросила его уйти, а тот послушался?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Я не могу больше оставаться здесь и подвергать видящих такому риску. Вы сегодня места себе не находите, – сказала я то, что хотела услышать Хельга, и плечи женщины дрогнули, а руки разжались из замка.
– Нет! – голос входящего Саймона звучал так, словно торги тут неуместны, мужчина вошел и с хлопком закрыл за собой дверь. – Хельга, ты, наверное, забыла, чем обязана Адель? Или о том, что видящие поклялись защищать друг друга и не бросать?
Мать Греты устало потерла глаза, а потом посмотрела в потолок.
– Я не знаю, что правильно, а что нет, Саймон. Я весь день слушаю панический плач. Но я же не прошу сдать Адель, я хочу обезопасить и ее, и всех нас.
Я испытывала смешанные чувства. Понимала страх видящих, но чувствовала себя обманутой. Будто мне обещали домик из кирпича, а построили из картона и вот-вот над головой сдует крышу. Ощущала себя так, словно меня использовали, и зацепилась за это чувство, накручивая.
Даже Саймон, который сейчас стоит за меня горой, тоже поступал так из сугубо эгоистичных побуждений. Я единственная, кто мог до него дотронуться. А что, если бы нет? Отстаивал бы он так же меня или нет?
Внутри меня будто закручивался смерч темных мыслей и желаний. Очень глубоко в душе я понимала, что по-человечески не права, осуждая видящих. Что ради одного не должны погибать все. Что на самом деле с мрачной радостью готова ухватиться за повод уйти отсюда, чтобы убедиться в своих предположениях. И не потому, что такая влюбленная, а потому, что была уверена в том, что Верс меня не тронет. И не потому, что такая благородная, а потому, что хотела, чтобы он принял меня настоящую. Хотела, чтобы он признался, какой был дурак, что увлекся оболочкой, и что я – такая, как есть, – лучше.
Последний раз я чувствовала подобное подростком. Я шла на примирение с малолетним ловеласом, который клялся, что больше никогда не закрутит с другой. Знала, что до меня были сотни таких же дурочек, которым он изменял, но так хотела верить, что в этот раз он изменится. Со мной.
В сердце я знала, что у меня мало шансов, но также понимала, что не сделать этого не могла. Все равно сделаю. Все равно так поступлю.
– Я спрячусь в другом месте. – Я уверенно посмотрела на Саймона, а тот закрыл собой дверь.
– Нет, Адель. У нас есть система защиты. Волки не проникнут сюда, а запасов нам хватит на полгода осады.
– Это того не стоит.
– Стоит. – Саймон шагнул ко мне, хотел поймать руку, но я не дала. – Стоит, потому что я нашел способ, как тебе вернуться в свой мир.
– И ты молчал? – Я уперла руки в стол и наклонилась через него, чтобы посмотреть в глаза Саймону.
От негодования у меня даже волосы встали дыбом!
Взгляд мужчины был напряженным, но Саймон все равно накрыл мои руки своими. В своем кабинете он чувствовал себя увереннее и вел себя еще более смело, чем в моей комнате.
– Не трогай меня без спросу, я просила много раз. В моем мире это называется нарушением личного пространства или даже домогательством. – Я спрятала руки за спиной, не отрывая требовательного взгляда. – Почему ты ничего не говорил? Я сколько раз спрашивала тебя об этой нити!
Саймону не было стыдно. Столько же раз, сколько я просила его не переходить границы, он отвечал, что готов на все, лишь бы урвать немного тепла. Что его тактильный голод как и голод людской – испытывая его, не думаешь ни о безопасности, ни о работе, ни о любви.
Он был откровенен, и только благодаря этому между нами еще сохранялись дружеские отношения. Правда, сейчас я сомневалась, что дальше так и продолжится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Саймон встал со стула, и я показала жестом, чтобы он оставался на месте, оставил преграду между нами. Мне так спокойней!
Мужчина недовольно качнул головой, тряхнул руками и посмотрел на меня взглядом: “Будь по-твоему”. Ответил:
– Именно твои слова меня и навели на размышления. Ты все время говорила после заказов, что нить не дар, что это не подарок небес. Помнишь, ты назвала его красной пиявкой, что качает силы из немощных? Живым созданием?