всему комплексу? Дети на подъезде. Пошли.
И он встал и пошёл. Как тот крыс за дудочкой Нильса.
— Нет, ну надо же! Даже не извинилась. — Удивлялся Руслан. — Она, вообще, какая-то странная, не наша. Всё что-то строит из себя, показушничает. А этот исполин исполняет при ней роль пажа, честное слово. Правда, молча и без проявления чувств. Но всегда послушно и беспрекословно. Смотреть противно. И как это получается у некоторых представительниц вашего рода-племени, вот так захомутать здорового мужика! Видно, не всегда наличие мышц и мозгов дружат между собой. Посиди, я отведу Искандера, дети его очень любят, ну ты знаешь.
Какое «посиди»! Домой, срочно, маме под крыло, при ней я держу себя в руках, чтобы не беспокоить лишний раз. И чем? Если я сама ничего не понимаю. А может, именно поэтому и надо довериться родному человеку?
Сразу уехать не удалось. Да, назрела надобность в транспортном средстве, папа давно намекает на покупку машины, предлагает понатаскать меня практически. А то приходится ждать автобуса или попутки. Ещё и нога. Я уселась на лавочке с собакой, всё время просящейся на руки. Испугалась, малышка. Но от неё было так жарко, что пришлось перебраться под навес закрытого загона, где несколько лошадей, в том числе и Иса, готовились к встрече с юными спортсменами. Мой мальчик почуял меня, приветливо заржал, забил копытом, заволновался.
— Уважаемая, вы не могли бы оставить нас в покое? — Противный голос восточной красавицы неожиданно прозвучал у меня за спиной. — Чего тебе здесь надо? И, вообще, Искандер не твой конь, и если Чингиз…
— … Дал мне волю пользоваться им в любое время дня и ночи, я и буду им пользоваться. — От злости я применила слово «пользоваться», каким никогда не обозначала свою дружбу с конём, и обозлилась ещё больше, но уже на себя.
— Да? И где это прописано?
— Вам надо, вы и узнавайте.
Она схватила меня за плечо, тряханула и была укушена чау-чау, моей защитницей. При этом щенок рычал, предупреждая, что он не шутит. Я так удивилась, что не сразу бросилась извиняться. А и правильно, нечего свои порядки устанавливать. Через секунду Гюльчатай открыла рот на пол лица, обнажив дёсны с крупными зубами. Лошадь Пржевальского, не мало, не много. Но в подружках Искандера я не хотела бы её видеть.
— Миша! Она меня покалечить хочет! Иди сюда, Мишенька! — Орала «беззащитная женщина», мастер спорта по боксу, на голову выше меня, выбрав врагами покалеченную девушку и маленькую псинку…
Я чуть не оглохла. А в следующий момент вздрогнула. Башка Искандера нарисовалась рядом, нависнув надо мной, как бы пытаясь оградить от орущей особы. Схватившись за его крепкую шею, мне стало спокойнее, и я приготовилась к продолжению концерта. Ждали конферансье. И он объявился. Исаев нёсся как сивый мерин, сайгак и трусливый заяц в одном лице. Подскочив к нам, осмотрел даже не прокушенный палец своей жены и повернулся ко мне.
— Кто это её? Ты?
Я рассмеялась ему в лицо, от души. Это же надо такое придумать?
— Да если бы это была я, то откусила бы, чего церемониться. Получать, так по полной. Как наказывать будешь? Зубы по одному повыдергаешь, или свою инородку не станешь затыкать, пусть уже Лизонька оглохнет и … ослепнет. — Ни к селу, ни к городу ляпнула я про испорченное зрение, видя перед собой не чемпиона, а подкаблучника.
Не видеть бы его совсем!
Поцеловав Искандера, я поковыляла в сторону остановки, не оглядываясь и не прислушиваясь, что там верещала «гражданка укушенная». Но краем глаза успела заметить, как Мишка зажал ей рот и, сверкая своими тёмными зенками, потащил свою жену в здание клуба.
Минут через десять Исаев вместе с Русланом вышли и направились в мою сторону. Автобус с детьми показался за леском, а они встречать идут. Я отвернулась, как мне всё надоело…
— Лиза, нам надо с тобой поговорить. Ты очень торопишься? Если нет, то часа через два сможешь уехать с детьми. Пойдём в кафе? — Предложил Руслан.
— Громко сказано — пойдём! Ну, если вы никуда не торопитесь, то к вечеру доберёмся.
— Я сейчас, машину подгоню. — И умотал, оставив меня наедине с Мишкой.
Он не смотрел в мою сторону, молчание нервировало, в моей душе поднимался ядовитый огонь сарказма, так и норовившего сорваться с языка язвительными уколами и насмешками. Как много мне хотелось ему сказать! Вернее, выдать уже тираду «между нами не может быть ничего, даже дружбы». Вытащить саблю из ножен и провести, так сказать, черту!
— А пошто молчим, добрый молодец! Вы ж изволили возжелать слово молвить, усладить речами сладкими, завлечь…
— Лиза, всё очень серьёзно. К нам едет следователь, у него к тебе есть вопросы. А у меня просьба: останься сегодня здесь под моим присмотром. Рано утром я тебя отвезу.
— Ничего себе предложеньеце! Уложишь рядом по правую руку, потому как по левую — занято? А вдруг я кусаться опять начну или, что вполне возможно, захочу тебя, обниматься полезу, целоваться. — С меня попёрло. — Меня же, доходягу, твоя половина уроет с пол щелчка, как она и предупреждала. И даже отважный маленький мишка, чау-чау, не защитит, а большой даже не дёрнется в мою сторону. Нет уж, увольте, именно, в вашем присмотре я не нуждаюсь.
Исаев не просто изменился в лице, он, как говорят, перевернулся. Ей богу, если бы не боязнь опозориться, он бы расплакался. В тёмных бездонных глазах проявилась такая мука, что только секунду назад острое желание убить его заменилось ещё более острой жалостью, и сочувствие сдавило сердце. Я заткнулась.
Подъехал Руслан, бросил на нас внимательный взгляд. Ему что-то не понравилось, он заёрзал и нетерпеливо надавил на клаксон.
— Какие вопросы? Что, серьёзно? — Уже недоумевала я в кафешке. — Тайны лошадиного двора?
— Руслан, объясняй ей сам, это же бестия, а не девушка.
— Лиза, ты что-нибудь будешь? Кофе, чай, плюшки. Или пообедаешь? — Миролюбиво начал Руслан.
— Кофе, чёрный-пречёрный, без сахара.
Боксёр поднялся мрачной тучей и отправился в бар. Руслан взял меня за руку, даже немного сжал её, настраивая, судя по всему, на непростой разговор.
— Мы не должны были это делать, но ситуация выходит из-под контроля, и, пока, причина неизвестна. Конечно, раскрыть всю подноготную не имеем права, но кое-что ты должна знать. Может, ты сам? — Спросил он у Исаева, принёсшего чашки.
Тот сел напротив, уставился на меня таким глубоким и многоговорящим взглядом, что мне стало не по себе. Я прочитала в мужских глазах тревогу и усталость, почувствовала, как стучит выпрыгивающее сердце